В окне справа некое шевеление. Приподнимается и снова падает занавеска.
Секундой позже дверь открывает девочка-подросток. Тощенькая кудрявая брюнетка в очках. Первое впечатление о ней – этакий книжный червячок, паникующий перед чужими.
Девочка оглядывает меня с ног до головы. Молчит. Ждет, чтобы я первая заговорила.
– Привет. Извини за вторжение. Я только хотела узнать – Дэниел Фитцпатрик здесь живет?
Девочка хмурится. Колеблется. По лицу видно – напряглась.
– Не бойся меня.
Ей, наверное, не больше четырнадцати.
– Я не по делу. Просто хотела с ним поговорить. Если он здесь.
Я не говорю «если он жив», но фраза вертится на языке.
– Минутку подождите, – произносит девочка. Исчезает в доме, но дверь оставляет открытой.
А если она – дочь моего отца? Моя единокровная сестра? Рот у нее чуть похож на рот Кейси…
Заглядываю в дом. Чистенько, аккуратненько. Лестница на второй этаж; направо от входа – гостиная. Мебель старая, но не замызганная. Выбегает небольшой терьер, обнюхивает мои ботинки, поднимает дыбом шерсть на холке.
Пытаюсь заслонить ему выход, отпихиваю ногой от двери. Не хватало, чтобы пес выскочил и потерялся. В доме тихонько включено радио, передают рождественские мелодии.
Девочка что-то долго не возвращается. Может, она оставила дверь открытой, приглашая меня за собой? Этак все тепло из дому выдует. Я и сама озябла. Дышу на руки и вдруг вижу: кто-то идет вниз по лестнице. Сначала появляются босые ступни, затем – лодыжки в серых тренировочных штанах.
Мужчина. Лет пятидесяти. Темноволосый. Отец. Мой отец.
– Микаэла, это ты?
Киваю в полумраке.
– Хорошо, что ты сама меня нашла. А то хозяйка твоя такая скрытная…
Он оглядывается, сует ноги в ботинки, нашаривает на столе связку ключей, выходит ко мне на крыльцо и закрывает за собой дверь.
– Поедем покатаемся, Микаэла.
Ехать или не ехать? После находки в доме Ба мое мнение об отце изменилось. Но откуда мне знать его мотивы? И потом, я до сих пор понятия не имею, где Кейси.
Отец замечает мою нерешительность.
– Хочешь – сама за руль садись. Хочешь – я поведу. Ты ж на машине, да?
– Да. Я думала, ты умер, – бросаю прежде, чем отец успевает пристегнуться.
Он усмехается.
– Да вроде живой. – Тычет пальцем себе в ладонь. – Точно – живой. Пока.
Мне с ним неловко. Стесняюсь я его, что ли? Думаю: как он меня находит, после стольких лет? Может, разочарован? Сама себя корю за эту мысль, за эту тревогу.
Решаю молчать, пока отец не заговорит.
Ждать приходится долго.
В конце концов отец сообщает: он искал нас обеих, меня и Кейси. Давно уже.
С наркотиками завязал тоже давно – в 2005 году.
Мы обе были уже взрослыми; он подозревал, что мы его ненавидим – мы ведь не отвечали ни на письма, ни на открытки. Ну и он не лез в нашу жизнь. Раз мы не хотим общаться – ему оно надо? Такое оправдание себе нашел.
– А потом Джесси… – говорит отец – и умолкает.
Начинает заново.
– Джесси – моя дочка. Ей двенадцать. В этом году как пристала: где да где мои сестры, да почему я с ними – с вами то есть – не контачу? Сама хотела познакомиться, так я понял. Ну и думаю: воды немало утекло, может, вы с Кейси теперь меня и примете… Я в свое время напортачил, знаю. Виноват перед вами. Но я завязал, я больше – ни-ни. Вот и решил: попытка не пытка. Всегда жалел, что с вами так вышло. Ну, ладно, решить – решил; а как вас найти? Бабка ваша, понятно, тут мне не помощница была бы. Вот я и нанял одного бывшего копа. Он подрабатывает – выслеживает неверных мужей и жен. Согласился и вас, того… выследить. Справился. Причем быстро. Что значит – профи! – продолжает отец. – Кейси в Кенсингтоне отыскал, тебя – в Бенсалеме. Оба адреса принес и говорит: «Теперь всё в твоих руках».
Отец елозит локтем по подлокотнику. Нервничает.
– Я начал с Кейси – коп этот сказал, ей реально плохо. Я напрягся. Это было месяца три-четыре назад. Нашел ее в трущобах. Она меня узнала не сразу, а сам я в жизни ее не узнал бы. Разговор у нас долгий вышел. Решили, что Кейси у меня поживет. Она сказала: «Приду. Только дай мне еще один день». Я ей: «Слушай, я больше не того… не употребляю. Но я знаю, каково оно. Давай и ты завязывай». Назавтра заехал за ней – а ее и след простыл. Тогда я к тебе помчался, в Бенсалем. Открывает мне старушка. «Нету дома, – говорит, – что передать?»
Кошусь на отца, вспоминаю, как выпытывала о нем у миссис Мейхон. Осознаю: отец и впрямь похож на Саймона, по крайней мере, по общим характеристикам. Во всяком случае, оба подходят под описание миссис Мейхон. Оба высокие, худощавые, темноволосые. И татуировка под левым ухом у отца имеется. В полутьме, правда, ее не разглядеть.
– Ну, думаю, профукал ты, Фитцпатрик, двух дочек разом. Паршиво, а что поделаешь, – продолжает отец. – Живу дальше. Где-то через месяц звонок в дверь. Кейси. Куда пропала, почему – не отвечает. Запястье у нее сломано – а кто сломал, как – не добьешься. «Зато, – говорит, – я беременна. Ребенка хочу оставить. Сама воспитывать буду. И соскочить хочу».
