Святослав делал вид, будто ничего не происходило. Лицо юноши оставалось безразличным, хотя Ольга заметила, как легонько подрагивает его рука.
Влас неуклюже почесал кошачью голову кончиками пальцев:
– Ну… ты это… тоже не скучай. Береги себя, там, глупостей не делай.
– Об этом вас просить надо, – протянула кошка.
Свят потер переносицу, пряча за жестом закатившиеся до затылка глаза. Ольге захотелось рассыпаться в извинениях, но молодой князь опередил ее. Он подошел к распластавшемуся на сене другу и протянул Милораде руку. Та неохотно повернулась и почесалась головой о его пальцы.
– Все будет хорошо, – выдавил он из себя. – Мы скоро вернемся.
– Уж постарайся. Спокойной ночи.
Ольга унесла ее, оставляя юношей в неловком молчании. Как только двери за ней закрылись, Влас принялся оправдываться, душой своей клясться, что ничего у него и в мыслях не было, пару раз лишь с княжьей невестой любезно переговорил.
От его гомона у Святослава разболелась голова, а тело налилось свинцом. Он вжался в солому, надеясь провалиться обратно в сон, но так и бултыхался где-то на поверхности дремы. В груди горела злость. Он так старался поступать правильно. Из кожи вон вылезал, чтоб вернуть все на круги своя, чтобы стать достойным князем, женихом, мужем. Но какая-то… кошка драная вмиг развеяла все его старания в пыль. Жизнь будто насмехалась над ним. Так и хотелось, чтоб в один миг пропало все пропадом. Может, зря он пытался отсрочить неизбежное? Может, боги давно уготовили Долу погибель? Он бы помолился, да уже и не знал кому. Что, если и боги, которым они с матерью и отцом тайком молились, на деле окажутся не лучше Кощея или Водяного?
А Влас все тараторил:
– …Я-то, может, и не против, Свят, ты ж меня знаешь. Девица видная, да и шерсти не испугается, только ведь она выбрала тебя, а ты – ее, так что я и думать не думал. Ты, главное, не серчай, она наверняка позлить тебя решила. Что с этих девок взять. Вон, у нас на соседнем хуторе жила…
– Достал ты со своими историями, – только и сказал Святослав, и это полоснуло по самолюбию Власа больше, чем обвинения, которые он ожидал услышать.
Нахохлившись, друзья уснули.
Утром они обменялись только кивками. Святослав был не в духе, Влас все еще дулся. Но раз обещание дано, надо ехать к Волчьим горам.
Ольге в их компании было не по себе. Так распиналась Милорада о своей любви к Святославу, а сама-то! Нет, определенно, люди, с любовью столкнувшиеся, враз мозги теряли. Иначе не объяснить было ни Кощеевы причуды, ни Милорадину жестокость. А ведь поют песни хвалебные любви этой, всякому ее желают. Это ли не жутко? На секунду Ольга даже почувствовала благодарность батюшке Кощею за морок, защитивший ее от такой доли.
Но только на секунду, потому что, стоило ей усесться на волчью спину и почувствовать за собой крепкую грудь Святослава, по телу прокатилась дрожь.
Еще чего не хватало.
Князь поерзал, ища, куда бы деть руки. Влас недовольно заворчал и принялся переминаться с ноги на ногу.
– Я ж просил!
– Может, лучше верхом? – предложил Святослав.
– Коня разорвут, а своего не тронут, – объяснила Ольга. Выдохнув, она стиснула челюсти, словно ее пронзила острая боль, и предложила: – Просто придерживай меня. Не упадем.
Когда крепкие руки взялись за ее талию, девушка зарылась пальцами в черный волчий мех. Угроза Милорады звенела в ушах, и Ольга попыталась отшутиться от себя самой. Вот еще, будет она кошачьего шипения бояться. Да и не любезничает Ольга с чужим женихом вовсе, а просто с волчьей спины на бегу свалиться не хочет. Вот только по щекам разлился предательский румянец, и девушке казалось, что пунцовые сполохи видно даже через платок, которым она укуталась по самые глаза.
– Уже ездила так? – прозвучал голос Святослава над ее ухом.
– Должно быть не сложнее, чем верхом, – повела плечом Ольга.
Волк сорвался с места, и девушка чуть не свалилась от резкого толчка, но Святослав так крепко прижал ее к себе, что аж дух захватило. От скорости, конечно. Миг потребовался девушке, чтоб вспомнить, как дышать. Она наклонилась чуть вперед и прижала колени к волчьим бокам.
Мелкая снежная крошка летела в лицо, солнце вышло из-за облаков и плясало на хрустящем насте. От волчьих лап по ледяной корке разбегалась паутинка трещин. Морозный воздух толчками забивался в грудь, вырывая смешанный со смехом кашель. На мгновение Ольга и позабыла, что под ней двоедушник, а позади – молодой князь с глазами цвета талого льда. Было только ясное небо и ослепительный снег, ветер и смех, разливавшийся по равнине. Ольга прикрыла глаза, и чудилось ей, будто выросли за спиной крылья. Будто раскинет она их сейчас и унесется прочь. Руки, вцепившиеся в волчий загривок, расслабились, спина стала мягкой, как лебяжий пух. Ольга расправила плечи, вдохнула полной грудью, раскинула было руки, но опомнилась: княжьи объятия крепко удерживали ее на месте.
– Давай, – прошелестело у нее над ухом.
