Вот потому-то я и боюсь не таких как Лафферти, а таких как Эйхерн. Где бы они ни обретались.
Так и сижу без работы. Можно, конечно, обратиться к юристу, восстановиться в полиции – взяли бы обратно, с учетом последних событий. Но мне не хочется.
Живу на пособие. Помогаю двоюродному деду, Ричу, в магазине запчастей во Франкфорде. Занимаюсь бумагами, отвечаю на телефонные звонки. Рич платит мне наличными в конверте. Теперь, когда у меня стабильное расписание, безо всяких ночных дежурств, я нашла Томасу надежную няню. Она сидит с моим сыном два дня в неделю. По понедельникам и средам я беру Томаса к Ричу. По пятницам его караулит миссис Мейхон.
Система далека от идеала, но сбоев не дает. В будущем году Томас пойдет в садик – значит, снова все поменяется. Может, я поступлю в колледж. Может, стану преподавателем истории, как мисс Пауэлл.
Вот получу диплом – сразу в рамочку его и на стенку, а копию бабушке отошлю.
Утро вторника. Середина апреля. Открываю все окна. Только что отшумела гроза, воздух такой сладкий – хоть ложкой ешь. Запахи мокрых цветов и юной травы ударяют в голову. Закипает кофе. Новая няня подъедет с минуты на минуту. Томас в детской, играет в «Лего».
Я отпросилась у Рича на целый день.
Появляется няня. Прощаюсь с Томасом, иду к двери миссис Мейхон. Звоню. Спрашиваю:
– Вы готовы, миссис Мейхон?
В моей машине едем к Уилмингтону.
Поездка была давно запланирована.
Почву я подготовила еще в январе, пригласив на ужин Кейси и миссис Мейхон. В таком составе мы стали собираться у меня каждое воскресенье. Укладывали Томаса, а сами смотрели что-нибудь дурацкое по телевизору – какую-нибудь комедию. Кейси любит комедии. Иногда, правда, ей хочется «замочилова» – так она, даже после всех ужасных событий, называет документальные фильмы об убийствах. Неизменно они начинаются с сообщения о пропаже женщины, и неизменно убийцей оказывается ее агрессивный супруг или возлюбленный. Голос за кадром пугает спокойствием: «Это был последний раз, когда Миллеры видели свою дочь».
– Да это ж он! – обычно говорит Кейси о муже. – Он убил, ясно как день. Нет, вы только поглядите на эту рожу!
Иногда речь идет о малоимущих женщинах. Иногда – о богатых. Почему-то все они блондинки; разумеется, очень ухоженные, безупречно одетые. Жены врачей или юристов.
Они, эти блондинки, кажутся мне выросшими девочками, что когда-то давным-давно смотрели «Щелкунчика». Теми самыми, у которых волосы были собраны в тугие узлы, которые в своих нарядных однотонных платьях походили на стайку тропических птиц или на балерин. Которых обожали папы и мамы.
Каждое воскресенье Кейси брала с нас клятву, что мы навестим ее в родильной палате.
– А то буду лежать одна, как дура, – повторяла она. – Поклянитесь, что приедете. Обе поклянитесь.
Мы послушно клялись.
И вот я паркуюсь возле больницы.
Дочка Кейси родилась накануне. У нее еще нет имени.
Отец сказал, что малышка пока останется в отделении интенсивной терапии. Нужно ее хорошенько обследовать.
Кейси может глядеть на дочь, сколько душе угодно. Потому что слушалась врачей, выполняла все их предписания. У девочки, конечно, ищут признаки абстиненции.
Перед тем как вылезти из машины, миссис Мейхон взглядывает на меня, прикрывает ладонью мою ладонь. Сжимает.
– Вам это будет нелегко, Мики. Заставит вспомнить о Томасе, о его страданиях. Велика вероятность, что вы вновь разозлитесь на Кейси.
Молча киваю.
– Чтобы этого избежать, просто повторяйте про себя: «Кейси очень старается. Кейси очень старается».
В моей памяти хранится одна сцена с мамой – я про нее сестре никогда не говорила. Пока маленькая была, просто жадничала, по-детски. Потом стала бояться: если озвучу – воспоминание сотрется, исчезнет.
Так вот: маминого лица я в этой сцене не вижу. Зато слышу нежный голос. Сама я сижу в ванночке. У меня не столько купание, сколько игра. В доме есть дареный набор пластиковых пасхальных яиц, и мне позволено брать их в ванну. Яйца разноцветные – желтые, оранжевые, синие, зеленые, и каждое можно разъять надвое. Мне ужасно нравится вновь соединять половинки, но так, чтобы они не подходили по цвету. Желтую – с синей, зеленую – с оранжевой. Нарушать порядок. «Не годится! – поддразнивает мамин голос. – Ну-ка, сделай все правильно!» А для меня ничего приятнее в мире нет. «Глупышка!» – говорит мама. С тех пор меня никто так не называл. Так любовно и так снисходительно. С тех пор – после мамы – все давали мне понять, что я взрослая и нечего пустяками заниматься. Еще я помню, как от мамы пахло – цветочным мылом, солнечным летом…
Мне почему-то кажется, что именно это воспоминание – тот факт, что у меня оно есть, а у Кейси нет – и сделало нас обеих тем, чем мы являемся. Что благодаря сцене с разноцветными пластиковыми яйцами я не разделила судьбу младшей сестры. Мамин голос и сейчас могу вызвать в памяти. В нем нежность – подтверждение маминой любви. Свидетельство: кто-то когда-то любил меня больше всех на свете.
В больнице нам с миссис Мейхон выдают бейджики – специально для посетителей. Звоним в колокольчик, нас впускают в родильное отделение. Следуем за медсестрой. Судя по бейджу, ее зовут Рене С.
