«Ты где?»
«Рядом с К и А», – печатаю в ответ.
Затем нахожу фото Кейси и протягиваю телефон Рите.
– На что он мне?
– Я ищу эту женщину. Всех о ней расспрашиваю. Я ее сестра. О ней уже около двух месяцев нет никаких известий.
– Ай, бедняжка! Плохо дело! – сокрушается Рита.
Берет телефон, отводит руку подальше, прищуривается. Увеличивает изображение. Хмурится.
– Это твоя сестра?
– Да. Вы ее знаете?
Рита становится мрачнее тучи. Прикидывает что-то в уме, делает некие выводы. Внезапно свирепеет:
– Убирайся из моего дома. Вон. Живо!
Никаких объяснений за этим приказом не следует.
Я не успеваю еще сойти с крыльца, как дверь за моей спиной захлопывается. Оборачиваюсь напоследок, фиксирую в памяти безногую лошадь. Бегу к «Ниссану».
Изо рта валит пар. По самые уши заныриваю в куртку. Глаза щиплет от слез.
Кошусь по сторонам – может, появится Саймон. Он не появляется.
Новое сообщение от Трумена.
«За сколько доедешь до перекрестка с Сомерсет-стрит?»
«За 2 минуты».
Едва успеваю отправить ответ, как появляется новое сообщение.
«Я на перекрестке с Лехай-авеню».
Значит, Трумен на месте не стоит. Потому что, вероятнее всего, пытается оторваться от «хвоста».
До заявленного перекрестка мне легче дойти, чем доехать. Я уже практически там. Дождусь Трумена. Сейчас бы горячего чего-нибудь выпить… Холод когтит меня, пробирает до костей. Выбиваю дробь зубами.
Вздрагиваю, услышав голос Трумена:
– Мик, идем скорей. Я машину рядом оставил. Там и поговорим.
Сажусь за руль.
– Что у тебя, Трумен?
Я и хочу услышать, что он разведал, и в то же время все во мне противится этой информации. Трумен понимает. Вид у него мрачный. Он прикидывает, как бы преподнести новость.
– Трумен, не томи.
– Короче, пошел я в этот дом. В переулке рядом с Мэдисон, – начинает он. – Ну, где три «Б» на стене. Стучусь в фанерку. Появляется Макклатчи. Весь обдолбанный. Ладно, думаю, это мне на руку. У него бдительность на нуле. Макклатчи мне кивает, спрашивает: «Ты кто?» Ну понятно: где ему меня узнать? Я говорю: «Я эсэмэсил. Насчет перепихнуться». Вижу – он еле-еле на ногах держится. Однако выдавливает: «Угу». А сам ни с места. Я: «Ну так что? Будет мне девочка или как?» Он: «Будет. Заходи».
Захожу. В доме несколько уже кайф ловят, еще двое колются. На меня ноль внимания. Макклатчи приваливается к стенке и отключается. Холод собачий. Воняет дерьмом. Трясу этого урода за плечо. Он глаза открывает, моргает. «Где, – говорю, – твоя мобила? Хочу еще разок на девочек взглянуть». Он достает сотовый, открывает свой каталог. Листаю. Все женщины, которых он мне в прошлый раз показывал, на месте. А Кейси нет. Ну, думаю, попал я. Если сейчас его про Кейси спрошу – он смекнет, что мы с тобой заодно. А потом рассудил: а что мне терять? Нечего. Вдобавок он под кайфом – может, и не сообразит. И спрашиваю: «А рыжая где? В прошлый раз она мне глянулась». Макклатчи еле ворочает – что мозгами, что языком. «А, – говорит, – Конни!» «Значит, – уточняю, – ее Конни звать?» Он: «Конни… того… выбыла из строя». И голову наконец-то поднял. И знаешь, Мик, – лицо у него было как у коршуна, который жертву заприметил. Совсем другое лицо, короче. Он даже глаза в кучку собрал каким-то чудом.
Тут двое восстали из мертвых и тоже на меня вылупились, будто я им всю идиллию нарушил. Будто от меня все проблемы. То было тихо-мирно, и вдруг изменилось что-то в комнате, понимаешь, Мик? А Макклатчи спрашивает: «Чего тебе далась эта Конни? Другую выбери». Я: «Не знаю. Люблю рыжих, что ж теперь со мной поделать?» А сам боком, боком – и к выходу. С Макклатчи глаз не свожу – вдруг у него нож или еще что? Вижу: он очухивается. Шагнул ко мне, встряхнулся. И спрашивает: «Тебя кто подослал? Сеструха ее? Ты легавый, что ли?» Тут я и свалил. Знаешь, Мик, колено-то мое, оказывается, работает не хуже прежнего. Бегу, а вслед несется: «Ты легавый, да? Легавый, так тебя растак?!»
Трумен смотрит на меня, почесывает щеку.
А мне кажется, что по венам и артериям вместо крови ледяную воду пустили.
– Что это значит – выбыла из строя? Что это значит, Трумен?
Ответа мы не знаем – ни я, ни он.
В свою очередь, рассказываю ему про Саймона.
– Поехал в Кенсингтон. Прямиком. Петлять даже не думал. Я его упустила.
– Очуметь, – комментирует Трумен.
– Ему в Кенсингтоне делать вообще нечего. Он к Южному отделению приписан. К Южному, – повторяю я.
Заруливаю на парковку перед шеренгой убогих заведений: китайская едальня, прачечная самообслуживания, магазин «1000 мелочей», кафе «Данкин донатс». Надвигаю бейсболку на самый нос – не хочу, чтобы меня заприметил кто-нибудь из завсегдатаев. Хлопает дверца соседнего автомобиля. Утыкаюсь подбородком в грудь.
