— Ему все лето с нами быть, сам увидит, — сказал Раджаб.
— Э-э, брат, тут дело тонкое, — протянул дед, загадочно прищуриваясь. — Все надо знать: в какое время где пасти овец, при каком ветре в какую сторону их гнать — вниз ли по склону или немного вбок. А стрижка сколько хлопот доставляет!..
— А я получу чалму, дедушка?
— Поглядим на тебя… — уклонился дед от прямого ответа. И задумчиво добавил: — Ее нелегко заслужить, чалму-то красную…
— Если признаешь свою работу настоящей наукой, — вставил Раджаб, и все трое рассмеялись.
— Бытует поговорка в народе: «Дехканин отдыхает зимой, а чабан — если только больной». Верная это поговорка, — сказал Саттар-ота, разгоняя ладонью запутавшиеся в бороде колечки дыма.
Раджаб вдруг заерзал и, отогнув угол кошмы, стал ворошить солому.
— Подтекает под брезент. Штаны мне замочило, — пробурчал он.
Палатка колыхалась и хлопала от ветра, словно ее стегали снаружи тугими плетками. Намокнув, она отяжелела и вогнулась внутрь.
— Видно, края вкопали неглубоко, — заметил дед, выбивая трубку о конец посоха, и, крякнув, поднялся с места. — Видишь, внучек, даже палатку поставить как следует — дело мудреное.
Саттар-ота и Раджаб надели брезентовые плащи с островерхими башлыками и выбрались наружу. У Анвара не было плаща, поэтому он остался в палатке. Но чтобы не сидеть без дела, он решил отделить взмокшую солому от сухой. Слышно было, как снаружи возятся дед и Раджаб, накладывают на края палатки глину и дерн.
Над самой головой что-то оглушительно треснуло — будто переломилось толстое бревно. Анвар вздрогнул и посмотрел вверх. Но палатка была цела. На мгновенье степь озарилась так ярко, что глазам стало больно. И снова сделалось темно. Темнее прежнего. За палаткой послышался топот ног. Анвар отдернул полог и выглянул наружу. Крыша овчарни была окутана паром и белесым дымом, будто на нее спустилось с неба целое облако. По перекладинам навеса, на которых лежал камыш, присыпанный землей, бегали юркие язычки пламени.
Овцы лезли друг на друга, истошно блеяли, метаясь от одной стены к другой. Раджаб и Саттар-ота руками и коленями толкали их к выходу, что-то кричали. Но все стадо кружилось по двору, словно чай в стакане, размешиваемый ложкой, и ни одна овца не отваживалась ринуться в открытый проем. Животные боялись темноты, наступившей среди дня, и хлещущего розгами ливня.
Анвар побежал на помощь. Он что есть духу закричал:
— Суллон! Суллон! Такку! Такку-у!
Откуда-то прибежал Суллон, мокрый и запыхавшийся. С разбегу перемахнул через изгородь. Чуть ли не по спинам ошалелых овец добрался до вожака, вцепился когтями в его косматый хребет. Козел взревел. Сильно оттолкнувшись ногами, перелетел через несколько овец, упал… и, сильной грудью расталкивая обезумевших овец, протиснулся к выходу. Стадо, будто горный поток, устремилось за ним.
Суллон, не больно кусая за курдюки, стал торопить остальных овец. Когда все овцы были выдворены наружу, он снова вернулся в овчарню, проверить, не остался ли там какой-нибудь обезумевший с перепугу ягненок. Вдруг перекладины треснули… крыша плавно поползла вниз и рухнула. В воздух взметнулся оранжевый столб искр, и его тотчас слизнуло ветром.
— Сулло-о-он! — закричал Анвар и побежал к овчарне.
Тут же подоспели Раджаб и Саттар-ота. Обжигая ладони, они стали хватать тлеющие бревна и швырять в лужу. Оранжевые огоньки сердито шипели и, окутываясь паром, гасли.
Суллон выполз с противоположной стороны. Он волок задние лапы и тихо жалобно повизгивал. Увидев людей, уткнулся мордой в мокрую землю и глухо застонал, совсем по-человечьи. Шерсть на его загривке тлела. Саттар-ота наклонился, приложил руку к обожженным местам и погладил пса по голове.
— Эх, Суллон, Суллон… Что же ты, а!.. — вздохнул он.
Раджаб присел, ощупал собаку.
— Мучается, — проговорил он еле слышно.
Саттар-ота промолчал, насупил брови.
— Мучается пес-то, пристрелить надо, — повторил Раджаб, не решаясь взглянуть на старого чабана.
Тот отвернулся и, не сказав ни слова, сутуля спину, будто под тяжелой ношей, быстро зашагал в поле, в сторону сбившихся в кучу овец. Он не хотел, чтобы это произошло на его глазах.
Раджаб, сидя на корточках, смотрел на лежащего пластом пса. Щеки парня были мокры. То ли капли дождя блестели на них, то ли слезы. Анвар стоял рядом, не зная, что делать, только растерянно моргал и шмыгал носом. Суллон иногда приоткрывал глаза и тихо скулил. А дождь все хлестал и хлестал землю тугими прутьями. И казалось странным, что при таком ливне могла заняться пламенем крыша от угодившей в нее молнии.
Суллон жалобно застонал… Раджаб вдруг вскочил и по раскисшей земле, поскальзываясь, побежал к палатке.
ДРУГ В БЕДЕ…
Анвар опустился на колени, ощутив ими холод мокрой земли. Просунул руки под тело собаки; взяв ее в охапку, с трудом поднялся на ноги и осторожно направился к палатке. Ему навстречу с двустволкой вышел Раджаб. Увидев Анвара, остановился в замешательстве. Затем прислонил ружье к палатке и заспешил к Анвару, чтобы помочь ему. Они вдвоем внесли Суллона в укрытие. Положили на сухое сено.