Кейси ждет в конце коридора. Значит, ей уже разрешили встать. Рядом с ней наш отец. Вдвоем они прильнули к стеклу, за которым, надо полагать, и находится отделение интенсивной терапии для новорожденных.
– К вам посетители, – радостно сообщает Рене С.
Кейси оборачивается.
– Вы пришли!
Рене прикладывает бейдж к считывающему устройству. Дверь открывается. Мимо нас проскакивает врач, бросает на ходу «здравствуйте».
В отделении интенсивной терапии темно и тихо, только слышен мерный гул аппаратов жизнеобеспечения.
Справа от двери две раковины и табличка, призывающая всякого вошедшего вымыть руки. Моем, все четверо, по очереди. Пока Кейси намыливает руки, озираюсь. По центру помещения – проход, с каждой стороны – по четыре плексигласовых бокса. На мониторах отображается работа маленьких сердечек. Тишина. Проход ведет к ярко освещенному сестринскому посту.
Помимо дежурной, в помещении заняты еще две медсестры. Одна меняет подгузник, другая, стоя у высокой подставки на колесиках, вносит данные в компьютер. Еще здесь пожилая женщина – волонтер, а может, бабушка. Она в кресле-качалке, на руках у нее младенец. Она встречает нас молчаливой улыбкой.
Пытаюсь угадать, кто из младенцев – дочь Кейси.
Сестра выключает кран и уверенно идет к боксу, табличка на котором имеет всего одно слово: «Фитцпатрик».
В боксе – крохотная девочка. Она спит, опущенные веки припухли от нелегкой работы – появления на свет. Ресницы чуть трепещут. Малышка по-кошачьи поводит личиком – влево, затем вправо.
Замираем перед этим чудом.
– Вот она, – шепчет Кейси.
– Вот она, – повторяю я.
– Имя выбрать не могу, – жалуется сестра. Взглядывает на меня просительно. – Всё думаю, думаю…
В моей голове мелькает: «Ее ведь так будут всю жизнь называть». И я не смею открыть рот, предложить вариант.
Не успеваю отметить, до чего тихо в помещении, как раздается пронзительный, исполненный боли крик. Резко оборачиваемся. Вот так же кричал Томас. Кошусь на Кейси. Она застыла в ужасе, глаз от младенца не может отвести.
– Кейси, ты в порядке? – шепчу я.
Она молча кивает.
Плачущий ребенок от нас в пяти футах. Появляется медсестра, склоняется над ним, берет его, в одеяльце, в чепчике, на руки. Интересно, а мать у этого ребенка есть?
– Тише, маленький, – бормочет медсестра. – Тише.
Она устраивает младенца у себя на плече, укачивает. Думаю о маме. О Томасе. Просыпается память тела. Меня тоже вот так держали. И я вот так же укачивала сына.
Медсестра похлопывает ребенка по спинке, сует ему пустышку.
Крики не прекращаются. Переходят в подвывания, в икоту, звучат странно по-птичьи. Ребенок безутешен.
Медсестра кладет его на место. Распеленывает. Проверяет, не надо ли сменить подгузник. Снова заворачивает. Снова принимается убаюкивать. Крики не смолкают.
Появляется другая медсестра, глядит на график.
– Э, да ему дозу пора давать! Сейчас организуем.
Кейси так и стоит, будто окаменевшая. Дыхание быстрое, поверхностное. Затем отмирает, нежно кладет ладонь на лобик своей спящей безымянной дочери.
Возвращается медсестра.
Ребенок снова в боксе.
К маленькому, искаженному криками рту подносят бутылочку с соской. Маленькая головка поворачивается, ребенок причмокивает, ища то самое, необходимое, привычное.
Берет соску. Жадно тянет жидкость.
Благодарности
Спасибо всем, кто в течение нескольких лет делился со мной собственными переживаниями относительно затронутых в моей книге тем. Особая благодарность Индии, Мэтту, Дэвиду, Хосе, Кристе Киллен и всем женщинам из Центра Теи Боумен.
Спасибо фотографу Джеффри Стокбриджу, который уже давно снимает в Кенсингтоне и который познакомил меня с этим районом в 2009 году. Без Джеффри эта книга никогда не была бы написана. Спасибо Натали Уивер, преподобному Майклу Даффи и сотрудникам гостиницы для бездомных «Приют Святого Франциска» за дружелюбие, помощь людям и информацию. Спасибо коллективам организаций «Женщины на перепутье» («Women in Transition») и «Влиятельные писатели» («Mighty Writers»); обе организации предоставляют филадельфийцам помощь и поддержку. Спасибо Зоэ ван Орсдол, Сигни Эспинозе, доктору Чарлзу О’Брайену, Натаниэлю Попкину, Марджори Джаст, а также Кларенс за содействие в поисках материалов для этой книги и смежных проектов. Спасибо Джессике Соффер и Маку Кейзи за вычитку и обсуждение черновика романа. Спасибо авторам нижеперечисленных книг, каковые стали для меня источниками важных сведений. Вот они: «Голоса Кенсингтона: исчезающие мельницы, исчезающие кварталы», автор Джейн Сидер, с фотографиями Нэнси Хеллебранд; «Шелковые чулки и социализм: Труженики филадельфийской легкой промышленности – начиная с Эры Джаза и до Нового Курса», автор Шэрон МакКоннелл-Сидорик; «Облик рабочих кварталов: промышленная Филадельфия, 1890–1950», авторы Филип Скрэнтон и Уолтер Лихт; «Белый город, США», автор Питер Бинзен. Также мне очень пригодился «Путеводитель по Филадельфии».