Солнце едва успело пройти середину неба, а они уже оказались в Доле, прямо посреди окаменевшей свадьбы. Некоторые изваяния изрядно обгадили птицы, но куда больше пернатых привлек праздничный стол. Вороны и синицы, кукушки и дрозды, ни капли не чураясь соседства друг с другом, расхаживали среди угощений, подъедая из разных блюд.
Свят спустился на землю с волчьей спины и, стараясь не глядеть в окаменевшие безжизненные глаза, принялся разгонять птиц. Милорада выскочила из ворота его рубахи. Стоило кошачьим глазам увидать пернатых гостей, под шкурой взыграли незнакомые прежде ощущения. Девушку охватила жажда такой силы, будто вся ее жизнь зависела от того, чтобы впиться как можно скорее в покрытый перьями бок, располосовать мягкую грудку, пока когти не достанут до трепещущего сердца. Не успев ничего подумать, кошка вскочила на стол и, низко припадая, на полусогнутых лапах, бросилась на птиц. Те сразу завидели хищницу и кинулись кто куда, оглушительно хлопая крыльями и оголтело вопя.
Святослав несколько раз попытался окликнуть невесту, но его голос пролетал мимо прижатых к голове ушей. Юноша быстро сдался и побрел к столу, ища среди завалов кусок сала, о котором говорил при– зрак.
– Что-то ты совсем невесел, – склонил голову набок Влас, не торопившийся оборачиваться обратно человеком.
– А чего мне веселиться? – нахмурился Святослав, с трудом сдерживая отвращение. Под палящим солнцем еда успела изрядно попортиться, и стоило птицам отвлечься, пищу тут же облепили мухи. Вот уж славный пир вышел, ничего не скажешь!
– Яга же надоумила, как нам княжество выручить. Все сделаем и вернемся. Ты княжить будешь, на Милораде женишься, – Свят готов был поклясться, будь Влас сейчас в человечьем обличье, он бы как ни в чем не бывало пожал плечами.
– Ясное дело, – буркнул юноша и стиснул челюсти. Негоже ему, как девке, ныть и сетовать, что каждая его попытка поправить дела в княжестве и сделать хоть что-то хорошее оборачивается новыми несчастьями. А что станет, когда они с Кощеем разберутся? Какая новая напасть будет их ждать?
Свят столько времени посвятил книгам, чтоб узнать, как мудрые мужи заморские справлялись с голодом и усмиряли смуты, как боролись с хворями, пожиравшими целые города, будто саранча. Но ни в одной книге ни слова не было сказано про нечисть, что заявляется на порог и чинит собственные порядки.
– Ты слишком много о дурном думаешь, вот оно к тебе и липнет, – со знанием дела заметил Влас.
Свят злобно зыркнул на него, но ничего не сказал. Рука наконец нашарила в куче объедков подтаявший, но вполне целый кусок сала. Свят облегченно вздохнул и, завернув еду в отданную Ягой тряпицу, бросил ее в котомку за спиной.
Оставалось только забрать вещи из терема.
Совсем опустевший, родной дом выглядел незнакомым, чужим. Так некстати затеянная Даной перестановка и вовсе стерла привычные черты. Святослав озирался по сторонам, точно вор-неумеха, влезший в чужие хоромы, пока хозяева отлучились по делам.
Милорада, уставшая к тому времени гонять птиц, поравнялась с женихом на пороге и с важным видом проговорила:
– Надо отыскать все, что поможет нам не пропасть в Кощеевом царстве.
– Например? – обреченно вздохнул Святослав. Как бы ни был бодр и весел Влас, его собственное сердце ныло от дурного предчувствия и обвившегося вокруг груди отчаяния. Но не идти было нельзя.
– Шубы. Или тулуп хотя бы. Там так холодно, что даже мертвецы мерзнут, – объяснила Милорада.
Свят кивнул и направился вглубь комнат. Милорада потрусила за ним. Хотелось как-то утешить жениха, отвлечь. Хотя бы подставить мягкий живот, чтобы, наглаживая его, Святослав понемногу отрешился от тревог. И вновь стянула душу Милорады тоска по своему нежному человеческому телу.
– Вот увижу Дану, сама с нее шкуру спущу, этими когтями, – гордо пообещала она.
Свят скосил на нее глаза, во взгляде молодого князя читалась усталость и что-то еще. Что-то, что больно ранило девушку в глазах Яги этой же ночью. Разочарование.
– Хватит тебе на рожон лезть, – только и сказал Свят.
– То есть как это? Она мою кожу себе на лицо натянула! А знаешь, как она ее с меня снимала? – мяукнула невеста. Свят вскинул брови изо всех сил изображая сочувствие, но Милораду ему провести не удалось. – Да что с тобой такое? Как мы Топь покинули, ты совсем стал чужой. Никак, остуду на тебя напустили?
– Все со мной в порядке.
– Как бы не так, любимый мой, – возразила Милорада. Жаль, что кошачьи глаза плакать не умеют: так бы и покатились по пушистым щекам хрустальные градины. – Глядишь будто сквозь меня, а как увидишь, так в глазах стоит такое… словно лучше б меня и вовсе не было.
– Милорада… – начал Святослав, но и сам не знал, о чем была его просьба.
– Ничего, любимый мой, – тут же потерлась о его ногу кошка и заглянула в глаза. – Знаю я, что тебе непросто. И все снесу, любовь ведь побеждает. И моя любовь кручину твою победит. Вернемся, и потом заживем.
