– Или они накачаны снотворным?
– Точно.
– Значит, абсолютно все забавы на свете, в которых приглашают поучаствовать человека, не представляют угрозы?
Лола цепенеет, смотрит куда-то мимо Хосе, с трудом разжимает губы и выхрипывает из себя нелегкое, но однозначное:
– Нет, не все.
– Вот видишь. Сама посуди. А прыжки с парашютом, а «русские горки», а экстремальное вождение, а эти бега…
– Хватит! – кричит Лола. – Прекрати! Лучше скажи, хороший материал получился?
– Нормальный.
– Вот и отлично. Просмотри его, пожалуйста, избавься от плохих кадров, чтобы завтра не было проблем.
Оператор медленно закипает, слоги вылетают из него первыми обжигающими брызгами:
– Завт-ра?
– Ага. Поедем в Леседи, познакомимся с древними народами зулу, суто, коса, посмотрим зажигательные ритуальные пляски, увидим настоящие африканские жилища.
– Завтра?
Лола не удостаивает Хосе ответом. Ее молчание и становится той самой каплей, которая переполняет чашу терпения мексиканца. Он вскакивает и орет благим матом:
– У нас завтра с утра самолет!
– Я поменяла билеты, – невозмутимо сообщает Лола.
– Ты? Ты что? – задыхается от возмущения Хосе.
– Поменяла билеты, – спокойно повторяет девушка.
– Как? Как ты могла? Ты меня даже не спросила! – продолжает надрываться оператор.
– А ты бы не согласился! – парирует Лола.
– Конечно, не согласился бы, и не соглашусь! Если хочешь, можешь оставаться, а я сматываю удочки!
– Не получится. Телекомпания продлила нашу командировку.
– Как тебе это удалось?
– Неважно.
– Там все еще метет, Лола? – спрашивает дон Диего.
– Еще как. Знаете, я подумала: снег в Африке перекликается с мексиканской аномалией. Хочу заглянуть к аборигенам, сравнить их с нашими индейцами, расспросить о впечатлениях от непогоды.
– Хорошо. Поезжайте.
– Насочиняла с три короба, да? Рассказала про сугробы, заносы и холода?
– Не твое дело! – огрызается Лола.
– А я вот сейчас позвоню и скажу, что все это неправда.
– Ябеда! – по-детски злится она.
– Именно так мне и следовало бы поступить. Только тебя жалко. Выгонят ведь, – неожиданно сменяет Хосе гнев на милость.
– Пусть!
– Пусть? И что ты тогда будешь делать?
– Придумаю что-нибудь.
– Нет, Лола, не придумаешь. Уже поздно. В тебя забрался микроб журналистики, который не хочет пропустить ни одного ценного с его точки зрения материала. Так и быть. Прикрою тебя. Скажем, что снег растаял за ночь и пришлось придумывать другую канву для сюжета. Но чтобы такое было в последний раз, ясно?
Хосе ненамного старше Лолы, но ей кажется, рядом с ней – отец, который вновь отчитывает ее, ругает, но вместе с тем наставляет на путь истинный и оберегает от возможных и невозможных напастей.
– Ясно, – говорит она, поколебавшись для приличия. – Только я все равно не понимаю, с чего ты так оскорбился и почему так торопишься вернуться?
Жесткие черты оператора мгновенно смягчаются, колкий черный взгляд теплеет. Он думает об уютной квартирке на окраине Мериды, запахе жареных халапеньос[111], красном кухонном фартуке, повязанном на располневшей после родов талии жены, и о чудесном молочном аромате, который витает над сплетенной из стеблей бамбука колыбелью.
– Просто хочу домой, – отвечает Хосе и, глядя на недоуменное лицо Лолы, добавляет с сожалением: – Только тебе этого не понять.
– Тебе этого не понять, – огрызается Лола.
Они с Хосе стоят у подножия зеленого холма, усеянного похожими на ульи хижинами, крыши которых покрыты тростником и соломой. До Леседи, где традиционно принимают туристов с распростертыми объятиями, они не доехали. Водитель, чрезвычайно расстроенный поломкой автомобиля, на вопрос, где же незадачливым путешественникам найти теперь поселения коренных жителей, лишь неопределенно махнул рукой в направлении возвышенности и остался на дороге оплакивать спущенное колесо.
– Куда уж мне, – огрызается оператор. – Мне точно не пришло бы в голову уезжать из страны ацтеков и майя к каким-то зулусам, надеясь на теплый прием.
– Не переживай. Если мы не поняли, что сказал юноша, это не означает, что здесь не говорят по-английски. Многие зулу знают этот язык.
– Сейчас проверим. Он возвращается. И не один.
Молодой человек, что остановил их у входа в деревню, спрыгнув со сторожевой башни и угрожающе пробормотав какие-то заклинания на местном наречии, действительно приближается к ним в сопровождении еще одного аборигена в набедренной повязке с выразительными шрамами на лице. Одеяние второго мужчины столь же лаконично, как у первого, но выглядит гораздо богаче: в отличие от отдельных антилопьих хвостов, болтающихся по ногам часового, его тело опоясано шкурой леопарда.
– Кто вы? – коротко спрашивает он на расшифровываемом английском.
– Журналисты из Мексики, – храбро отвечает Лола. – А вы?
