Ожидая мужа с заседания Совета, я молилась на коленях перед алтарем. Наш утренний разговор не на шутку встревожил и даже испугал меня, и я, как всегда в таких случаях, обратилась мыслями к Жанне д'Арк, которая, должно быть, не раз, понимая, что над ней нависла беда, все же садилась на белого коня и мчалась навстречу опасности под своим расшитым лилиями флагом. О да, Жанне вовсе не нужно было вести тайных и безмолвных боев с противником!
Мои молитвы перемешались с этими мыслями, когда за окном послышался топот множества ног по мостовой и какой-то странный звон — это сотня копейщиков втыкала копья в землю; затем кто-то с силой загрохотал молотком по мощным дверям нашего лондонского дома.
Я уже почти спустилась, когда навстречу мне попался сынишка нашего привратника — его отправили к горничным, чтобы те позвали меня. Я схватила мальчишку за руку и спросила:
— Кто там?
— Люди герцога Ричарда, — задыхаясь, выпалил он. — В ливреях, и с ними капитан; они схватили нашего господина, вашего мужа, лицо ему разбили, весь колет кровью перепачкали! Ух, кровища так и хлещет, прямо как из свиньи…
Отшвырнув мальчишку в сторону — все равно проку от него не было никакого, — я побежала по мощеной дорожке к воротам, которые привратники уже распахнули. К нам во двор вступал отряд герцога Ричарда; в центре этой группы вооруженных людей тащился, пошатываясь, мой муж; кровь так и лилась из раны у него на голове, а лицо было смертельно бледным. Он смотрел прямо на меня, но глаза его, полные ужаса, ровным счетом ничего мне не говорили.
— Леди Маргарита Стэнли? — обратился ко мне офицер.
С огромным трудом я сумела оторвать взгляд от изображенного на его ливрее дикого кабана со свирепо торчащими клыками — в точности такого, какой приснился моему мужу. Значит, кабан все-таки явился за ним!
— Да, я леди Маргарита, — кивнула я.
— Ваш супруг отныне находится под домашним арестом; ни он, ни вы не имеете права покидать дом. У всех дверей и окон будет выставлена стража. Ваши слуги, впрочем, пусть ходят по своим делам, однако их в любой момент по моей команде могут остановить и обыскать. Вы хорошо меня поняли, леди Маргарита?
— Да, — прошептала я.
— А сейчас я должен обыскать ваш дом на предмет возможных предосудительных писем и документов, — заявил он. — Надеюсь, мои намерения вам тоже ясны?
В моих покоях не было ровным счетом ничего предосудительного. Я всегда сразу сжигала все опасные для нас обоих письма и записки, едва прочитав их, и никогда не хранила копии собственных писем. Всему, что я делала ради моего Генри, свидетелем был один лишь Господь.
— Да, полностью ясны. Но нельзя ли мне отвести мужа в комнату? Он ведь ранен.
Офицер мрачно усмехнулся.
— Когда мы пришли арестовывать лорда Гастингса, ваш супруг нырнул под стол и чуть не снес себе полголовы, напоровшись на острие пики. Рана выглядит жутковато, но, уверяю вас, она не слишком опасна.
— Вы арестовали лорда Гастингса? — воскликнула я, не веря собственным ушам. — По какому обвинению?
— Мадам, мы обезглавили его, — только и ответил офицер и поспешно ринулся мимо меня наверх, в мои личные покои, а его люди, рассыпавшись по всему двору, заняли предписанные им посты.
В общем, мы со Стэнли моментально превратились в пленников в собственном доме.
В сопровождении людей с пиками мы отправились ко мне в уборную, и, лишь убедившись, что окошко там слишком маленькое и непригодное для побега, наши стражники от нас отвязались и даже прикрыли за собой дверь. Мы наконец-то остались наедине.
Дрожа от боли и отвращения, Стэнли сбросил на пол перепачканный кровью колет и напрочь испорченную рубашку и, обнаженный до пояса, рухнул на табурет. А я, налив полный таз воды, принялась обмывать рану. Она была неглубокой, но довольно длинной — удар был поверхностный, скользящий, далеко не смертельный, однако попади острие пики на дюйм ниже, и Стэнли наверняка лишился бы глаза.
— Что происходит? — тихо спросила я.
— В самом начале заседания Совета Ричард предложил определиться с окончательной датой коронации; он постоянно улыбался, а потом весьма любезно попросил епископа Мортона прислать ему клубники из своего сада. Затем мы решали разные мелкие вопросы, касающиеся коронации, — распределение мест для почетных гостей и тому подобное, все как обычно. Ричард тем временем отлучился, и, наверное, кто-то сообщил ему некую весть или привез письмо, потому что, когда он снова вошел в зал, это уже был совсем другой человек, лицо его потемнело от гнева. Следом за ним, хлопая дверями, ворвался вооруженный отряд, и вид у них был такой, словно они брали крепость. Когда они накинулись на меня, я нырнул под стол. Мортон прыгнул к стене, а Ротерхэм низко присел, спрятавшись за высокой спинкой стула. Гастингс пытался себя защитить, однако они тут же схватили его.
— Но какова причина? Как они объяснили?
— Никак! Никак они не объяснили! Казалось, словно Ричард только что спустил с поводка собственную власть. Гастингса просто схватили и увели.
