Он скрещивает руки на груди.
– Не понимаю, о чем ты. Никакого нового адреса у меня нет.
Странно, но на сей раз я верю Саймону.
Наконец он убирается. Наверное, побежит сейчас к своей малолетке, станет ей очередную лапшу на уши вешать. Выражаясь культурно – «строить новые отношения».
Я его настоятельно попросила не прощаться с Томасом. Тот и так уже рыдает. Ничего. Чем отклеивать лейкопластырь по миллиметру – лучше просто дернуть. Так и с прощаниями, которые – навсегда.
Праздник кончился.
– Извините, что так вышло, – шепчу я Лорен и Джорджии. Девочки получают от меня по пакетику конфет, которые я купила в супермаркете «Любой товар за 1 доллар».
Джорджия в растерянности – она ведь пропустила ужасную сцену. Лорен смотрит с сочувствием. Наверняка просветит ее. В деталях все расскажет. Для того, кто видел, ситуация яснее ясного.
Всю дорогу домой Томас плачет навзрыд. Я его урезониваю:
– Я все понимаю, Томас. Это очень горько. Сейчас тебе это трудно осознать, но на самом деле так лучше. Поверь мне.
И добавляю зачем-то:
– Жизнь – штука жестокая.
Томас безутешен.
А мне нужные слова в голову не идут – потому что занята голова совсем другим. Если это не Саймон нас искал – тогда кто?
Погруженная в свои мысли, подпрыгиваю, услышав телефонный звонок. Томас уже икает от слез.
– Офицер Фитцпатрик? – произносят в трубке. Голос принадлежит немолодой женщине.
– Да, это я.
– С вами говорит Дениза Чемберс из отдела внутренних вопросов.
– Слушаю вас.
– От сержанта Эйхерна к нам поступила информация, которую мы хотели бы проверить. Давайте назначим встречу.
Выбираем понедельник. Будто гора с плеч свалилась. Пожалуй, Эйхерн, несмотря на все странности, все-таки правильное дело делает.
Дома включаю Томасу телевизор, а сама бегу вниз по лестнице и стучусь в парадную дверь.
– Миссис Мейхон, не могли бы вы дать больше сведений о мужчине, который нас искал?
– Каких именно сведений, Мики?
– О его внешности. Сколько ему лет – хотя бы примерно? Белый он? Какого роста? Плотный или худощавый? Цвет глаз, волос – в общем, все такое.
Миссис Мейхон поправляет очки. Морщит лоб.
– Сколько лет – не скажу. Бывают такие субъекты – нипочем возраст не определишь. Одет как молодой. По лицу – давно не мальчик.
– Насколько давно, миссис Мейхон?
– Не знаю. Я в этом не сильна. Может, ему за тридцать. А может, и за сорок. Кто его разберет… Роста высокого, это я уже говорила. И красивый. Правильные черты лица. А, еще раса! Белый. Он был белый.
– Может, у него были усы или борода?
– Нет. Зато была татуировка. На шее. Пониже уха. Какая-то надпись, только я не разглядела толком.
– Как он был одет?
– В фуфайку. С капюшоном и на «молнии».
Вздрагиваю. И сразу напоминаю себе: в фуфайках с капюшонами пол-Филадельфии ходит.
– А может, на фуфайке была какая-нибудь надпись?
– Вроде нет.
– Вроде или нет?
– Нет. Точно нет.
– Ладно. Спасибо, миссис Мейхон. Спасибо вам. Если еще что-нибудь вспомните – дайте знать. И у меня к вам просьба.
– Выкладывайте, Мики.
– Если он снова явится, спросите, что передать. Или сразу же – сразу же! – позвоните мне.
Миссис Мейхон переваривает мои слова. Наверное, я ее здорово озадачила. Если не напугала. Ей ведь «проблемы не нужны» – так она сама говорила. Пыталась донести до меня эту мысль.
Но в ответ на мою просьбу миссис Мейхон о ненужных проблемах и не заикается.
– Всё сделаю, Мики, – обещает она и медленно закрывает дверь.
Раундхаус – вот как называют здание, где расположена штаб-квартира Полицейского управления Филадельфии. Название неофициальное, но официального я никогда не слышала.
Здание лишено углов, стены изгибаются волнообразно. Стиль – брутализм. Материал – желтовато-серый бетон, который под дождем темнеет. Не стихают слухи о скором переезде Полицейского управления – якобы тесно ему в этих мрачных, морально устаревших стенах. А по-моему, они неотделимы от теперешних обитателей. Точно так же не могу представить, чтобы Трекс заселили новые люди. На прошлой неделе за район взялись Консолидированная железнодорожная корпорация и городские власти – бетонируют пустыри. Но от хаоса им не избавиться. Хаос может сменить дислокацию, и только.
Вхожу в Раундхаус. Киваю двоим знакомым офицерам, что толкутся в холле. Они смотрят с недоумением, будто спрашивают: «Ты-то что здесь забыла?» Досадно. Лучше бы мне проскочить незамеченной. После таких встреч сплетни неминуемы. Считается, что зря в Раундхаус никого не вызывают.
Дениза Чемберс – дружелюбная, пухлая, седая женщина лет пятидесяти с хвостиком. Смотрит на меня сквозь синие очки. Приглашает к себе в кабинет, просит присаживаться. Стул – новехонький и очень низкий. Чувствую себя нашкодившей девчонкой.
– Замерзли, наверно? – участливо интересуется Дениза Чемберс.
