– Потому мы и поругались, – поясняет бабушка. – Ну вот, теперь ты в курсе. Не хотела я говорить, да ты все равно узнала бы.
Она смотрит пытливо – как я отреагирую? Каменею лицом.
Ее взгляд скользит мне за плечо. Оборачиваюсь. Томас потихоньку прокрался в кухню, стоит столбиком, личико испуганное.
– Твой малыш, – говорит Ба.
Всё-таки скажу. Да, надо сказать.
Я изо всех сил старалась поступать правильно. Как в личной жизни, так и в профессиональной. Я горжусь тем, что мои действия почти никогда не противоречили моим же представлениям о хорошем и дурном.
Но и моя правильная жизнь не обошлась без пары решений, которые сейчас я была бы рада пересмотреть.
Первое такое решение я приняла в тот период, когда у Кейси, жившей со мной в Порт-Ричмонде, случился срыв.
Я не удержала сестру.
Но ведь я сразу оговорила единственное условие: Кейси не должна употреблять наркотики и крепкий алкоголь – тогда пусть остается в моем доме, сколько пожелает, я буду рада. Сорвется – откажу от дома. Никаких «вторых шансов». А чтобы у Кейси на этот счет не осталось сомнений, иными словами – лазеек, – я должна сама твердо знать: я действительно ее выгоню, если она возьмется за старое.
В тот день, когда я застукала сестру с поличным, когда собственными глазами убедилась, что она снова употребляет, мы ни слова друг другу не сказали. Кейси стала собирать вещи. Я в это время рыдала в чулане, очень надеясь, что сестра не слышит.
Как я радовалась, что ей лучше, что мы снова вместе – и притом не в бабушкином доме!
Она ушла молча.
А потом я увидела ее на улице, поджидающей клиентов. Поверить не могла, что Кейси по собственной воле этим занялась.
И вот, вскоре после того как она ушла, мы с Труменом были на дежурстве. Звонок диспетчера привел нас в северную часть района, к Франкфорду. Трумен рулил, я сидела на пассажирском месте.
Краем глаза я выцепила женскую фигуру в шортах и футболке, с сумочкой на плече. Успела подумать: это Кейси. Но мы уже ее миновали, и мою уверенность как рукой сняло. Может, все-таки не Кейси? Я извернулась на сиденье, стала смотреть назад. Женщина где-то скрылась.
– Ты чего? – спросил Трумен.
– Почудилось. Думала – одна знакомая…
Трумен тогда еще не знал про мою сестру.
Разобравшись с вызовом, мы поехали назад. Я села за руль. Ползла на черепашьей скорости.
Сомнений не осталось. Кейси. Точно, она. Под кайфом. Стоит на нетвердых ногах, заглядывает в окно автомобиля. Почти по пояс туда влезла. Мужчина за рулем, увидев полицейскую машину, резко газанул. Еще бы чуть – и руку Кейси сломал бы. Та выпрямилась, шагнула с проезжей части, крайне недовольная – как же, сорвалось. Поправила сумочку на плече. Скрестила руки на груди.
Я вела так медленно, что Трумен спросил: может, мне нездоровится?
На этот раз я не ответила.
Поравнявшись с сестрой, остановилась. Чисто импульсивно. Никто и не подумал сигналить – полицейским автомобилям не сигналят, стой они хоть посреди шоссе.
– Мики, ты что делаешь? – всерьез обеспокоился Трумен.
За нами образовалась пробка. Далеко в хвосте вопил клаксон – автолюбителю, конечно, было не видно, кто причина затора.
Только услыхав надрывные звуки, Кейси подняла взгляд. Увидела меня. Гордо выпрямилась.
Долго, очень долго мы смотрели друг на друга. Само время замедлилось, остановилось. В наших глазах были невыносимая тоска и понимание, что прошлого не повторить, что детские мечты о лучшей жизни растоптаны, искрошены в пыль.
Я подняла руку, пальцем указала в сторону Кейси. Трумен проследил мое движение.
Кажется, никогда еще она так скверно не выглядела, как в тот день. Отощавшая, вся в рубцах выдавленных фурункулов, волосы немытые, нечесаные, макияж наполовину стерт, наполовину размазан.
– Ты ее знаешь? – спросил Трумен. Ни язвительности, ни отвращения в голосе не было. Было глубокое сострадание. Мне почудилось, он готов раскрыть объятия для этой отверженной женщины, окажись та моей подругой или родственницей.
«Да, Трумен, – подумала я. – Я ее знаю». А вслух сказала:
– Это моя младшая сестра.
Весь вечер я плакала и названивала Саймону. Он не отвечал.
Наконец взял трубку. В голосе было раздражение, как всегда, когда мой звонок раздавался в неподходящее время.
– Что за срочность такая? – спросил Саймон.
Назойливостью я никогда не грешила. Мои просьбы к Саймону можно было по пальцам перечесть. Я вечно боялась спугнуть его; думала, мужчины не терпят капризов, требовательности, беспомощности. Но в тот вечер я была в полном отчаянии.
– Приезжай, пожалуйста, – взмолилась я.
Саймон обещал вырваться.
Через час ему это удалось. И я всё рассказала о дневном происшествии.
Саймон, надо отдать ему должное, слушал очень внимательно и не скупился на советы.
– Ты не вычеркнешь из жизни родную сестру, – произнес он наконец.