– По-моему, пора, Мики.
– Что пора?
– Пора рассказать все Майку Ди Паоло.
Качаю головой.
– Нет. Не надо.
– Надо. Ди Паоло славный парень. Я его с детства знаю.
– Мало ли кто кого с детства знает…
– Хорошо. Какие еще варианты, Мик?
– Разбираться самим. Без посторонних.
– Допустим, мы так и будем делать. Допустим, ты вычислишь убийцу. И что дальше? Ты с ним лично поквитаешься? И сядешь до конца своих дней? Нет, так не пойдет. Сама знаешь, почему.
Высказавшись, Трумен умолкает.
– Ты ему действительно доверяешь?
После продолжительного раздумья он произносит:
– Да. Ди Паоло в спортивных играх никогда не мухлевал.
– Чего он не делал?
– Не жулил, говорю, Ди Паоло, даже когда мы с ним пацанами были.
– Ну а ты сам? Тебе что – охота впутываться? Есть риск работу потерять, Трумен. Мы действуем не по протоколу.
– Мне уже всё равно, Мики. Я в полицию не вернусь.
Так вот оно что… А я всё голову ломала.
– Почему?
– Не хочу, – напрямик отвечает Трумен. – Оно ведь как? Ладишь с ребятами. На грубость от начальства не нарываешься. Всем вроде приятель. Идешь словно по ровной дорожке – и забываешь, что система-то подгнила. Я не про Филадельфию. Не про эти конкретные убийства в Кенсингтоне. Я про систему в целом. Нельзя столько власти в одни руки, особенно когда эти руки – грязные. Разладилось что-то, причем, похоже, в самой середке. – Трумен переводит дыхание. – Мик, я сна лишился. Понимаешь, почему? Люди гибнут. Не только женщины. Вообще люди. Ни в чем не повинные. Безоружные. Вот и не спится.
Кажется, впервые он раскрыл свои убеждения.
Мне ответить нечего.
– Я сейчас легко могу уйти. Пенсию уже заслужил. Захочу – другую работу найду. Зато спать буду спокойно.
И добавляет:
– Люди гибнут. Кругом. Каждый день.
– Понимаю.
Пожалуй, и впрямь надо обратиться к этому Ди Паоло.
Итак, Трумен звонит своему приятелю. Мы всё еще в «Ниссане», едем к моей машине.
– Слушай, Майк, тут одно дело, – говорит Трумен в трубку. – Не из тех, которые на планерках обсуждают. Можешь подскочить в «Герцог» сегодня вечером?
«Герцог» – бар в Джуниате. В этом северном районе росли Трумен и его друг Ди Паоло. Бар – один из старейших, уже несколько десятилетий существует. Любимое заведение Трумена. Он знаком со всеми барменами. Я в «Герцоге» была всего раз, на день рождения Трумена, который отмечали большой офицерской компанией. Но вообще здесь полицейские не зависают. Значит, можно будет спокойно поговорить, без страха, что кругом – чуткие уши.
Мне не слышно, что ответил Ди Паоло, но, судя по всему, он согласен.
– В восемь нормально, Майк? – уточняет Трумен. – Хорошо. До встречи.
И дает «отбой».
– А ты, Мики? Тебе восемь – не поздновато?
– Нет, ничего.
На мое счастье, Бетани демонстрирует столь редкую для нее отзывчивость. Конечно, она посидит с Томасом дополнительное время. Вообще не вопрос.
В «Герцоге» малолюдно, тихо. Стены отделаны деревянными панелями, свет приглушенный. У дальней стены бильярдный стол. В Филадельфии почти не осталось заведений, где еще разрешается курить, «Герцог» – одно из них. Хоть в данный момент не видно никого с сигаретой, все равно табачный запах намертво въелся в эти стены.
Трумен занял столик за перегородкой, в уголке, укромнее места и не найдешь. Ди Паоло пока нет. Перед Труменом бутылка «Короны». Кажется, это единственный напиток, с которым он изменяет своим снобским гастрономическим предпочтениям. Бутылка почти пуста. Спрашиваю, не взять ли еще.
– Бери, – соглашается Трумен.
Заказываю две «Короны». Одну – себе. Алкоголь я не люблю. Пока была с Саймоном, могла выпить чуть-чуть за компанию. Просто не вспомню, когда последний раз пила. Может, год назад. Пиво кажется мне восхитительным.
Входит Ди Паоло. Они с Труменом сверстники, но, в отличие от сухопарого, спортивного Трумена, которому ни за что не дашь больше сорока, Ди Паоло выглядит придавленным своими годами, бремя столь тяжко, что он еле волочит ноги. И вообще производит впечатление зажатого, застегнутого на все пуговицы зануды, способного вдруг уйти в отрыв. Помню, на Труменовом дне рождения Ди Паоло поставил композицию «Бон Джови» «Живем молитвами», стал подтягивать и так всех завел, что последний куплет пели хором. Мне он тогда понравился.
– Похоже, у вас в этом и впрямь большая нужда, – говорит Ди Паоло вместо «Добрый вечер, Мики» и кивает на бутылку.
– Так и есть. Будете? – отвечаю ему в тон.
– Еще чего. Мы не на пляже, чтоб пиво глушить. Эй, Пит! – кричит он бармену. – Виски со льдом. «Джеймсона», а не что зря! А для леди – еще бутылку «Короны».
Наконец мы все трое уселись: я рядом с Труменом, Ди Паоло – напротив. Трумен благодарит приятеля за то, что тот выделил время. Получает в ответ улыбку.
– А почему бы и не выделить ради приятной компании? Ну, выкладывайте, во что вляпались.
Трумен косится на меня, я – на Ди Паоло. Пауза затягивается, улыбка сползает с лица последнего.