— Я его буду лечить, — сказал Анвар, еле сдерживая слезы. — Вот увидите, вылечу…
Тучи, цепляясь подолами за скалистые гребни, постепенно перевалили через горы. Дождь уходил за ними. Небо посветлело, и по нему теперь метались лишь лоскутки облаков. А в той стороне, откуда гроза пришла, облака уже были пронизаны золотыми копьями солнечных лучей.
Раджаб потоптался, с недоумением глядя, как Анвар обеими руками разинул Суллону пасть и изо всех сил дует в нее, махнул безнадежно рукой и вышел.
Стадо разбрелось по лугу, щипля вымытую траву. Издалека доносился медный перезвон колокольца. Псы с хриплым лаем понеслись по джайляу в сторону зарослей, — видно, почуяли лису, а может, волка. Саттар-ота неподвижно стоял на возвышенности. К нему быстро, перескакивая с бугра на бугор и разливаясь вширь, приближался ярко-желтый свет, — наступало солнце, оттесняя тучу за горы. Раджаб вскинул на плечи ярлыгу — длинный посох с крюком на конце и, взявшись за его концы руками, зашагал к овцам — навстречу теплу и вечерней заре.
Анвар действовал умело. Ему, пожалуй, впервые подумалось, что он недаром ходил на кружок МПВО, где учили оказывать первую помощь пострадавшим. Учитель говорил, что если это умение понадобится хотя бы один раз в жизни, значит, время потрачено не зря. Анвар смазал ожоги Суллона бараньим салом, потом посыпал солью, чтобы мухи не садились. Состриг шерсть вокруг ран и, достав из аптечки бинт, плотно перевязал их. Теперь Суллон был весь в бинтах, как запеленатый ребенок. Он дрожал, будто озяб. Анвар укрыл его мешковиной и вышел из палатки.
Раджаб подошел к Саттару-ота.
— Ну, как там? — спросил у него старый чабан.
Раджаб пожал плечами. Саттар-ота, будто чем-то недоволен, сердито буркнул:
— Я, кажется, трубку забыл. Схожу за ней. Ты погляди, чтобы овцы не ложились на мокрую землю. А то простудятся и начнут кашлять. Сегодня всю ночь их придется перегонять с места на место.
Старик степенно зашагал к палатке. Чабаны и радость и горе приемлют одинаково спокойно. Саттар-ота не хотел, чтобы его волненье было замечено, и делал вид, будто не особенно обеспокоен случаем, происшедшим с их любимым псом. Но чем ближе он подходил к палатке, тем быстрее становились его шаги. У входа он остановился, чтобы перевести дух. Нетерпеливо вынул из кармана трубку, жадно закурил. Прислушался, желая узнать, что там происходит внутри палатки. Но было тихо. Он нервным движением откинул полог.
Анвара в палатке не было. Саттар-ота присел на кошму рядом с Суллоном и провел рукой по бинтам, стянувшим спину пса.
— Ну как, дружище, выдюжишь?
Суллон лизнул ему руку.
— Лежи спокойно, не шевелись… Посижу возле тебя, трубку выкурю…
Саттар-ота потянулся к сумке, вынул брынзу, завернутую в белую тряпицу. Отщипнув кусок, подал на ладони Суллону. Тот наморщил ноздри и неохотно лизнул угощение.
— Ешь, братец, ешь… — бормотал дед, потчуя Суллона, но тот больше не брал, брезгливо отворачивался. — Лежи себе, а я пойду, — сказал дед, вздохнув, и поднялся. — Куда Анвар запропастился? Не знаешь? Ничего, придет… — Покинув палатку, старик направился к стаду, пригретому багровым отсветом заката.
Всю ночь Саттар-ота и Раджаб провели на ногах. Чтобы уберечь овец от простуды, пришлось их постоянно тормошить, не давая лежать на сырой земле.
Едва начало рассветать и в небе исчезли звезды, будто утонув в парном молоке, Саттар-ота заметил приближающегося человека.
— Раджаб, глянь-ка, кто там идет, у тебя глаза острее.
Раджаб долго вглядывался и наконец удивленно воскликнул:
— Это же Анвар! Куда же он смахал в такую рань? А я думал, он спит все еще.
— И я так думал. Однако, видать, он эту ночь провел не в палатке. С вечера сбежал в кишлак…
— На ночь глядя? — удивился Раджаб и, приглядевшись, засмеялся. — A-а, он и ружье прихватил с собой. Догадлив парень.
Анвар шел не разбирая дороги, прыгал через низкорослый кустарник джангала — ярко цветущей в эту пору колючки, пинком сбивал попадавшиеся на пути конусообразные кочки земли у кротовых нор.
Анвар заметил, что дедушка и Раджаб смотрят в его сторону. Он издалека помахал им рукой и крикнул:
— В амбулаторию бегал! Вот! Для Суллона! — поднял левую руку, показывая какие-то склянки, тускло блеснувшие в неярком свете утра. И, придерживая свободной рукой приклад ружья, чтобы он не бил больно по бедру, побежал к палатке.
Солнце золотистым веером выхлестнуло из-за гор, обещая жаркий день.
КОР
Саттар-ота и Раджаб каждое утро угоняли отару на джайляу, туда, где овец не пасли уже более двух недель. Трава на этих склонах за это время успевала подрасти и налиться соком. После выпаса проходит всего три-четыре дня и, глядишь, трава, которая казалась подстриженной под самый корень, буйно идет в рост, расправляет зеленые стебелечки — словно бы сюда еще не забредала ни одна овца.