– Уже вычеркнула, – возразила я. – Иначе нельзя было.
Саймон покачал головой.
– Если даже ты с ней и порвала – это все равно не точка в ваших отношениях. А хочешь, я с ней поговорю?
Мы сидели рядом на диване. Саймон принял странную позу – лодыжка одной ноги на колене другой. Наверное, если смотреть сверху, он был похож на цифру «4». Рассеянно потирал татуировку – буквы «ЭКС».
– Надо попытаться, Микаэла. В последний раз. Это и ей, и тебе во благо. Ты сама себя изведешь, если не попытаешься, – я же знаю. Позволь мне помочь.
После долгих уговоров, измученная, я согласилась.
– Я сам – бывший, – сказал Саймон. – Ты не забыла, что я – бывший? Поверь, беседа с тем, кто тоже оступился, а потом выкарабкался, порой действует лучше, чем увещевания изначально правильных, изначально чистых.
Через неделю Саймон нашел Кейси, которая с компанией приятелей устроилась в заброшенном доме. Пришлось, сказал он, задействовать профессиональные навыки, да еще поспрашивать «агентов на районе».
Поначалу Кейси его гнала, но Саймон – он настойчивый. Он установил с ней контакт, и с тех пор я каждый день получала отчет: «Кейси выглядит неважно». «Кейси держится молодцом». «Я водил Кейси обедать. Заставил ее немного поесть».
Так продолжалось целый месяц: Саймон общался с моей сестрой. По ощущениям, он снял бремя с моих плеч и водрузил на свои. В общем, мне стало лучше. За этот месяц я оправилась. Огромным облегчением было знать, что не я одна забочусь о Кейси, что кто-то подставил плечо под груз ответственности, который я тащу аж с четырех лет. Саймон тогда все еще представлялся мне сильным, надежным, взрослым, зрелым – короче, равных ему просто не было.
– Почему ты это делаешь? – спросила я однажды, под впечатлением от его великодушия.
– Да просто мне нравится людям помогать, – объяснил Саймон.
Еще через месяц или, может, через месяц с небольшим он позвонил и выдал:
– Надо поговорить.
Тон мне сразу не понравился.
– В чем дело? Не томи, скажи сейчас.
– Нет, не по телефону, – возразил Саймон.
Вскоре он уже был у меня дома. Сидел на диване, держал мои руки в своих.
– Вот что, Микаэла. Не хочу тебя пугать раньше времени, только с твоей сестрой плохо. Кейси… она, по-моему, гм, в уме повредилась. Несет какую-то околесицу. Не знаю, от наркотиков это или еще от чего. В любом случае дело серьезное.
Я нахмурилась.
– Что именно она говорит?
Саймон вздохнул.
– Объясняю же – околесицу несет. Будто бредит. Кажется, она из-за чего-то злится, а вот из-за чего именно – поди разбери… Я лично никак не разберу.
– Но слова – слова-то ты слышишь? Какие она произносит слова?
Вопрос, казавшийся мне вполне логичным, почему-то сильно раздосадовал Саймона.
– Ты что, мне не веришь, Микаэла? Кейси не в своем уме!
– Допустим, – сказала я. – Что теперь делать?
– Я постараюсь помочь. Есть у меня знакомые в соцслужбе… Тут главное – диагностировать психоз, у нее или еще что-нибудь в этом роде. Словом, наша первая задача – показать Кейси врачу.
Саймон помолчал, дожидаясь моего ответа. Не выдержал, спросил прямо:
– Ну что? Да или нет?
– Да.
В ту ночь мне не спалось.
Я лежала в постели, считая часы до утренней смены. Вдруг сообразила, что два с лишним месяца питалась только отчетами Саймона, а саму Кейси ни разу не видела на улице – и считала это хорошим признаком.
Был час ночи. Смена моя начиналась в восемь. Но я уже уяснила, что заснуть не получится. Перестав гоняться за призрачным сном, я поднялась, оделась и отыскала самую свежую из фотографий Кейси.
Затем вышла из дому, села в машину и поехала в Кенсингтон.
Из отчетов Саймона я примерно представляла, где может находиться Кейси. Добравшись до первого перекрестка, стала расспрашивать о ней.
По ночам в Кенсингтоне жизнь бьет ключом. Особенно если ночь теплая и благоуханная, какие выпадают в конце весны и начале лета. Был май. Немногочисленные кенсингтонские яблони и вишни стояли в полном цвету, покачивая отяжелевшими, будто от снега, пышными ветвями. Зрелище из категории зловещих: цветы, что жаждут солнца, в ночном мраке вынуждены тянуться к фонарям.
Я молча показала фотографию группе мужчин. Один из них сразу опознал Кейси, а я подумала с неприязнью: уж не клиент ли это моей сестры?
Опознавший тоже что-то заподозрил, скосил на меня глаз.
– На что она тебе, а?
Вдаваться в подробности не хотелось, тем более перед этим типом. Я просто сказала, что ищу подругу; может, меня к ней отведут?
Мужчина молчал. Колебался.
Из настоящего кенсингтонца сло́ва не вытянешь, даром что все друг друга знают и каждый в курсе, чем промышляет сосед. Скрытничают главным образом ради собственного спокойствия. И впрямь: зачем лезть в чужие дела, геморрой наживать? «Не закладывай» – звучит здесь рефреном; будь у Кенсингтона герб, эта заповедь смотрелась бы на нем вполне уместно.