Поезд тронулся и Джихар и Дундич наконец смогли выпить в своем кругу.
Позднее, после доклада об успешно проведенной операции, генерал Глебовский спросил подполковника.
— Князь, а что гарнизон Прудков надо было обязательно вешать, нельзя было расстрелять? — На что Князь Джихар ответил…
— Расстреливают солдат, а это палачи. Мы обнаружили за городом, а точнее нам хорунжий сам показал нам, как французам, не закопанные ямы с сотнями трупов мирных жителей, а кругом каждой ямы стояли виселицы и на них висели исключительно молодые женщины и собаки. И таблички висели — «Два лайдака, хлоп и собака». Так что поделом панам. И еще, разрешите вопрос Владимир Львович…
— Спрашивайте подполковник.
— А зачем нам эта макулатура, в смысле злотые.
— А что же вы предлагаете Князь. Империалами что ли их чиновников подкупать? — Улыбнулся генерал.
А чиновников санации подкупали массово. Странный какой то социально-исторический закон. Будь то Революция, Оккупация или еще какие потрясающие перемены, в мелкие и средние чиновники пробивается отпетая мразь и ведет себя соответственно. Была бы власть, а кому служить… без разницы. И разведка генерала Глебовского знала обо всем за сотни верст от Унечи. И Главнокомандующему Корнилову шли десятки пакетов с важнейшими сведениями. Они шли от нового начальника Контрразведки Русской Армии, генерал-лейтенанта Владимира Львовича Глебовского.
«Один раз, когда папа был на войне, и мама служила на службе, и няня была дома, вдруг совсем неожиданно вошли к нам поляки».
«Как-то раз, когда я поссорился с сестрою и вместо обыкновенного: «Спокойной ночи», я сказал «неспокойной ночи», так и было: ночью меня разбудили дедушка и мама, слышались выстрелы… Ночь был а холодная. Мы вышли из дома, войдя в какой-то подвал».
«Когда мы приехали в Петроград, то первым долгом к нам пришел какой-то легионер и стал искать оружия, залез в сундук и нашел там маленькую коробочку от колец и брошек, взял ее и стал смотреть. Тогда мама сказала: «Что вы в таких маленьких коробочках ищете оружия», — тогда легионер строго сказал: «Прошу в мои дела не вмешиваться». Мама сказала: «хорошо»..
Глава 34 Лето 1919 года. Балтийские ночи
Увиденное ночное зрелище в Гданьске оставляло больше вопросов, чем ответов. Чем мог быть вызван взрыв такой силы Лотар ответа не нашел. Единственное, что было ясно, так это то, что после взрыва такой мощности у порту вряд ли остались какие-нибудь корабли и суда способные выйти в море. Если кто и уцелел, то без серьезного ремонта в море вряд ли выйдет, а поскольку серьезный ремонт, это прежде всего время, то искать на рейде Данцига достойные цели бесполезно, нужно перехватывать корабли и суда в открытом море. Есть еще девять торпед, полный погреб шестидюймовых снарядов, да и патрулирование только началось, так что можно порезвиться! Тем более, что Лотара все-таки страшил момент возвращения на базу. Он переживал по поводу спасенного им экипажа русского бомбардировщика, и стремился оттянуть этот момент как можно дальше. Впрочем, это у него не особенно получилось.
То ли польские капитаны считали, что Великая Польша правит морями наравне, или вместо Британии, то ли таковы особенности польского национального мореплавания, но от желающих подставиться под его торпеды и снаряды почему-то не было отбоя. Влиять на коллективное сознательное, а также коллективное бессознательное польской нации, в планы немецкого командира не входило, поэтому его экипаж работал как проклятый — торпеды закончились на вторые сутки, а снаряды примерно через четыре дня. Почему эти олухи не формируют конвой Лотар не понимал, ибо больше его волновал «личный» вопрос — он переживал по поводу статуса русских фрау. Впрочем, почему «личный»? Не «личный», а личный! Ибо то падение от взрывной волны Светланы в его объятья, происшедшее во время взрыва в Данциге, стало последней точкой, разрушившей психику Лотара. Эти роскошные волосы, которые упали тогда ему на лицо, эти духи! А сама! Хотя соприкасались они друг с другом буквально несколько секунд, Лотар успел почувствовать ее тело, ее фигуру, спрятанную под комбинезоном, и увидеть ее лицо, и глаза. «Похоже, ты спекся, господин корсар» — сам себе мысленно произнес он. Что же, придется выполнять свои обещания, иначе буду выглядеть полным дураком в глазах Светланы. Если самолет не удастся достать в Германии, нужно как-то доставать через нейтральные страны. Может попытаться захватить у Антанты? Командир «Шеера» стал вспоминать, где у союзников на Балтике находятся аэродромы с бомбардировщиками. Рискованно! Там наверняка охраны столько, что весь экипаж поляжет! Ладно, хочешь не хочешь, а все равно он возвращается на базу. Там хоть что-нибудь да проясниться. Но ни Светлану ни ее подруг, выдавать он не намерен. Берта Крупп наверняка его поймет, что до политиков, то они никогда ничего полезного в истории человечества не делали, а значит, о русском экипаже им лучше не знать вовсе. Интересно, мучает ли этого палача Пилсудского совесть, спит ли он спокойно по ночам?[5] Кто породил на свет это чудовище? Впрочем данные вопросы, которые Лотар задавал сам себе, так и остались без ответа.
