– А я тебе говорю, нельзя кусаться. Сначала ты ее куснешь, потом она тебя, а дальше что? Кусать друг друга будете, пока живого места не оставите?
Возле плетня стоял Микула, прямой и осанистый: возраст не отнял у отца ни вершка роста или ширины в плечах. Даже не верилось, что этому человеку уже давно перевалило за пятьдесят. Он держал под уздцы двух тощих жеребят, оба стояли потупив глаза и, шевеля ушами, внимали нравоучениям. Влас невольно усмехнулся. Приятно было видеть, что жуткие месяцы потопа никак не изменили положение дел дома.
– Опять молодежь воспитываешь? – подал голос юноша, выходя к отцу.
Микула поднял взгляд и просиял, заметив сына. Он выпустил недоуздки из рук.
– Ладно уж, бегите, но больше чтоб я такого не видал.
Жеребята с радостным ржанием унеслись в сторону ближайшей лужи. Микула же двинулся к Власу и крепко обнял сына.
– Рад видеть тебя, – Влас похлопал отца по плечу.
– А куда ж я денусь? – хохотнул Микула. – Как твоя служба при княжьем дворе?
Влас не успел ответить, а отец уже заметил, как опустились его плечи, а грудь сдавил тяжелый вздох.
– Давай-ка дома все расскажешь. С дороги устал, наверное, – он окинул сына пристальным взглядом. – А где твои вещи и лошадь?
– Я налегке, – буркнул Влас и отправился в дом.
В избе скарба было немного – не больше, чем необходимо. Стол, лавка, полка с горшками, кадка, в которой каждую неделю Глаша, помогавшая по хозяйству, месила тесто. Микула указал сыну на бочку с дождевой водой возле крыльца.
– На-ка, умойся. А утром я баньку натоплю. Тебя же надолго отпустил княжич?
– Да, – пожал плечами Влас. – Ему сейчас своих дел хватает.
Ох, дурная все-таки затея, думал Влас. Отец никогда от него тайн не держал. Может, он и сам не знал про волчью суть сына? Ведь знал бы – наверняка сказал. Сказал бы ведь?
Влас усердно тер ладонями лицо, смывая дорожную грязь. Найдя сухую тряпицу, он принялся растирать руки, лоб, поросшие бородой щеки и шею.
– Хватит время тянуть, дуй в дом, – донесся до него насмешливый голос отца.
Влас тяжело вздохнул и поплелся в избу. На столе его уже ждал горшочек каши и ломоть хлеба.
– Глаша все приходит? – спросил Влас. Микула усмехнулся в усы.
– Какой там. Она ж на сносях, дальше печи сейчас не уйдет, – хмыкнул он. – Это я сам напек. Знаю, что не мужское дело, да вроде недурно получилось.
– Хозяйку тебе надо, – со знанием дела сказал Влас.
– Вот приведешь жену, будет в доме хозяйка. А мне-то куда? Старый уже, нечем жену радовать.
– Не говори так.
– Поживешь с мое – и не так заговоришь, – улыбался Микула. – Ну, ты же не о хозяйстве толковать пришел. Что стряслось?
Сколько по пути ни думал Влас о том, чтобы зайти издалека, красиво завернуть не получилось. Вывалил все как на духу, начиная с найденной в затопленной избе старухи. Рассказал и о превращении, и об Алой Топи, и о колдовстве, давшем ему волчье обличье. Иногда Влас запинался, поглядывая на лицо отца и стараясь понять, как тот принимает новости, но Микула только поторапливал сына, чтоб он бойчее рассказывал, что к чему. И лишь то и дело прицокивал языком и посматривал куда-то. Разок Влас и сам скосил глаза, чтоб понять, на что глядит отец, – оказалось, на дверной проем, изрезанный странными символами. Влас, сколько ни напрягал память, не мог припомнить, чтобы они были там раньше.
– Что это?
– От дурных сил, – проговорил отец, тяжело двигая челюстью. – Еще мать твоя вырезала. Пока она жива была, мертвецы к нам часто хаживали. Помнишь, как под окнами скреблись? Ты так их боялся.
На губах Микулы расцвела умиленная улыбка. Влас нахмурился.
– Не помню.
– Конечно, Гордана же надеялась, что тебя ее доля минует. Травами поила.
– То есть она была…
– Волчицей, – кивнул Микула.
Повисла тишина. О матери они почти не говорили с тех пор, как она ушла в лес по ягоды и сгинула. Микула тогда до самой осени в чаще пропадал, искал ее, а потом просто вернулся домой и продолжил жить как раньше.
– Почему ты не говорил?! – воскликнул Влас. В горле комом встали вопросы: «Так ты знал?» и «Будешь ли и дальше называть своим сыном?»
– Не хотел и тебя потерять, – спокойно ответил отец. – Ну, видно, правду говорят, сколько волка ни корми…
– А что дальше мне делать? – беспомощно спросил юноша.
– То уж тебе решать, – хмыкнул Микула. – Про Кощеевых волков я впервые услыхал, Гордана о таком мне не говорила.
Брови его сошлись на переносице, Микула смотрел в чарку с водой, явно желая, чтобы там плескалось что-то покрепче.
– А тебя не смущало, что она оборачивалась волчицей и убегала в лес?!
– Не-е-ет, – махнул рукой тот и улыбнулся. – У каждой женщины за душой скрывается тварь. Уж лучше такая, чем змея какая-нибудь.
