Этот конкретный тип, возможно, видел меня в полицейской форме и решил, что я работаю под прикрытием, а байку о подруге сочинила с целью арестовать Кейси.
К счастью, есть сравнительно простой способ расколоть кенсингтонца. Цвет отмычки – зеленый. Пожалуй, мне хватило бы и пяти долларов (ровно столько просят за дозу героина), но я запаслась двадцаткой.
– Отведешь меня к ней – получишь двадцать баксов, – пообещала я.
Кроме денег, у меня был пистолет – на случай, если деньги попытаются отнять силой. Насчет пистолета я, конечно, умолчала.
Мужчина огляделся по сторонам. Вид у него был неважный. В ломке, догадалась я. Такой на все способен ради дозы. В другое время будет соблюдать неписаный кодекс кенсингтонской чести, а когда доза необходима, честь – побоку…
Словом, он согласился. Повел меня какими-то закоулками. От свидетелей подальше, думала я, в любую секунду готовая выхватить оружие. Мужчина шел первым, я следовала за ним на расстоянии нескольких шагов, чтобы и его движения предугадывать, и по сторонам глядеть.
Наконец мы пришли.
Дом заброшенным не выглядел. Окна не заколочены, стены не размалеваны. Даже клумбы с красными геранями у входа, причем в полном порядке – выполоты, политы.
– Вот здесь она теперь живет, – сказал мужчина и протянул ладонь: мол, давай, плати.
Я покачала головой.
– Почему я должна тебе верить? Пока сама ее не увижу, денег не получишь.
– Ну ты и зануда… Я что, среди ночи должен людей тревожить?
Он вздохнул в знак того, что согласен – потревожит, куда же деваться? Мне стало стыдно – за свою неприязнь, за подозрительность.
Мужчина постучался – сначала тихонько, затем – настойчивее.
Минут через пять дверь открылась. На пороге стояла… нет, не Кейси. Другая женщина. Лицо ее досадливо кривилось, она моргала спросонья, но выглядела прилично – никаких признаков наркотического или алкогольного опьянения, пижамные штаны и чистая футболка.
– Джереми, ты совсем сдурел? Ночь на дворе! – сказала женщина. – Что стряслось?
Он указал на меня пальцем.
– Вот эта Конни ищет.
С улицы было видно, что в доме прибрано. Я даже разглядела опрятный ковер на полу. Пахло чесноком и луком, будто недавно стряпали что-то сытное, аппетитное.
Теперь женщина воззрилась на меня. Щелкнула пальцами, произнесла:
– Ну, здравствуй. Чем помочь?
Я отвернулась, чтобы ей было не видно, как я расплачиваюсь с этим Джереми. Он живо скрылся, а я показала женщине фотографию.
– Это моя сестра. Она здесь, верно ведь?
С явной неохотой женщина отступила, пропуская меня в холл.
Я нашла Кейси спящей на узкой кровати в чистой комнате. Вторая такая же кровать пустовала. Что сестра не проснулась от стука, меня ничуть не удивило – она всегда, с самого детства, спала крепко.
– Спасибо, – сказала я своей провожатой, рассчитывая, что она оставит нас наедине.
Женщина не двинулась с места, не шевельнулась, только вскинула бровь. Я поняла: она ждет реакции Кейси. Хочет убедиться, что та мне рада; в противном случае выгонит меня. Вон как глядит: явно готова к обороне. Такую готовность, такую решимость я наблюдала у женщин, среди которых росла, в том числе у бабушки. Позднее это выражение переняла и Кейси. Я тоже умею его копировать, использую иногда на работе, но мне это стоит определенных усилий.
Я тронула Кейси за плечо, слегка потрепала. Потом удвоила усилия.
– Кейси, проснись. Это я, Мики. Проснись.
Она открыла глаза. В считаные секунды выражение ее лица изменилось четырежды. Сначала это было недоумение, затем – смущение, следом удивление, наконец стыд.
Еще через секунду в глазах Кейси заблестели слезы.
– Значит, он тебе рассказал, – пролепетала моя сестра.
Я не ответила. Не поняла, о чем она.
Кейси села на постели, закрыла лицо ладонями. Краем глаза я заметила, как моя провожатая – видимо, делившая с ней комнату – перенесла вес с одной ноги на другую.
– Прости меня, Мики; прости, – повторяла Кейси. – Я так виновата перед тобой… Я ужасно виновата.
Уже тогда я почувствовала, что мы с сестрой – на перепутье.
Перед нами простиралась карта наших жизней; я буквально видела тропы, веером расходившиеся из точки под названием «Настоящий момент». Мало того: я видела и последствия выбора мною каждой конкретной тропы. Видела, чем тот или иной мой шаг обернется для Кейси.
Теперь-то понимаю: я сделала неправильный выбор.
Не просто ошиблась, нет; я поступила недостойно.
Кейси заговорила обрывочными фразами:
– Я беременна. От Саймона. Все случилось, когда мне было совсем скверно. Я не понимала, что делаю. Он воспользовался мной. Как только узнала про беременность, я старалась не употреблять.
Я произнесла только одно слово: «Нет».
Оно само вырвалось. Потому что голова моя закружилась, я ощутила дурноту, как когда-то в детстве, во время «эпизода». В бессмысленной попытке предотвратить неизбежное я повторила:
– Нет.