Сверкнув зубами, темнокожий зулу коротко бросает пару слов незваным гостям и, прострекотав приказным тоном несколько фраз второму юноше, быстро удаляется.
– Кто он? – интересуется Хосе, которому не удалось разобрать ничего из сказанного.
– Кажется, «небесный пастух».
– Кто?
– Небесный пастух, – неопределенно пожимает плечами Лола. – По-моему, он так сказал.
– Бред какой-то!
– Может быть, – соглашается девушка и повторяет еще раз: – Sky herder[112].
– Да-да, «небесный пастух», – оживляется стражник, забыв о своей миссии неприступного охранника.
– А что это значит? – невинно спрашивает Лола у паренька, с которым, оказывается, можно объясняться.
– Он видел молнию очень близко.
– Yo tambien[113], – саркастически сообщает Лоле Хосе.
– Тише. Не зли его, – отмахивается она.
– Он получил призыв у Небесного Бога, – почтительно продолжает молодой человек, – и прошел обучение у опытного пастуха.
– Спроси, что же делает этот пастух? – В операторе тоже просыпается любопытство, и Лола покорно переводит.
– Управляет погодой, – гордо сообщает юноша и важно добавляет: – Это мой брат.
– Тебе повезло, – тут же отвечает журналистка. – А что у него с лицом?
– Скарификация, – говорит абориген и, заметив смущение собеседников, поясняет: – Обряд посвящения.
– Господи! – шепчет Хосе Лоле. – Я надеюсь, нас не станут здесь ни в кого посвящать!
Дверь хижины, за которой скрылся небесный пастух, открывается, и человек со шрамами выходит, аккуратно выводя за собой пожилую женщину. Пара медленно приближается к чужестранцам, и Лола решает поинтересоваться у разговорчивого охранника:
– А это кто?
– Прорицательница Данга. Тридцать лет назад она видела сон и проснулась слепой. С тех пор ей открылся дар ясновидения.
– А… – слегка робеют иностранцы.
Предсказательница, поддерживаемая пастухом, останавливается перед пришельцами. Ее одежда резко отличается от неприхотливой мужской: многокилограммовая юбка, выдубленная из коровьей шкуры, мешает движению, делает неторопливую поступь еще более скованной. Не менее тяжелая накидка давит на сутулые плечи, еще сильнее пригибая их к земле, плотное многослойное ожерелье из бисера, спускающееся с шеи, со всех сторон прикрывает полную отвисшую грудь. На голове прорицательницы – шапка, из-под которой жидкими прядями вылезают седые волосы.
Толстые пальцы Данги приближаются к лицу Лолы, мягко ощупывают ее лоб, веки, нос, подбородок. Браслеты из птичьих перьев, украшающие запястья слепой, щекочут кожу, залезают в рот, уши, ноздри. Лола зажмуривается, терпеливо ожидая вердикта странной зулуски. Женщина берет ее за руки и, крепко сжимая их, поднимая к небу пустые глаза, будто испрашивая у него помощи. Наконец она удовлетворенно кивает, отпускает Лолу и что-то тихо говорит сопровождающему.
– Быки много значат для тебя. Это так? – проверяет «пастух» слова ведуньи.
– Да.
– Стало быть, ты не причинишь вреда нашему скоту?
– Скоту? – удивляется Лола. В селении не видно никаких животных.
– Да, – молодой человек показывает на самую большую круглую хижину в центре деревни. – Там живут наши коровы.
– Мы их не тронем, – обещает девушка, и мужчина повторяет сказанное на языке зулу.
Обнажив зубы в загадочной улыбке, прорицательница дергает Лолу за руку.
– Пойдемте, – сообщает девушке переводчик. – Она хочет побеседовать с вами. Если понравитесь, разрешит присутствовать на свадьбе.
– На свадьбе?
– Да. Наследный вождь сегодня женится. Будете откровенны с Дангой, увидите церемонию.
– Хорошо. Пошли, – оборачивается Лола к Хосе.
– Нет, – останавливает их небесный пастух. – Мужчина-чужестранец не должен заходить в жилище предсказательницы. Вы можете гулять по селению, но не вздумайте начинать съемку без разрешения. Чак, – кивает он на младшего брата, – будет вас сопровождать.
Хосе удаляется за стражником, метнув напоследок гневный взгляд в сторону Лолы и прошептав ей:
– Не вздумай ничего скрывать от этой Данги-Ванги.
Журналистка с опаской обходит колючий куст, закрывающий вход в деревню, оставляя позади лежащие по его сторонам два носорожьих черепа, и плетется в хижину ясновидящей. Едва проникнув внутрь, она не выдерживает и спрашивает у правителя погоды:
– Почему все дома круглые и без окон?
– По углам любят селиться духи, приносящие дому несчастья. Садитесь.
Лола покорно опускается на холодный глинобитный пол и осматривается. В центре жилища – очаг, обложенный камнями. Простая циновка с деревянным валиком-подголовником служит хозяйке ложем, стулом, рабочим столом и креслом.
– Здесь нет ножек? – вопросительно обращается девушка к пастуху.
– Под кровать духам проникнуть еще легче, чем в углы, – наставляет тот непонятливую чужеземку.
– А это что? – спрашивает Лола, показывая на огороженную полукруглой веткой часть комнаты, где собраны какие-то предметы.