Ольга стиснула зубы и снова напрягла руки, но Святослав наклонился вперед, взял ее за запястье и мягко отвел его в сторону, позволяя стянутым черной перчаткой пальцам ловить ветер. Ольга засмеялась. Бархатистый смех Святослава вторил ей.
– Вы там совсем ошалели? – беззлобно буркнул Влас.
Ему и самому нравились эти мгновения, когда мир проносится перед глазами одним смазанным пятном, но в то же время волчий взор может различить каждую снежинку. И что-то первобытное разливается в груди: звериная жажда, желание бежать, нестись, гнать, а потом оказаться там, где сердце чувствует себя дома. Где спокойно и хорошо. И чем дальше они летели через снежную равнину, тем жарче становилось в груди, а тревога и обида тонули в колючем снегу.
Если бы Ольга обернулась, она бы увидала, как разгорелись глаза Святослава. Искрами вспыхивали в них радость и восхищение этим ледяным безмолвием. Длинная черная коса хлестала его по плечам, только успевай уворачиваться, но и это сейчас казалось ему веселым. И тепло девичьего тела, которое он кожей ощущал даже через перчатки, заставляло чувствовать себя живым, пьянило лучше пенной браги. Если б можно было на всю оставшуюся жизнь растянуть этот полет через равнину, в котором не существовало ни долга, ни клятвы, только ветер и снег, он бы отдал все, что имел.
От этой мысли на сердце у Святослава потяжелело. Нет, так нельзя. Рука, придерживавшая запястье Ольги, обмякла. Свят стиснул зубы, напряг спину. Девушка, почувствовав случившуюся с ним перемену, вся сжалась и попыталась отодвинуться вперед. На секунду ей показалось, что какое-то незнакомое тепло разлилось вокруг сердца.
«Ну уж нет!» – напомнила себе она. Не сейчас. Возможно, потом, когда все закончится, воспользуется она предложением Кощея, покинет черный терем и отправится к людям в купальскую ночь через костры скакать, а потом с первым, кто приглянется, в укромном теньке миловаться. Может, и мужа себе раздобудет какого-нибудь. Правда, не прям уж какого-нибудь, а…
Она тряхнула головой, еще раз обещая себе подумать об этом потом.
Из-за горизонта наконец показались острые зубья Волчьих гор.
Заснеженные макушки серых пиков царапали небо. С каждым вдохом горная громада вытягивалась выше и выше, пока не заполонила собой все пространство, доступное глазу. Казалось, исполинские горы давят на Кощеевых посланцев своей вековой тяжестью. Какими бы маленькими себя ни чувствовали путешественники, захотелось сжаться, стать еще меньше, чтоб Волчьи горы не заметили их – назойливых блох, дерзнувших скакать по морозным утесам.
У самого подножья царила почти ночная темнота. Ветер несся из ущелий и растекался по долине, переплетался теченьями и пронзительно свистел. Влас сбавил шаг, прислушался к завываниям среди камней. Один протяжный звук, непохожий на многоголосье ветров, заставил его навострить уши.
– Туда? – спросил он, указывая в расщелину. Узкая, пройти в ней можно было разве что боком, стараясь делать не больше полувдоха. Она манила его. Влас перекинулся обратно в человека, чтобы получилось протиснуться.
– Здесь ты – наши глаза и уши, – предупредила Ольга, но все же спешилась. Прикрыла веки. Для нее, жительницы Кощеева двора, горы гудели угрозой.
Она опустилась на колени, сняла перчатки, открыла лицо и принялась шарить в снегу, пока пальцы не наткнулись на гладкий камешек. Ольга вытащила его на свет и, поднеся к губам, зашептала. Камешек согрелся от дыхания, и даже волнение гор поубавилось. Ольга осторожно, как младенца, положила заговоренный камень в снег, а с ним оставила свои перчатки. Поднялась, поклонилась горам и только после этого обернулась к спутникам.
– Теперь можно идти.
Юноши переглянулись. В глазах у обоих читалось усталое: «Не спрашивай, так надо». Они кивнули друг другу, Влас прибавил шагу, обогнал их и первым зашел в расщелину. Ольга развернулась боком и последовала за ним. Она осторожно приподнимала руки, пытаясь уберечься от острых камней. Ступавший за ней Святослав снял свои перчатки из мягкой кожи и протянул их Ольге. Девушка попробовала было отказаться, но юный князь и слушать не стал. Просто вжал перчатки в раскрытую ладонь, замершую в останавливающем жесте.
– Если упадут, оба с голыми руками пойдем, – предупредил он.
Кусачий холод, царивший в ущелье, не дал стеснению победить. Ольга благодарно кивнула и натянула перчатки. Они были велики, но зато еще хранили тепло Святославовых рук.
Эхо дыхания разносилось по расщелине, и, словно в ответ, до них долетал треск и звон – это откалывались и падали вниз куски наста, клацала об утесы каменная крошка, сдвинутая слишком сильным порывом ветра. Спутники старались двигаться как можно тише, но даже молчание полнилось звуками до того оглушительно громкими, что казалось, вот-вот горы обрушатся на них в наказание за потревоженный покой. Под кожей морозом разливался ужас, стоило только представить, как они пытаются сбежать от стихии по узкой расщелине, где даже шагать скоро не получалось. Влас уже тысячу раз пожалел о том, что они не пошли поверху, но чутье вело его дальше, вперед, и он как мог сглатывал накатывавший волнами страх.