Подскакиваю к детской. Распахиваю дверь. Постель не застелена, но пуста.
Теперь я кричу на весь дом:
– Томас! Бетани! Где вы?
Ответа нет.
Врываюсь в свою комнату. Пусто. Почти скатываюсь по лестнице, ищу сама не знаю что – записку, какой-то знак, намек, зацепку.
Но я же сама только что видела машину Бетани. Стоит себе спокойно на подъездной аллее. Для пеших прогулок сегодня слишком холодно. Вдобавок Бетани и в хорошую погоду гулять не заставишь.
Выскакиваю на наружную лестницу без куртки, без шапки. Скорее, скорее. Через две ступени. Огибаю дом. Ветер так и пронизывает сквозь тонкий свитер.
Заглядываю в машину. Разумеется, в ней никого нет. Успеваю отметить, что детское кресло Бетани так и не установила – вон, валяется на заднем сиденье.
Стучусь к миссис Мейхон. Звоню в звонок. Пускаю в ход кулаки.
Мысли – одна другой кошмарнее, одна другой навязчивее. Буквально вижу Томасово тельце – безжизненное, распластанное где-нибудь на пустыре. Я достаточно насмотрелась на трупы, мне ничего не стоит визуализировать. Правда, мертвый ребенок мне попался всего один – девочка шести лет, сбитая машиной в районе Спринг-Гарден. Я тогда разрыдалась. Образ той девочки до сих пор меня преследует.
Снова жму на кнопку звонка.
Миссис Мейхон открывает, мигает непонимающе за своими толстенными очками. На ней коричневый махровый халат и тапочки.
– Мики, что стряслось?
– Томас… он пропал. Я его с няней оставила. Утром. Возвращаюсь – их нет. И записки тоже нет.
Миссис Мейхон бледнеет.
– Боже! Я их сегодня не видела!
Затем она выглядывает, замечает машину.
– Погодите, Мики, – машина-то на месте…
Но я уже собой не владею. Убегаю обратно в квартиру, мечусь по комнатам. Соображаю позвонить Бетани. Слушаю гудки. Отправляю эсэмэску:
«Вы где? Пожалуйста, позвоните мне. Я уже дома».
И тут, как вспышка, как озарение, вспоминаются слова Коннора Макклатчи: «Осторожнее будь. У тебя сын, о нем заботиться надо».
Десяти секунд хватает, чтобы принять решение.
Звоню 911 – больше ничего не остается.
Раньше не приходилось иметь дело с местной полицией.
Полицейские бенсалемского участка немногочисленны, зато высокопрофессиональны. За несколько минут превратили дом в место преступления. Двое патрульных – мужчина и женщина, он помоложе, она постарше – примчались первыми и живо меня допросили.
Отдельно допрашивали миссис Мейхон.
Странно сотрудничать с полицией за пределами Филадельфии, в пригороде. По логике вещей, мне бы обратиться за помощью к филадельфийским коллегам. Они вроде как есть – но позвонить им я не могу. По разным причинам для меня потеряны Майк Ди Паоло, Эйхерн, Саймон, а теперь еще и Трумен. Семья тоже не поможет. Наскоро перебрав в уме теток, дядьев и кузенов, я вдруг осознаю, сколь бездонно мое одиночество. Небо кажется с овчинку, дышать трудно.
– Успокойтесь, – говорит женщина-офицер, заметив, как я побледнела. – Ну-ка, вдох – выдох! Вдох – выдох!
В жизни не была допрашиваемой. Всегда сама допрашивала. Послушно делаю вдохи.
– Что вам известно о приходящей няне, мисс Фитцпатрик?
– Имя – Бетани Сарноу. Двадцать один год. Работает гримером. Берет уроки первой медицинской помощи. Кажется, онлайн.
– Понятно. Вы знаете ее домашний адрес?
У меня округляются глаза.
– Нет, не знаю.
Я всегда расплачивалась с Бетани наличными. Дважды в месяц совала ей деньги. Как няня она нигде не зарегистрирована.
– Так-так, – бормочет женщина-офицер. – Что вам известно о ее друзьях и родных? Телефоны, адреса?
Мотаю головой. Сама себя избить готова. Телефонный номер – всего один, принадлежит инструктору Бетани по мейкапу. Раз пришлось по нему позвонить – так эта девица, инструкторша, слова буквально цедила.
– Я боюсь… – выдавливаю я. В горле спазм. – Кое-чего определенного.
– Чего именно?
К нам подходит второй полицейский, молодой мужчина. Он уже всю квартиру обыскал. Представляю, какое у него сложилось впечатление: кругом пыль, вещи валяются как попало, ремонта сто лет не было. В такое жилище гостей не пригласишь.
– Дело в том, – начинаю я, – что пропала также моя сестра. По крайней мере, я не знаю, где она. Есть… люди, которым известно, что я ищу сестру; и им это не нравится. Я сама служу. Я – патрульная в Двадцать четвертом отделе; только я сейчас под внутренним расследованием. Но это недоразумение. Или, может, чья-то грязная игра. Подставить меня кому-то понадобилось…
Взгляды этих двоих скрещиваются. Всего на долю секунды – но я-то успеваю заметить. Прекрасно понимаю, что они подумали. Я на их месте то же самое подумала бы.
– Нет, нет, вы не поняли. Все совсем не так. Я – офицер полиции. Меня просто временно отстранили. Потому что…
Умолкаю. Сама себе велю: прикуси язык. Ради бога, перестань. Почти слышу эти слова из уст Трумена.
