– Что ж, княжич, забирай, коль сдюжишь. Мне ли не знать, как с этой егозой тяжко, всю жизнь ее воспитывала. Но если уж она тебе полюбилась… Все равно, лучше б девицу тут оставить.
– Спасибо, бабушка Яга, – смиренно произнес Святослав и еще раз поклонился. Яга лишь закатила глаза.
Милорада же взвизгнула и кинулась на шею бабушке. Та, сколько ни было в ней злости, крепко обняла воспитанницу и поцеловала в макушку.
– Ну, беги, приданое собирай, – приказала она. – И с матерью не забудь попрощаться.
Милорада закивала и опрометью бросилась в терем, поглощенная своей радостью настолько, что даже позабыла о женихе.
Княжич проводил ее взглядом.
Это оказалось так… несложно, что сердце теперь настойчиво искало подвох.
– Правильно думаешь, в кои-то веки, – оплетенная венами рука Яги тяжело легла на его плечо. Святослав встрепенулся.
– О чем ты?
Яга только хитро стрельнула глазами и повела плечами.
– С Милорадой все непросто, княжич. Ежели она решила с тобой увязаться, то пристанет как банный лист и не отлепишь. А коль решит, что ты не люб ей больше, – поминай как звали. Но если ты хочешь, чтоб счастье семейное чужая воля не нарушила, то спрячь ее в тереме в самую длинную ночь. Понял?
– Догадываюсь, что причину ты мне не скажешь? – осмелел княжич.
Яга ухмыльнулась.
– Если сделаешь как я говорю, тебе причину узнать и не придется. Вот еще напутствие: помоги своему другу вырасти в волка душой. А то щенячье сердце маловато для такой туши.
– Спасибо, – поясные поклоны уже вошли в привычку княжича. Яга довольно кивнула.
– Береги ее, княжич.
– Клянусь, – сказал он, и на лице Яги появилась горькая улыбка.
– Тебе б еще поучиться словами не разбрасываться. Ну ничего, жизнь научит.
В тереме все ходило ходуном. Милорада размахивала руками, пытаясь уместить всю свою жизнь в аккуратный резной ларчик. Дна в нем не было видно, но Милорада знала, что места будет в обрез. Ворох нарядов и украшений нырнул в черную бездну, за ними последовали зеркальце, скатерть, рукоделие и пара гобеленов. Чем не приданое?
Теперь девушка озиралась по сторонам, прикидывая, что она могла забыть. Будь ее воля, Милорада взяла бы с собой весь терем и поставила его на новом месте. Она не сомневалась: Святослав бы не возразил. Ему и самому нравились перины на лебяжьем пуху и тонкие стеклянные окна.
Точно! Мастерская!
Девушка зачаровала вещи так, что они продолжили укладываться сами собой, и спустилась в комнатку, где недавно Влас превратился в волка. Кое-какие травки по ту сторону реки не росли, и их нужно было взять с собой. Терем бы, конечно, позаботился о себе, но Милорада все равно переживала. Она никогда не уходила из дома дольше, чем на день, а нынче ей предстояло покинуть его на всю жизнь. А какой она будет, эта жизнь?
Милорада раз за разом задавалась этим вопросом, и воображение рисовало ей яркие картины вроде тех, что она успела подглядеть через волшебное зеркало. Она представляла, как летом будет веселиться на гуляньях и танцевать в высокой траве, как зимой станет помогать детям лепить снеговика, как привыкнет провожать зиму и встречать осень, как научится принимать в тереме послов и художников. И конечно, как будет подолгу лежать в княжеской постели с мужем, тесно прижимаясь к горячему крепкому телу. А большие руки будут гладить ее по бокам, по животу, который обязательно станет круглым. Сколько детей она бы хотела? Двоих? Может, троих? Чем больше – тем лучше!
Милорада так увлеклась, что даже не заметила, как уселась на стол и погрузилась в свои фантазии, болтая ногами, словно ребенок. Казалось, у нее вот-вот вырастут крылья, и она оторвется от земли и взлетит, так ей было легко. Волнительно, немного страшно, но легко.
– Госпожа Милорада! – голос Власа заставил ее вернуться в явь. Девушка обернулась. Конюх стоял в дверях, бледный как полотно, потерянный и одичавший.
– Что такое, Влас? – улыбнулась девушка и спрыгнула со стола. Юноша почесал затылок, будто пытаясь выскрести нужные слова если не через рот, так с другой стороны.
– Да мне все невдомек, как я мог столько лет прожить волком в человечьей шкуре и не знать этого. Что ж я теперь, для людей опасен?
– Может, и опасен, – пожала плечами Милорада. – То ведь от тебя зависит. Решай сам.
– Но мне же на роду написано…
Он не успел договорить. Милорада закатила глаза, всем своим видом показывая, что ей это неинтересно.
– Что написано, то и перепишется, и допишется, и другими прочитано будет, – всплеснула руками она. – Думай, каким ты сам быть хочешь.
Девушка мотнула головой, показывая, что разговор окончен. Влас ей не нравился. Мало того, что глуповатый, так еще и трусливый. Щенячьи глаза блестят, полные губы что-то там шлепают. И как такая трясущаяся душонка только удерживалась в крепко сбитом теле? Юноша нахмурился, надулся и принялся буравить ее взглядом, но Милораду это не беспокоило. Она пригладила волосы и вышла на улицу.