И Микула продолжил разговор как ни в чем не бывало. Рассказывал, как держал жеребят в избе, как спасал хлев от потопа, как под крышей прошлогоднее зерно в просаленных мешках прятал. Так и проговорили до самой ночи. Влас все пытался вернуть отца к разговору о волках, но Микула вел себя так, будто ничего и не произошло. Только когда наступило время ложиться спать, сказал:
– Ты, главное, держись от всяких мест вроде Алой Топи подальше. Опасно там. И тебе, и простому человеку. Не верь их дарам, за все платить придется. Понял меня?
– Понял.
– Милорада! Влас!
Святослав уже осип орать, а плечо ныло от бесчисленных ударов в дверь. Будь он телосложением как Молчан, может, у него и получилось бы выбить ее, но деревянные створки стали тяжелыми, словно чугун. А засов, сделавшийся гладким от времени, все никак не поддавался. Свят еще раз навалился на засов, и наконец тот сдвинулся. Дверь распахнулась, и на пороге оказалась Милорада.
Девушка невозмутимо улыбнулась.
– Ты куда сбежала? – выпалил Святослав.
Милорада заулыбалась еще шире и протянула ему ларчик, который держала в руках.
– Вот твоя княгиня. Только не открывай! Ты не представляешь, каких трудов мне стоило ее туда запечатать, – предупредила она. – Давай спрячем ее где-нибудь.
– Ты запечатала ее? – не поверил своим ушам княжич.
– Ну конечно, – улыбнулась девушка. – Мы же не можем ее убить, как бы ни хотелось.
– Но как ты?..
Милорада только отмахнулась и, забрав ларчик из рук жениха, поставила его на полку с книгами. Вернувшись, она приникла поцелуем к Святу, так и застывшему в дверях.
– Поверь мне, милый, ты не хочешь этого знать, – сверкнула глазами девушка. – Теперь надо освободить Долю и Недолю. Княгиня спрятала их веретенца где-то в покоях старого князя.
И, ухватив Святослава за руку, она повела жениха за собой.
Юноша перебирал ногами, пытаясь поспевать за бойкой невестой, а в голове вился ворох мыслей, то и дело возвращавшийся к ларчику, который остался в его покоях. То есть все? Княгиня, сильная колдунья, прожившая больше сотни лет, теперь заперта в деревянной коробочке? Это было так просто, что беспокойство Святослава взлетало до небес. Слишком уж хорошо и легко. Но стоило юноше попытаться озвучить свои мысли Милораде, как его язык тут же прилипал к небу. Девушке достаточно было глянуть на него поверх плеча, и все слова растворялись. В глазах Милорады застыло что-то незнакомое, темное, жестокое. И единственным, что Святослав смог выдавить из себя уже возле отцовых покоев, стало:
– Ты как?
– Все хорошо, свет мой, – отмахнулась Милорада. – А станет только лучше. Сейчас освободим девиц и сразу свадебку готовить будем, да?
Если еще несколько дней назад Свята разозлил бы такой разговор, то нынче, глядя на Милораду, ставшую вдруг совершенно чужой, княжич вздохнул с облегчением. Что бы ни случилось, Милорада оставалась собой.
– Да, – кивнул он. – Конечно.
Перед тяжелой резной дверью отцовских покоев Свят запнулся. С самой смерти князя он не входил туда, старался даже не приближаться. Словно не хотел спугнуть воспоминания, продолжавшие жить в его голове. В этот раз появилась новая мысль: уже к вечеру это будут его покои. Его кабинет, его резной стол, привезенный византийским послом. Его книги. Становилось не по себе. Что-то изменилось в один миг – резко и бесповоротно, слишком быстро, так что Свят даже не успел осознать перемены, не то что смириться с ними. Как княжич их ни ждал, теперь он с ужасом чувствовал, как на плечи наваливается новый груз ответственности.
– Ну же, – поторопила его Милорада. – Так и будешь тут стоять?
– А где Доля и Недоля? – спросил княжич.
Милорада раздраженно повела плечами.
– Спят в покоях княгини. Она их опаивала чем-то. Но скоро они проснутся.
– Ты уверена? Может, им нужна помощь?
– С каких пор ты в ведовстве разбираешься? – сверкнула глазами девушка и, не желая больше терять времени, сама толкнула дверь.
В застоявшийся воздух тут же взвились облака пыли. Ее было так много, что на минуту Свят закашлялся. Ему словно в горло насыпали мелкого песка или муки, а то, что не влезло туда, бросили в глаза.
– Принимай наследство, – гордо произнесла Милорада, заходя в комнату как полноправная хозяйка. Она раскинула руки, точно примеряясь к пространству. А вот Святу было не по себе. Он осторожно, лишь бы не потревожить пыль, осматривался, пытаясь найти веретенца, о которых говорили Доля и Недоля.
– Не вижу их.
– Кто же спрячет что-то ценное на видном месте? – ухмыльнулась Милорада.
– Может, она заколдовала их?
– Веретено само из колдовства соткано, его нельзя еще сильнее заколдовать, – покачала головой Милорада. – Думай, княжич. Ты теперь хозяин, тебе их и освобождать.
– Почему мне? – нахмурился юноша.
– Ну как же? – всплеснула руками невеста. – Ты ведь можешь у них тогда попросить все, что тебе угодно будет. Десять урожайных лет для княжества, например. Или чтоб болезни тебя не касались. Но для этого ты сам должен разыскать веретена.
Свят вздохнул и зашел глубже в комнату. Последовал мучительный час поисков. Они переставили все книги и шкатулки, двигали стол, простукивали половицы, но ничего не нашли. Милорада не отчаивалась и изо всех сил подбадривала жениха. То и дело она, будто опомнившись, заговаривала о свадьбе. Рассказывала, как хочет гулянья у костров устроить и народ повеселить.