Она кивает на окно. Под нами с полдюжины этажей, отлично видна пробка на стыке 676-й автострады и 95-й улицы. Ничего принципиально нового.
– Да нет, я холод нормально переношу.
Жду, пока Чемберс завершает какую-то операцию в компьютере. Наконец она поворачивается ко мне.
– Знаете, зачем вас вызвали?
Сразу перешла к сути дела. С похожими интонациями я подозреваемых на улицах спрашиваю: «Знаете, почему я вынуждена вас задержать? Знаете, за что я вас остановила?»
Впервые за все время мне делается не по себе.
– Вы сказали, что сержант Эйхерн передал вам некую информацию.
Чемберс не сводит с меня глаз. Прикидывает, что мне известно, а что неизвестно.
– Так и есть, – произносит она после затяжной паузы.
– Что он сказал?
Чемберс вздыхает, устраивает руки на столешнице.
– Очень неприятно говорить такое, офицер Фитцпатрик, но работа есть работа. Словом, вы попали под внутреннее расследование.
– Кто – я?!
Вопрос вырывается прежде, чем я успеваю подумать. Еще и в грудь себя тычу.
– Я? Я под внутренним расследованием?!
Чемберс кивает. А ведь Трумен предупреждал: «Главное – правильно выбрать, к кому подмазаться». Говорил: «Это политика, Мик».
– В чем меня подозревают? – выдавливаю я.
Чемберс принимается загибать пальцы.
– В прошлый вторник вы были замечены с пассажиром в служебной машине. Также вас видели за пределами вверенного вам участка. В среду и в четверг вас видели во время дежурства без рации и полицейской формы. В пятницу вы два часа подряд не отвечали диспетчеру. В целом нынешней осенью ваша профпродуктивность снизилась на двадцать процентов. А еще вы беспричинно открывали досье арестов. Искали данные по двум гражданам. Наконец, у нас есть все основания полагать, что вы дали взятку владельцу малого бизнеса в вашем районе.
Таращусь на Денизу Чемберс. Выдыхаю:
– Кому?
– Алонзо Вилланува. Вдобавок, судя по всему, в его заведении вы прячете смену штатской одежды для самовольных действий в рабочие часы. По крайней мере однажды вместе с полицейской униформой вы оставили там и табельное оружие. Которым, заметьте, мог воспользоваться кто угодно.
Возразить мне нечего.
Дениза Чемберс на меня не наговаривает – формально она права. И все равно я в шоке. Во-первых, жуть берет от мысли, что за мной следили. Судорожно вспоминаю, о чем говорила, катаясь в служебной машине. Может, информация – из аудио- и видеозаписей? Или ко мне соглядатая приставили? С них станется.
– Могу я спросить, офицер Чемберс? Кто запустил расследование?
– Это закрытая информация, – цедит она.
Впрочем, я и без нее знаю.
Эйхерн – больше некому. Он меня терпеть не может. Что до профпродуктивности, она снизилась оттого, что Трумен получил травму и я осталась без напарника. Бывает, кстати, что внутреннее расследование начинают ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО из-за потери профпродуктивности; что из-за нее над патрульным полицейским устанавливают наблюдение. Но Эйхерн, похоже, только повода ждал от меня избавиться. В терпеливости ему не откажешь.
– А еще что-нибудь сержант Эйхерн вам говорил? Про Полу Мулрони? Про обвинение, которое она выдвинула против офицера полиции?
Чемберс колеблется.
– Д-да, говорил. Да.
Озарение приходит внезапно. Подлец Эйхерн. Мои же слова против меня использовал. Небось сказал: «Она будет прикрываться голословным обвинением какой-то потаскухи-наркоманки. Не верьте ей».
– И что вы намерены делать, офицер Чемберс? Насчет этого обвинения? Вы проинформировали детектива Нуэна?
– Разумеется. Он сам этим займется.
– Послушайте! – Сама чувствую, что излишне горячусь. – Эйхерн испытывает ко мне личную неприязнь. Ничем не обоснованную. Верьте мне. Я наверняка знаю, что как минимум один патрульный требовал услуг сексуального характера от женщин, которые загнаны в угол. Которые не могут сказать «нет».
Повисает недолгая тишина. Ободренная, продолжаю:
– Именно этого человека зафиксировала камера видеонаблюдения. Он как раз преследовал жертву.
Глаза Денизы Чемберс вспыхивают. На краткий миг – но этого мига достаточно, чтобы ощутить: мы с ней обе – женщины, постарше и помоложе; мы должны быть солидарны. Дух солидарности витает над столом.
– Об этом Эйхерн вам сказал? Или нет? – допытываюсь я.
Но Дениза Чемберс не говорит больше ни слова.
Выхожу от Денизы с толстой папкой. В ней – перечень моих прав и обязанностей на период расследования, которое надо мной ведется. От работы меня отстранили.
По крайней мере, больше не надо беспокоиться, с кем оставить Томаса. По крайней мере, одна забота с плеч долой.
Намеренно смотрю в пол.
Единственный, с кем я хочу поговорить, причем немедленно, – это Трумен.
Сажусь за руль, достаю телефон. Застываю, не нажав на кнопку. Может, у меня паранойя. Но откуда, откуда мне знать, что в телефоне – или даже в машине – не установлены «жучки»? Отдел внутренних вопросов вполне мог получить такое разрешение. Ну конечно! Все мои разговоры прослушиваются! Изучаю потолок, заглядываю под сиденья, под детское кресло. Кто их разберет, где заканчиваются их права? А Трумена втягивать нельзя – он и так достаточно сделал.