В отдалении слышны были голоса Яги и дядюшки Лешего. Названое семейство вовсю готовилось к отъезду воспитанницы, и судя по всему, они решили оплакать ее как следует. Яга то выла, то свистела, и на каждый звук Алая Топь отзывалась стоном и скрипом гнувшихся деревьев. Порывы ветра налетали на девушку, грозясь сбить с ног, но Милорада и не думала останавливаться.
Ей и самой не хотелось идти туда, но, раз бабушка велела, девушка не могла ослушаться. В конце концов, прощание с матерью было ничтожной малостью в сравнении со всем добром, что Яга дала Милораде. Только легче от этого не становилось.
Девушка сошла с тропинки и побрела по хлюпающей земле. Вокруг ее ног пузырилась вода, собранная алым мхом, как губкой. Милорада приподняла подол платья, пытаясь уберечь его от грязных брызг. Хотя какая разница? Отчистить наряд было нетрудно, но перед встречей с матерью девушка всякий раз становилась сама не своя и начинала переживать из-за мелочей.
Березы росли все плотнее, спутываясь корнями и ветвями, как подруги, что сплетают свои косы в одну и начинают зваться сестрами. С высоты птичьего полета эта роща, расположившаяся у дальнего берега Топи, напоминала кольцо, свитое из гибких ветвей и поддерживаемое белоснежными стволами. Алую почву рощицы прорезала мелкая, но достаточно полноводная, чтобы местные обитательницы чувствовали себя вольготно, речка. Воздух был дурманяще сладок, он звенел и искрил, словно здесь только-только окончилось безудержное гулянье. Так оно и было на самом деле.
Милорада сунула пальцы в рот и засвистела, как ее учила Яга. Хотя порыв ветра вышел гораздо слабее, чем у бабушки, он всколыхнул кудрявые березки, и деревья дернулись, сбрасывая оковы сна. Раздался хлопок, будто что-то надломилось, лопнуло, и один из стволов распороло длинной, в человеческий рост, трещиной. Милорада вымученно улыбнулась и подошла к дереву. Там, в колыбели из коры, лежала огненноволосая девушка. Она была похожа на Милораду так, словно они приходились друг другу сестрами. Хозяйка терема ласково провела ладонью по холодной белой щеке спящей. Русалка открыла глаза и сладко потянулась.
– Ах, зачем ты меня разбудила? – спросила она, изогнув тонкие бровки домиком. Милорада виновато поклонилась и протянула руку, помогая русалке, наряженной в одну лишь нательную рубашку, выбраться на землю. – И где все?
– Прости, что нарушила твой сон, Предслава, но я пришла попрощаться, – сказала Милорада, удерживая ледяную руку в своих пальцах. Предслава посмотрела на девушку полными удивления глазами.
– Ох, дорогая… Ма… Ми…
– Милорада, – напомнила та.
– Точно, как дочка моя! – в глазах Предславы мелькнуло узнавание, которое тут же сменилось тревогой. – А где она? Я так давно ее не видала. Ты не знаешь? Она крошечная такая, я бабушку Ягу попросила за ней присмотреть.
Милорада поймала вторую руку матери и провела пальцами по коже, согревая предплечья. Растревоженная русалка тут же успокоилась, словно ее убаюкали, как малое дитя.
– С ней все хорошо. Бабушка Яга ее защитила и вырастила. Скоро твоя дочка выйдет замуж и все у нее будет еще лучше.
– Замуж? – синие глаза Предславы засияли. Она перехватила руки девушки. – Замуж – это хорошо. Скажи ей только, чтоб мужа своего на войну не пускала. Пусть лучше его в тереме запрет, бороду ему обреет да в бабье платье оденет, чем мою долю повторит.
– С ней этого не случится, – пообещала Милорада и порывисто обняла Предславу, пряча в объятии подступившие к глазам слезы. Та немного удивленно положила руки на плечи девушки, всеми силами стараясь скрыть, насколько ей неуютно. Наконец Милорада отстранилась.
– Ну, я пойду дальше спать, – лучисто улыбнулась Предслава и полезла в свою берестяную постель. – Приходи как-нибудь потанцевать со мной и с моими сестрицами.
– Обязательно, – выдавила девушка и, дождавшись, когда Предслава исчезнет в дереве, а трещина за ней затянется, подошла к белому стволу и провела пальцами по коре. – Прощай, мама.
Предслава узнавала дочь, когда Милорада была совсем малышкой, но стоило ей перешагнуть девичий возраст, и мама словно замерла в одном воспоминании. Иногда она и вовсе забывала, что у нее была дочь. Милорада стала для нее просто чудаковатой соседкой-колдуньей. Собеседницей, с которой можно посплетничать, когда надоест компания других русалок. Милорада хотела избавить Предславу от своего общества, но душа все равно ныла, словно в ней была дыра, которую не смогла заполнить вся забота Яги. В заколдованном зеркальце девушка видела, как матери защищают и обнимают своих дочерей, как рассказывают им истории, как плачут о них, когда те выходят замуж. Милорада понимала, что никогда не получит родительской заботы, никогда не увидит той же нежности в глазах женщины, которая была ее кровной матерью.
Девушка встрепенулась и, отерев слезы, не успевшие сорваться с ресниц, побежала обратно в сторону терема. Там уже слышались переругивания, означавшие конец приготовлений.