– Хорошо, – кивнул Святослав. Очень ему нравилось это «потом», и никому бы юноша не признался в слабой надежде, что это самое «потом» никогда не наступит.
Пошатавшись по опустевшим хоромам, они нашли все необходимое и сложили вещи в котомку. Единственное, медвежья шуба никак не хотела влезать в мешок, и Святославу пришлось тащить ее на плечах. От разлившегося в воздухе зноя по лицу катился пот, и шуба, от которой веяло звериным жаром, казалась и вовсе неподъемной. Святослав все пытался представить, каково Милораде и Власу, заточенным в звериных телах, но от одной только мысли ему становилось невыносимо душно, хоть в обморок падай.
Солнце снова описало круг к горизонту и, напоровшись на верхушки сосен, разлилось по небу кровавым закатом, таким ярким, что рябило в глазах. От реки потянуло долгожданной прохладой. Ветер своим дыханием собрал бисеринки пота с последнего живого лица в округе. А Влас тут же поднял голову и шумно втянул носом воздух.
– Чуешь что? – спросила Милорада.
– Что ты тухлятиной полакомилась, – съехидничал Влас и сипло рассмеялся на кошачье шипение. – Мертвец наш.
Произнести имя вслух он так и не решился. Много чего случилось за эти дни, но видеть ожившим старого князя все еще казалось из ряда вон выходящим. Святослав же безразлично, словно сердце его окаменело, кивнул и перевесил котомку.
– Далеко?
– Могу подвезти, – предложил Влас, но Свят помотал головой.
– До Кощеева царства и так путь неблизкий. Побереги силы.
И юный князь пошел вперед, будто знал дорогу. Будто один хотел ее пройти. Влас недоумевающе смотрел другу вслед. Его так и подмывало сказать, что волчьим бегом будет быстрее, но в мысли вмешалась Милорада.
– Кажется, он пытается отсрочить встречу, – шепнула она. – Гляди, у него аж ноги не идут.
– Что, не смогла кручину его прогнать? – хмыкнул в напускной веселости волк.
– А тебе так и нужно все разнюхать?
– Просто вопишь, будто тебе хвост отдавили. Чуть что – крик и писк.
– А сам-то как скулил, когда я тебя в шкуру волчью вернула, – вскинула мордочку Милорада. – Попробуй посидеть в кошачьей шкуре.
– А в шкуре ящерицы ты не ныла, – напомнил Влас. – Кстати, а чтоб в нее обернуться, тебе тоже приходилось кожу… ну… этого…
– Что?! Нет! – были бы руки, девушка бы замахала ими, чтоб отогнать вставший перед глазами образ. – И как ты подумать такое мог?
– Ну, это ж самое простое. Свою кожу сняла, в сундук убрала, скатеркой прикрыла…
– Замолчи, – затрясла головой Милорада.
– А если запылится, можно в озере, как простыню, прополоскать.
– Перестань, – вздыбила хвост Милорада, но не могла соврать: от слов Власа стало веселее. Волк и сам зашелся порыкивающим смехом.
– Ладно, не дуйся, а то вон уже, точно свежий хлеб набуханилась. Расскажи, как это твое колдовство делается.
– Тебе правда интересно? – просияли кошачьи глаза. Будь при ней человеческое тело, так и залилась бы Милорада пунцовым румянцем.
Волк клацнул пастью, взглянул на маячившую впереди спину князя и кивнул.
Когда показалась рощица, закат уже догорал, и вечерняя сырость обернулась туманом, плотным, как молоко. Влас вышел вперед и, полагаясь на звериное чутье, повел их сам. Звуки шагов утопали в кваканье лягушек и стрекоте кузнечиков. Влас уже было подумал, что они заплутали, как вдруг по белому мареву разнесся звон. Он повторялся, как пение плохо отлитого колокола, и Влас пошел на него, чуя звериным сердцем, что так будет правильно. Звук вывел их на поляну, где стояла изба. А у ближайшего дерева что было силы махал боевым топором князь, пытаясь срубить тоненькую рябину. Но топор отскакивал от ствола, будто тот был из железа отлит. Бледное лицо исказилось гримасой боли, на могучих руках вздулись вены, но князь, тяжело дыша, продолжал махать топором.
– Что ж это такое! Давай, родимая, дай хоть щепочку согреться, – умолял он.
Святослав замер на границе поляны, не веря глазам своим. Никогда не видел он отца в таком отчаянии.
Влас шагнул вперед.
– Здравствуй, князь.
Тот обернулся, и на лице его расцвело облегчение.
– Волчок, – выдохнул он. – А я вот, костер развести пытаюсь, а то холодно тут.
Точно в подтверждение его слов, изо рта вырвались клубы пара.
– Знаю, князь, – Влас хотел сказать что-то еще, но Святослав вышел вперед и, не сводя с отца взгляда, снял с плеча шубу и протянул мертвецу.
– На-ка, попробуй согреться, – проговорил он, едва шевеля побелевшими от напряжения губами.
– Свят, – улыбнулся князь и распахнул было руки, но юноша настойчивее протянул ему одеяние. – Спасибо, сынок. Как возмужал ты. Сколько лет прошло?
– И лета не сменилось, – с горечью произнес Святослав. – А княжество уже погубили.
– Быть такого не может. Что же жена моя?
– Она и погубила, – бросил Свят с плохо сдерживаемой яростью. Хотя бы сейчас отец должен был раскрыть глаза, понять, что за ведьму пустил в дом. Но Всеслав только нахмурился.