И тут же почувствовала: все, решение принято. Обратный путь заказан. Если б минутой раньше я заткнула уши – я могла бы еще передумать, но не теперь, когда сестра все выложила.
Мне надо было уйти. Взять больше времени на размышления.
– Мики, – умоляюще произнесла Кейси.
Я резко отвернулась.
– Мик, мне стыдно. Прости меня. Ох, если б этого никогда не было!..
Сейчас я периодически травлю себе душу – вспоминаю все гадости, которые сказала и сделала сестре. Возглавляет список детская ложь, выпаленная в приступе гнева. Ложь о том, что мама любила меня больше, чем Кейси. Тогда мой детский умишко не мог измыслить ничего более ядовитого. Ложь о маминой любви стала кинжалом, вспорола обычную ссору, какие сплошь и рядом происходят между братьями и сестрами. Реакция Кейси, этот чудовищный вой, оказалась столь бурной, что живо отрезвила меня, заставила раскаяться и поклясться себе: никогда, никогда больше с моего языка не сорвутся такие злые слова.
И однако в тот вечер клятва была нарушена.
– Ты лжешь, – ровным голосом сказала я.
Кейси на миг смутилась.
– Не лгу.
– Откуда у тебя такая уверенность?
– Уверенность в чем?
– В том, кто именно отец.
На миг показалось – сейчас Кейси ударит меня. Такое лицо было у нее в театре. Я почти видела занесенный кулак – тот, из детства, из прежних времен, когда сестра не раздумывая бросалась на защиту слабого. Но нет, удара не последовало. Кейси молча переварила жестокие мои слова. Отвернулась и сказала:
– Уходи.
– Уходи, – эхом повторила ее соседка по комнате, указывая на дверь. Сейчас я осознаю: эта чужая женщина была предана Кейси больше, чем я – родная сестра.
Саймон отделался легким испугом.
Я не закатила ему сцены. Не вынудила сознаться в неверности.
Наоборот – когда назавтра он приехал, я сказала, что согласна с его мнением, что надо срочно спасать Кейси.
– Она говорит, что беременна, – обронила я. – И что ребенок – твой.
Саймон молчал.
– Может такое быть, Саймон?
– Я же тебя предупредил: она не в себе.
– Она и вправду беременна?
– Кто ее знает… Поживем – увидим.
В ту весну и в то лето я видела Кейси часто. Слишком часто. Она вернулась на улицу – будто вызов мне бросила. Колеся по району в патрульном автомобиле, я наблюдала сестру подпирающей стену, поджидающей клиентов.
Я видела ее растущий живот.
Может, в доме с красными геранями Кейси действительно воздерживалась, но теперь налицо были все признаки того, что она вновь употребляет, – красные склеры, мутный, застывший взгляд, фурункулы. Плюс ужасная худоба, при которой беременный живот казался чужеродным. С прискорбием должна признать, что беременность нисколько не отпугивала клиентов – наоборот, кажется, добавляла Кейси популярности. Сколько раз я лично видела, как автолюбитель, проскочив мимо, подавал назад, чтобы «снять» мою сестру.
Пару раз я говорила Саймону, что не могу на это смотреть.
Я думала о ребенке. Каким он родится? Что с ним станется? Я думала о маме – и о ее поступках.
В конце концов я обратилась за юридической помощью.
Первый же юрист, Сара Хименес, заверила: оформить опекунство вполне реально. Ничего экстраординарного. Такое происходит сплошь и рядом, если мать ребенка или оба родителя являются наркозависимыми. Вдобавок Кейси только за последний год несколько раз арестовывали. Правда, есть одно «но» – мать должна свидетельствовать, что отец ребенка неизвестен. Если она назовет имя отца, придется уже у него просить письменного согласия на отказ от сына или дочери.
– Мисс Хименес, – заговорила я, – а что, если мать ребенка не в себе? Что, если она назовет имя, взятое с потолка?
– Тогда, – объяснила Сара Хименес, – большинство судей порекомендуют сделать тест на отцовство.
Саймон выслушал эту информацию в молчании.
Он вообще игнорировал любые упоминания о Кейси. Перестал с ней видеться, бросил попытки ее вытащить. Если я заговаривала о сестре, Саймон живо менял тему.
Я, в свою очередь, игнорировала его реакции. Но вот я упомянула о возможности доказать, что связи с Кейси у Саймона не было – и Саймон не проронил ни слова. Тогда-то я и рискнула озвучить то, о чем в глубине души знала с самого начала.
Разумеется, брать назад жестокое «Ты лжешь», брошенное сестре, было уже поздно.
Томас Холм Фитцпатрик родился 3 декабря 2012 года в медицинском центре имени Альберта Эйнштейна. Правда, Кейси хотела назвать ребенка Дэниелом, в честь нашего отца. Я не могла этого допустить.
На родах я не присутствовала. Уже потом мне сказали, что Кейси поступила в больницу вся обколотая, плохо соображая, где она и кто она. Едва родившись, Томас был взят от матери и передан заботливым и опытным медсестрам, чтобы те проверили его на наличие абстинентного синдрома. Каковой не замедлил проявиться.