Это предложение было привлекательным: когда человек не может чего-либо сделать, он думает о побеге. У царя был очень быстрый конь, и он вскочил на него и бежал. Он был очень счастлив, и он скакал быстрее и быстрее, так как это было вопросом жизни и смерти. Вновь и вновь он оглядывался, чтобы увидеть, приближается ли тень, но никакой тени не было. Он был счастлив: смерти не было, он убежал! Ко времени, когда солнце садилось, он был уже в сотнях миль от столицы. Он остановился под большим баньяновым деревом, слез с коня, поблагодарил его и сказал: «Ты тот, кто спас мне жизнь».
Но в этот момент он почувствовал ту же руку, которую он чувствовал во сне. Он оглянулся. Та же самая тень была здесь, и смерть сказала: «Я тоже благодарю твоего коня, он так быстр! Я ждала весь день под этим баньяновым деревом и волновалась, сможешь ли ты сюда добраться или нет. Расстояние так велико, но этот конь действительно замечательный! Ты прибыл как раз в тот самый момент, когда ты был нужен здесь».
Думаю, и ваш полицейский прибыл как раз тогда, когда его ждали там.
– Верится с трудом, Майкл.
– И все же вы должны постараться отнестись к произошедшему с пониманием неизбежности такого исхода.
– Я стараюсь, получается плохо. Если когда-нибудь с кем-то еще случится несчастье по моей вине, я перестану верить в волшебство хирургии.
– Хирургия творит чудеса, но она не всесильна.
– Да-да. Воскресить мы не способны, можем лишь попытаться спасти. Это я уже где-то слышала. И все же если такое снова случится…
– Этого больше не произойдет, Катарина. – Новый знакомый дружески треплет ее по плечу. – Давайте сменим тему, если не возражаете.
Катарина не возражает. Она не получила того, чего хотела, а чего хотела, не знала сама. Дальнейшее обсуждение не принесет облегчения и не добавит радости.
– Вы обещали рассказать мне, как скоротать время в Памплоне.
– Ах да. Чем занять вечера, я и сам, честно говоря, не знаю. Но могу посоветовать, как получить утренний заряд бодрости.
– Как же?
– Это, по-моему, очевидно. Сходить на бега. Доклады начнутся в двенадцать. Время есть.
– Не знаю. Мне кажется, такие забавы не для меня.
– Бросьте! Вам понравится. И будет что рассказать друзьям и знакомым, когда вернетесь. Я наблюдал это зрелище пять раз и с удовольствием пошел бы в шестой.
– Составите мне компанию?
– Послезавтра?
– Послезавтра я улетаю.
– Тогда, к сожалению, не получится. Завтра у меня важная встреча. Но вы обязательно сходите.
– Спасибо, может быть, и схожу, – говорит Катарина, поднимаясь из-за стола. – Спокойной ночи!
7
– Бурного дня вам, ребята! – Лола еле сдерживается, чтобы не потрепать быков по загривку.
Сегодня она не участвует в корриде, поэтому и вертится в коралях Санто-Доминго, наблюдая за последними приготовлениями к пробегу, следит за манипуляциями ветеринара, болтает с погонщиками.
За воротами нарастает возбужденный гул, вползает в щели проемов. Звенящий шум толпы уже начинает будоражить быков, обещая рев, погоню и свежее мясо на рогах. Быки раздувают ноздри, грозно фыркают, помахивают хвостами, словно пытаются предупредить лихих бегунов о грозящей опасности и отогнать их на Пласа де Торос пушистыми черными кисточками до того, как прольется первая кровь.
– Я бы ни за что не стала испытывать судьбу так, как эти лихачи, – произносит Лола, отходя от прорехи в заборе, сквозь которую смотрела на собирающихся за воротами людей. Традиционные белые костюмы бегунов в красных косынках на шее заполонили узкие улицы. Огненные лоскутки повсюду: пестрят за ограждениями, свисают с кованых решеток балконов, кружатся вальсом на булыжной мостовой, предвкушая безумную пляску.
– Странно слышать это от тебя, Лолита, – удивляется один из погонщиков. Другие рабочие посматривают на часы, прикидывая, когда начинать выводить быков к воротам, не забывая прислушиваться к ответу отчаянной женщины.
– Почему же?
– Ты – матадор, – хмыкает рослый детина, и вслед за ним все погонщики начинают согласно кивать, переглядываться и пожимать плечами. Разве может бояться быков сама Ла Бестиа?
Шесть пар глаз уставились на Лолу, требуя объяснений. Она – учительница начальной школы.
– Что такое матадор, ребята?
Нет, она поторопилась, определив себя в класс. Больше похоже на детский сад, где никого еще не научили выступать по очереди и слушать других. Ответы сыплются безостановочным градом со всех сторон:
– Храбрый малый.
– Смельчак.
– Любитель риска.
– Баловень фортуны.
– Игрок.
– Да просто псих.
Лола недовольно кривит губы и качает головой:
– Я не спрашивала, кто такой матадор. Пусть и неправильно, но вы отвечали мне именно на этот вопрос. А я хочу знать, что такое матадор?
Теперь вместо нестройного хора – дружное молчание, сменяемое недовольным шушуканьем и недоверчивым перешептыванием.