Машина едет практически на автопилоте. Выкручиваю руль налево-направо, в зависимости от команд навигатора. Хоть убей, назад дорогу сама не найду.
Отец откашливается.
– Сама понимаешь, Микаэла, – мне с ней туго пришлось. Но я себе говорил: вот шанс исправить прошлое. Вдобавок я сам – бывший; знаю, почем фунт лиха. Мало соскочить – надо еще и удержаться. До сих пор два-три раза в неделю на группу хожу. Могу и Кейси с собой брать. Куратора ей подыщем. Выкарабкаемся. Тем более у меня работа хорошая. Я ведь, Микаэла, университет кончил. А ты думала! Высшее техническое имею. Спец по информационным технологиям твой папка. Зарабатывает – дай бог каждому. Короче, хватит денег и на Кейси, и на малыша.
Краем глаза вижу: отец ждет моей реакции. Хочет, чтобы я им гордилась? Я пока не горжусь.
– В общем, – продолжает он, – Кейси сказала, что уже слезает. Когда может достать субоксон – принимает его. Но я ее к врачу отвез. Тот говорит: «Таким беременным не субоксон нужен, а метадон. Причем регулярно». Записали мы ее на метадоновую программу. С тех пор она держится.
– Значит, она у тебя, – выдавливаю я.
– Вот именно. В этом самом доме.
– Значит, она жива.
– Живехонька.
Долго молчу.
– А мне с ней увидеться можно?
Теперь долго молчит отец.
– Тут такое дело… По-моему, она тебя видеть не захочет. Она мне про своего сына всё рассказала.
Меня передергивает. Едва не кричу: «Это мой сын! Мой!»
– Она, Микаэла, с этого и начала. С сына. Как порог переступила – так сразу и выложила. «Я, – говорит, – с ней ничего общего иметь не желаю». Это с тобой.
Отец усмехается и продолжает:
– Знаешь, что странно? Чем дольше она держится, тем больше о тебе говорит.
– Ей до полного очищения еще как до неба, – цежу я.
Жестоко получилось. Зло.
Но отец, кажется, вполне согласен. Это ясно по его лицу, по мутному силуэту, который и виден только благодаря тусклым уличным фонарям.
– Понимаю тебя, Микаэла, – мягко говорит отец. – Так многие думают: что дурь, что метадон – разница невелика.
Он умолкает, и я не выдерживаю:
– А ты другого мнения?
Отец пожимает плечами.
– Не знаю. Не помню. Я и с метадона тоже соскочил. Но в самом начале он был мне нужен. Без него я бы до сих пор кололся.
Некоторое время мы оба молчим. Продолжаю рулить. Теперь я на широком, прямом шоссе. Никаких зигзагов, никаких поворотов. Внезапно вижу мерцающую гладь. Впереди – река, что пролегла через всю мою жизнь. Никуда от нее не денешься.
– Вправо забирай, – говорит отец. – Не то с моста сорвешься.
Но я просто жму на тормоз. Гашу фары, полосующие тьму.
– Ты у Кейси с языка не сходишь, – продолжает отец. – Ей тебя не хватает. Ей нужна семья.
– Ха!
Этот звук вырывается у меня, когда я не в своей тарелке. Когда от бессилия пытаюсь серьезную проблему сделать шуткой.
– Короче, я решил второй раз в Бенсалеме счастья попытать. А хозяйка твоя сказала, что ты там больше не живешь.
– Это по моей просьбе. Я не поняла, кто меня ищет. На другого подумала.
Резко включаю верхний свет. Достали потемки.
– Ты чего? – Отец непонимающе щурится.
Вот она, татуировка под ухом. Три буквы: «Л. О. Ф.», шрифт с завитками.
Не сразу соображаю, что это – мамины инициалы.
Отец замечает, куда я смотрю, трогает татуировку, поглаживает, трет, как место ушиба. Отворачивается.
– Ты тоскуешь по ней, да, Микаэла? Вот и я тоскую.
Лишь к девяти вечера останавливаю машину возле отцовского дома.
Мы с отцом ничего не запланировали, ни о чем толком не договорились, только телефонами обменялись. Пока я и Кейси дозреваем до примирения, этого достаточно.
Отец обещал поговорить с ней обо мне. Настроить ее положительно.
– Вы друг дружке необходимы. Это ясней ясного, – убеждает отец.
Я упрямлюсь.
– Не надо ее настраивать. Не хочет общаться – я это переживу.
– Ладно. Как знаешь, Микаэла.
Впрочем, по интонации понятно – отец не верит насчет «переживу».
Уезжаю не сразу. Смотрю отцу вслед. Вот он взошел на крыльцо. Скрылся в доме. Жалюзи не опущены, и видно, что делается там, внутри. Каждое из освещенных окон внушает надежду: вот сейчас мелькнет Кейси.
Не мелькнула. Я достаточно долго ждала. Пора ехать.
Телефон разрядился, и от этого не по себе. Ненавижу, когда нельзя позвонить и узнать, как там Томас.
Дорога пустынна. Падает легкий снежок. Луна желтая и с виду жирная, как сыр. Чем сейчас заняты Томас и миссис Мейхон? Наверное, устроились на диване, смотрят по телевизору что-нибудь рождественское; по крайней мере, надеюсь, что это так. Может, к моему возвращению Томас еще не ляжет спать. Может, я сама пожелаю ему доброй ночи. Тогда чувство вины перед ним будет не так тяжко.