— Куда увели? По какому обвинению? Неужели они даже этого не сказали?
— Да ничего они нам не сказали, как ты не понимаешь! Это был даже не арест. Это было бандитское нападение. Ричард, точно безумный, все кричал, что на него навели порчу, что у него отказывает правая рука, что Гастингс и королева пытаются его уничтожить с помощью колдовства…
— Господи…
— Он даже рукав закатал и стал всем показывать свою правую руку — ты же знаешь, какая она у него сильная, — и все твердил, что правая рука то и дело его подводит, что она у него отсыхает…
— Боже мой! Он что, спятил?
Я даже кровь смывать перестала; я просто не верила собственным ушам. А муж продолжал:
— Потом они выволокли Гастингса из зала и, не проронив ни слова, потащили во двор, хотя он сопротивлялся изо всех сил — брыкался, сыпал проклятиями, цеплялся каблуками. На дворе валялось старое бревно, оставшееся, наверное, от каких-то строительных работ, так они просто кинули на это бревно доску, заставили Гастингса встать на колени и одним ударом отсекли ему голову.
— А священник?
— Никакого священника не было. Ты что, не слышишь меня? Это было нападение, похищение и убийство! Бедняге Гастингсу не дали даже времени помолиться перед смертью! — Вспомнив об этом, мой муж задрожал с головы до ног и добавил: — Великий Боже, я ведь испугался, что они явились за мной. Я думал, что настал и мой черед. И ощущение было точно как в том сне: запах крови и никого, кто мог бы меня спасти.
— Они обезглавили Гастингса прямо под окнами Тауэра?
— Ну да, да, именно там.
— Значит, если принц услышал во дворе шум и выглянул в окно, то наверняка увидел, как лучшему другу его покойного отца рубят голову на каком-то бревне, как курице? Человеку, к которому он обращался «дядя Уильям»?
Стэнли молча смотрел на меня. По щеке у него снова потек ручеек крови, и он размазал его, пытаясь стереть тыльной стороной ладони, отчего вся щека стала красной.
— Их невозможно было остановить, — наконец прошептал он.
— Значит, отныне принц станет считать Ричарда своим врагом, — заключила я, — и вряд ли после такого сможет называть его лордом-протектором. Родной дядя будет для него хуже чудовища.
Стэнли сокрушенно качал головой. Его так сильно знобило, что даже зубы стучали. Я поставила на пол тазик с кровавой водой и укутала плечи мужа одеялом.
— Господи, а с нами-то что теперь будет? — сокрушался он. — Впрочем, будущее ведомо только Ему. Мы с тобой отныне под домашним арестом, нас обвиняют в предательстве и подозревают в сговоре с королевой и Гастингсом. Как и твоего дружка, епископа Мортона. Кстати, Ротерхэма они тоже взяли. Не представляю, сколько еще людей арестовано, но могу предположить, что Ричард явно намерен захватить трон, потому и постарался обезвредить всех, кто, по его мнению, будет с этим не с-с-согласен.
От испытанного потрясения Томас даже стал заикаться.
— А принцы?
— Не знаю. Ричард может попросту убить их. Убил же он Гастингса. Он и в убежище может ворваться, и всю королевскую семью вырезать: прикончить и королеву, и ее маленьких дочек — всех. Сегодня он показал нам, на что способен. Возможно, впрочем, все они уже мертвы…
Новости из внешнего мира просачивались к нам по капле; главным образом их приносили слуги, наслушавшись сплетен на рынке. Ричард объявил, что брак Елизаветы Вудвилл с королем Эдуардом никогда не был действительным, поскольку до своего тайного венчания с Елизаветой Эдуард уже был женат.[42] То есть все дети Эдуарда разом стали бастардами, а себя Ричард провозгласил единственным наследником дома Йорков. Насмерть перепуганные члены Королевского совета, на глазах у которых был обезглавлен Гастингс, затем похороненный рядом с его обожаемым королем, не предприняли ни единой попытки защитить свою королеву и своих принцев; напротив, все они поспешили согласиться с тем, что есть лишь один настоящий наследник престола и это Ричард Глостер.
Затем Ричард и мой родственник Генри Стаффорд, молодой герцог Бекингем, стали распространять мерзкие слухи, что и сам король Эдуард был бастардом, которого герцогиня Сесилия родила от одного английского лучника во время своего пребывания во Франции с герцогом Йоркским. Конечно, люди слышали все эти чудовищные обвинения, и одному лишь Богу известно, какие они делали из этого выводы; но все уже говорили о том, что из северных графств на юг движется армия, преданная Ричарду и жаждущая вознаграждения, а те, кто хранил верность принцу Эдуарду, либо арестованы, либо мертвы. Теперь каждый заботился только о своей собственной безопасности. И каждый старался держать язык за зубами.
Впервые в жизни я была способна по-доброму думать о той женщине, которой служила почти десять лет. О Елизавете Вудвилл. О той, что была не просто английской королевой, но одной из самых красивых и любимых королев, каких когда-либо знала наша страна. Я, впрочем, никогда не считала ее ни красивой, ни любимой — но в эти страшные мгновения ее полного поражения я все же испытывала к ней подобие теплых чувств. Я представляла себе, каково ей там, во влажном полумраке подвальных помещений Вестминстера, и была почти уверена: никогда больше не видать ей былого триумфа.