У них со Светланой (Да, Лотар, ты точно влюбился!) сложилась довольно странная манера общения. Они не говорили на личные темы. О чем угодно, только не о них самих. И чем больше они говорили, тем больше Лотара засасывало в пучину, из которой было не выбраться, да и не хотел он выбираться. Конечно же это в какой-то степени идиотизм, вместо комплиментов очаровательной женщине, рассказывать об устройтве торпедного аппарата или системы погружения всплытия. Однако именно этим он и занимался, и именно это и сближало их все сильнее и сильнее. Что касается личного, то оно подразумевалось, но вслух не произносилось. Да и нелепо было бы глядя в эти бездонные глаза… Ну не поняла бы русская фрау, такого отношения — не то время, не те условия, и не та фрау! Валькириям нужно демонстрировать заточку меча и головы отрубленных врагов, а не знание всяческих мадригалов. И если ее вместо фасонов платьев и журнала мод интересуют силуэты кораблей и справочник «Джейн», то заикаться о поэзии не место и не время.
Светлана старалась не думать о командире «Шеера», хотя не всегда это у нее получалось. Мысли постоянно перескакивали, на Лотара, и она не всегда стремилась прогнать их прочь. Ей нравился Лотар, но она не хотела пока думать о том, что будет дальше. Для начала нужно вернуться живыми на базу. Если отбросить в сторону все глупости, о которых пишут в любовных романах, то она уже влюбилась в него, только пока об этом не хотело задумываться, да и ей воспитанной на тех же романах, прочитанных в мирной жизни, любовь представлялась по другому — так, как писали авторы романтических произведений, и по ее мнению на войне не было места для любви, а Лотар — просто боевой товарищ и друг.
Только вот, если бы какая-то из ее подруг, подсмотрела, как тщательно она прихорашивается в каюте, перед тем как прийти в центральный пост, то наверняка бы задала ей вопрос: «Уж не влюбилась ли ты Света?», и вогнала бы своего командира в краску, заставив лепетать что-то невразумительное про порядок, форму одежды и внешний вид. Но никто из ее подруг не подсматривал за ней, и данного вопроса, который бы сразу расставил все точки над «И» не задавал. Впрочем, если бы Долгорукая могла подсмотреть, как ее подчиненные каждый раз прихорашиваются перед тем как идти в кают-компанию, то у нее возник бы тот же самый вопрос. Война войной, а жизнь — она всегда берет свое, не зависимо от условий в которых оказались люди. И то, что складывалось сейчас на борту «Шеера», было чьей-то игрой свыше, цель которой была не совсем ясна. Случайно ли встретились русские летчицы и германские подводники, или кто-то невидимый сделал так, чтобы это специально произошло, неизвестно, но что-то в этом мире начало меняться, пока незначительно — несколько женщин, сами того не замечая, стали все тщательней стали относиться к своей внешности, не смотря на неподходящие условия в которых они оказались.
Если бы поручик Долгорукая интересовалась древней историей и оккультизмом, то она наверняка бы поняла, что происходит с ней, с ее подругами, с окружающим миром. Но Светлана не видела свечения языческих алтарей, и не знала древней истории. Она не знала, что прихорашиваясь перед зеркалом, чтобы выглядеть, как подобает, перед Лотаром (в чем она естественно никогда бы не призналась), она ломает то, что столетиями возводили другие, ломает то хитросплетение которое веками возводил «Новый Карфаген», и что каждый взмах ее расчески по длинным волосам, страшнее и сильнее пехотной дивизии или эскадры дредноутов. Русская женщина стояла у зеркала и расчесывала волосы для того, чтобы понравиться германскому офицеру. И каждый взмах ее расчески был подобен одному шагу вверх компенсирующих решеток ядерного реактора. Пока результата этих действий не было видно визуально, но процесс начался, и этот процесс сулил миру катастрофические перемены. Впрочем катастрофические только для одних, а для других — Лотару, например нравились ее волосы, ее прическа, она сама, и ему было глубоко наплевать и на «Новый Карфаген» о существовании которого он не знал, и на всяких там Сионских мудрецов, и на прочих мудрецов, ему нравилась Светлана, и он готов был порвать весь мир в клочья ради нее. А ей нравилось расчесывать волосы. И плевать что весь мир из-за этого рушится. Если два человека не могут быть вместе, то это плохой мир, и тот кто его создавал не создавал его для людей.
Что-то лопалось и трескалось на небе, в так называемых тонких слоях, и путь «Шеера», лишенного торпед и снарядов, на базу менял мир гораздо больше и сильнее, чем могла изменить столетняя война. Рушилась веками возводимая схема вбивания клина между Россией и Германией. Клин этот, вбитый усилиями множества дипломатов, банкиров, агентов влияния, политиков и прочих, был выбит обычной расческой. Обычной расческой, изготовленной на предприятиях Круппа, для военного ведомства, на поверхности которой были выгравированы три переплетенных кольца. Эта расческа не