– Почему же вас отстранили? – спрашивает полицейский, почесывая нос.
– Это к делу не относится. Я боюсь, что моего сына похитили.
Женщина поеживается.
– У вас есть конкретные причины считать, что ребенок был похищен? Вы кого-то подозреваете?
– Да, подозреваю. Коннора Макклатчи. Конечно, я не утверждаю, что он похититель, но…
Мужчина-полицейский выходит в коридор, звонит диспетчеру. Докладывает. Слов мне не слышно. Женщина продолжает допрос. Прибывают всё новые люди.
И вот, когда в квартире уже не протолкнуться от криминалистов, раздается отчаянный стук в дверь.
За стеклом маячит миссис Мейхон – растрепанная, с нечитабельным выражением лица.
– Откройте! – кричит она, продолжая барабанить. – Откройте!
– Они вернулись! – выпаливает миссис Мейхон. Смотрит только на меня, остальных игнорирует.
Все мои силы уходят на то, чтобы не рухнуть на колени, не закрыть лицо руками, не разрыдаться.
– Где они? – шепчу я.
– На подъездной аллее. С ними какой-то парень.
Выскакиваю за дверь. Вслед мне несется предостерегающее «секунду, мэм!» – полицейский явно недоволен.
Почти скатываюсь с лестницы. Миссис Мейхон изо всех сил спешит за мной. Огибаю дом. Вот он, мой сын – с серьезной мордашкой стоит перед женщиной-следователем. Та присела на корточки, чтобы быть с Томасом как бы на равных.
Подбегаю к сыну. Подхватываю его на руки. Он утыкается мне в шею.
Только тогда я перевожу взгляд на подъездную дорожку.
Бетани рыдает. Незнакомый парень уже в наручниках, лицо у него багровое от ярости.
Позднее выясняется, что парень – друг Бетани. Что эта парочка надумала поехать в торгово-развлекательный центр на его машине – и взять с собой Томаса. А в машине не только детское кресло не установлено – там нет даже ремней безопасности. Ни Бетани, ни ее дружок не потрудились хотя бы записку оставить или сообщение мне послать. («Мы подумали, вы рассердитесь», – оправдывается Бетани. «Правильно подумали», – киваю я.) Через полчаса я отказываюсь от дальнейших услуг Бетани – а она, ничуть не раскаявшаяся, на полном серьезе требует рекомендательное письмо.
Мне уже всё равно. Я смотрю и не вижу. Ко мне обращаются – я не слышу. Единственное, что улавливает мой слух, – дыхание Томаса да еще мое собственное сердцебиение. Втягиваю ноздрями чистый зимний воздух – как сладко он пахнет!
Позднее, уже вечером, снова раздается стук в дверь. Вздрагиваю.
За кружевной шторой – миссис Мейхон. Слишком подалась к окну, от ее дыхания стекло запотело.
Я как выжатый лимон. Хочу одного – вместе с Томасом улечься на диване и спокойно посмотреть телевизор.
Но мой сын, увидев, кто пришел, радостно подпрыгивает и кричит: «Привет!»
С того памятного снежного дня Томас очень проникся к миссис Мейхон. Всякий раз, когда мы пересекаемся, он с энтузиазмом ей машет.
Вот и сейчас Томас уже у двери, уже тянет дверную ручку. Мне остается только сказать:
– Входите, пожалуйста!
От порыва ветра дверь, едва пропустив миссис Мейхон, захлопывается. В руках у нашей хозяйки бутылка, завернутая в коричневую бумагу, и некий квадратный объект в рождественской пестрой упаковке. В этом последнем что-то глухо постукивает.
– Я не по делу, Мики, – говорит миссис Мейхон. – Просто заглянула – проверить, как вы, после сегодняшнего. И вот, принесла кое-что.
Неловко, с заготовленными стандартными пожеланиями, она вручает бутылку – мне, а квадратный объект – Томасу.
– Как мило с вашей стороны… – отнекиваюсь я. – Право же, не стоило… Не надо… Это лишнее.
Однако бутылку уже взяла и держу.
– Вы не подумайте – это лимонад, – поясняет миссис Мейхон. – Я сама приготовила. Всегда делаю побольше и ставлю в холодильник. Если вам покажется терпковато, можно прямо в стакане подсластить. Я лично люблю покислее.
– Я тоже. Спасибо. Спасибо большое.
Томас успел развернуть свой подарок. Это шахматная доска и пластиковый пакетик с фигурами. Становится не по себе. Сын поднимает взгляд на меня – а не на дарительницу миссис Мейхон.
– Что это, мама?
Я почти шепчу:
– Шахматы.
– Кто лохматый? – переспрашивает Томас.
– Не лохматый, а такая игра, – объясняет миссис Мейхон. – Называется шахматы. Интереснее во всем свете не сыскать.
Томас осторожно, по одной, достает из пакетика фигуры, сортирует: сначала короли, затем ферзи, далее слоны, кони, ладьи и, наконец, пешки. Названия произносит миссис Мейхон. Я от каждого слова внутренне сжимаюсь. Не слышала их с отрочества. Со времен Саймона.
Томас хватает белого слона, протягивает миссис Мейхон.
– Он плохой, да?
Фигура и впрямь выглядит зловеще: безглазая, с оскалом прорези.
– Он может стать плохим, а может – и хорошим. Как и остальные фигуры, – миссис Мейхон улыбается. – Всё от ситуации зависит.
Томас засматривает ей в лицо, переводит взгляд на меня.
– Мама, а пусть миссис Мейхон с нами поужинает?