– Хорошо, я подскажу. Знаете, бывают на свете врачи, адвокаты, инженеры, погонщики, наконец. А еще встречаются среди людей…
– Матадоры, – вставляет великан.
– Правильно! Так что же такое матадор?
– Профессия. – Вновь хор и на сей раз – довольно слаженный.
– Вот именно! Если человек делает что-то профессионально, значит, он владеет своим ремеслом. Мне не придет в голову ворваться в операционную, выхватить у хирурга скальпель и разрезать человеческое тело или отправиться в суд доказывать чьи-то права, не изучив все законы. Почему же эти ненормальные считают возможным дразнить и подначивать быка, если никто не учил их этому искусству?!
– Да какое же здесь искусство, Лолита?! – вступает в диалог церемониймейстер. – Состроить страшную морду, показать рога и пробежать перед ним пятьдесят метров? А кстати, знаешь, пожалуй, искусство здесь – в точности расчета расстояния. Переборщишь, не рассчитаешь силы, и пожалуйте на кладбище.
В поддержку раздается громкий смех рабочих.
– Матадоры осваивают шаги годами, день ото дня шлифуют технику отношений с быками, репетируют полет капоте, выпады шпаги, кружение мулеты. Тореро впитывает в себя характер животного, чувствует его, знает, чего ждать от быка, угадывает настроение, запал, способности соперника. Безумцы же, бегущие перед оравой разъяренных торос, не думают ни о чем, кроме того, что на них мчится шестьсот килограммов смерти и надо продержаться несколько секунд, чтобы выжить.
– Да на кой им думать о чем-то еще? Любят рисковать ребята – пускай бегут.
– В том-то и дело. Они любят необдуманно рисковать, а я нет.
– Хочешь сказать, выходя на арену, ты ничем не рискуешь?
– Хочу сказать, что я не безумна. Я знаю, что делаю. Я уверена в своих силах. Если бы я хоть на секунду предположила, что каждое мое появление на арене может закончиться гибелью, я бы ни за что туда не вышла. Не понимаю, как можно соревноваться с быком в скорости, ловкости, проворности без специальной подготовки.
– Пожалуй, я запишусь в поклонники португальской корриды, – решает коллега поддеть Лолу, и ему это удается. Черные цыганские глаза вспыхивают презрением и сужаются, крылья носа в ярости раздуваются, пухлые губы издают шипение:
– Почему это?
– Да потому что среди фуркадуш[105] нет профессионалов. Потомственные, конечно, встречаются, но тем не менее все они любители. Но ты же не станешь утверждать, что португальская коррида – бездумная забава и нелепое зрелище?
– Не буду, – нехотя признает Лола, – но это совершенно другое. Не думаю, что любой человек с улицы, решивший назвать себя фуркадуш, сможет вступить в дуэль с быком. Португальцы усердно тренируются. Неужели вы никогда не слышали, с каким снисхождением они отзываются об испанских матадорах? Мол, все, что мы умеем, – это размахивать мулетой и шпагой, раздразнивая быка. У фуркадуш нет ни того, ни другого, они играют со зверем своим телом, и равных им в этом искусстве во всем мире не сыщешь. А эти смельчаки за воротами, бездумно выставляющие свои жизни на потеху толпе, не освоившие технику, не имеющие четкого плана действий, для меня просто дураки.
– Ты, Лола, сейчас споришь не со мной, а с самим Хемингуэем, – укоряет церемониймейстер.
– С кем? С кем? – спрашивают друг у друга рабочие.
– А черт его знает. Какой-то известный матадор.
– Как он сказал? Надо запомнить.
– Хемин Гуэй.
– Латинос, что ли?
– Может, мексиканец…
– С Хемингуэем я не спорю, – наконец отвечает Лола, и погонщики затихают. – Но он писал о празднике, о единственной отдушине потерянного поколения. Воспевая Сан-Фермин, он превозносил дружбу, братство, родство душ, а не обычное ничем не оправданное лихачество.
– Ты очень категорична, Лолита. А ведь некоторые из твоих коллег сами не прочь пробежаться перед бычьими рожками.
– Кому это настолько жизнь не мила?
– Да этому… Как бишь его? – опять перешептываются погонщики.
– Ну, баскскому парню.
– Помните, он еще в прошлом году сто метров осилил.
– Мигель… Мигель…
– Мигель Молино? – замирая, спрашивает Лола.
– Во.
– Точно.
– Он самый.
– Да, Мигель Молино, – кивает церемониймейстер. – Он сюда приезжал все последние пять лет. Обещал и в этом году, но в последний момент отказался. Не знаю, что уж там у него стряслось.
«Зато я знаю».
Мужчины выразительно смотрят на часы.
– Первая ракета – через пятнадцать минут. Ты пойдешь смотреть пробег? – спрашивает Лолу погонщик, затеявший спор.
– Не собиралась, но теперь, пожалуй, погляжу на тех, кому жизнь не мила. Может, они и впрямь произведут на меня впечатление своей храбростью.
8
– Трусостью здесь и не пахнет. – Соня поворачивает к мужу горящие глаза. Они стоят у ограждения и ждут сигнального выстрела. Общее нервное ожидание, хихиканье смельчаков, намеревающихся соревноваться с быками, выводит женщину из равновесия. – А долго будет длиться пробег?