В груди у меня все болезненно сжалось.
Она была сестрой Михала.
Ее глаза были больше, а взгляд нежнее, чем у него, кожа чуть темнее, но резкий изгиб бровей, прямая линия носа, волевой подбородок были такими же, как у Михала и у их отца. Внезапно я поняла, почему он так жаждал поговорить с ней. Его сестра умерла. И он… скорбел.
Я поспешно задернула портреты, мне стало дурно. Креста в гроте не оказалось, если только Михал не спрятал его под матрасом. Нужно уходить. Искать в его кабинете еще ладно, но вот разгадывать его семейные тайны уже не стоило. В душе я знала, что если он найдет меня здесь, то уже не станет запирать меня в комнате. Просто убьет меня, и я вряд ли стану винить его в этом.
Взмахнув подсвечником, я оставила тайны Михала в темноте.
Глава 23. Небожители
Когда я выбралась из катакомб, родители позвали врача. Матушка быстро осознала, что не в силах мне помочь, а папенька устал просыпаться каждую ночь от моих криков. Он называл их припадками, и отец Алжернон, целитель душевного здоровья, послушно подтвердил его слова и сказал, что я страдаю от истерии.
– Исключительно женский недуг, – поведал он моим родителям, а те, в свою очередь, заплатили ему, чтобы он выписал мне укрепляющее средство, а не отправил в лечебницу для душевнобольных или, еще хуже, не позвал священника для изгнания демонов.
Однако даже после этого я слышала, как они в кабинете отца шептались о том, что в меня вселились бесы.
– Это не такая уж редкость среди тех, кого коснулось колдовство, – сказал отец Алжернон серьезным тоном. – Часто можно заметить, как души их развращаются. Черное семя, посеянное в слабых духом и безнравственных. Это не ваша вина, милорд, ведь гнилые плоды попадаются даже в самых крепких и добросердечных семьях.
После этого матушка выгнала его из нашего дома, но даже спустя год я не забыла о его словах. «Слабые духом. Безнравственные».
Казалось, они кружили в воздухе тем вечером, когда мы с Одиссой шли к лавке месье Марка.
В честь грядущего Дня Всех Святых на серебристой березе висели бумажные летучие мышки, и их крошечные крылышки трепетали на ветру. У порога лежали тыквы. Кто-то вырезал в них широкие ухмылки и глаза, в которых мерцали зажженные чайные свечи. По витрине ползали живые пауки, за стеклом виднелось роскошное платье из черно-фиолетового крепа. Черные розы обвивали фонарный стол на противоположенной стороне улицы. Над дверью на четках болтался человеческий череп.
Одисса заметила, как я разглядывала его.
– Череп – это традиция на Реквиеме в честь Дня Всех Святых… как и четки.
– Почему?
«Почему Мила не хочет видеться с Михалом? Не желает говорить с ним? И – что еще важнее – почему она теперь отказывается говорить со мной?»
Я пыталась дотянуться до нее сквозь завесу. Вернувшись из кабинета Михала с пустыми руками, я сосредоточилась на каждом своем чувстве, охватившем меня: на растерянности и гневе, на надежде и ожидании.
На страхе.
Как бы я ни умоляла ее появиться – десятки других призраков проглядывали через полки, чтобы посмотреть на представление, – она мне так и не ответила, и пришлось читать «Как общаться с мертвыми», пока не пришла Одисса.
«Бросила меня, – с горечью подумала я, – когда моя смерть все ближе и ближе».
Без оружия мой замысел не удастся.
– Думаю, можно сказать, что у вампиров черное чувство юмора.
Одисса довольно долго вглядывалась мне в лицо. Не знай я ее лучше, подумала бы, что она беспокоилась. Вероятно, я была слишком бледной и осунувшейся. А может быть, не задавала много вопросов, как обычно. Я так ничего и не ответила Одиссе, и она продолжила рассказ.
– Ранняя Церковь переделала древний языческий праздник Самайн в День Всех Святых и выбрала для него первое ноября. «Чтобы было проще обращать людей в свою веру», – как они говорили. Подобное вошло у них в привычку, надо сказать. Разумеется, они не ожидали, что нежить тоже будет участвовать в празднике, – ухмыльнулась Одисса, но, когда я просто кивнула в ответ, она тяжело вздохнула. По ее виду, она, скорее, была готова удавиться, чем обсуждать мое душевное здоровье, но все же спросила: – Хочешь поговорить? Что там тебя беспокоит?
«Что там тебя беспокоит?»
Я едва не расхохоталась, но через силу все же выдавила:
– Ранняя Церковь знала о вампирах?
– Недолго. – Поджав губы, она смотрела на меня еще какое-то время, а потом нежно погладила череп и вошла в лавку. – Здравствуйте, отец Рональд. Хорошо выглядите.
Так вот оно что… Вот почему Мила не хотела разговаривать с братом. Внутри у меня все сжалось, когда я поглядела на череп, раскачивающийся в разные стороны, и едва сдержалась, чтобы не снять его и не упокоить бедного отца Рональда. Да, Михал скорбел о сестре, но сколько несчастных горевали из-за него?
– Ого! – Восклицание месье Марка эхом разнеслось по магазинчику.
Я не сразу разглядела его пушистые белые волосы среди толпы покупателей. Он склонился у подола прекрасной вампирши, стоявшей на помосте, а Борис и Роми порхали между его рабочим столом и двумя другими посетителями-вампирами, измеряя, прикалывая, подворачивая и заправляя со сверхъестественной быстротой.
– Бонжур, месье… – начала я, но месье Марк пронесся мимо Одиссы и меня и схватил длинную золотую цепь со стены позади.
– Вы рано, дамы! – Он метнулся к корзинке с бусами. – Как невежливо с вашей стороны! Неужели вы не понимаете, что близится канун Дня Всех Святых? Весь Старый город требует моего внимания! Вы не умеете приходить вовремя? Я вас должен принять только через десять минут…
– Мы с удовольствием подождем, месье. Так ведь, Селия?
Одисса провела рукой по лифу из гранатово-красного дамаста у двери. Рядом висел роскошный плащ, пошитый из темно-синего, почти черного бархата, а дополняла ансамбль золотая диадема с жемчугом. Образ показался мне знакомым, но я не могла вспомнить, где его видела.
– Мы понимаем, что истинному гению нужно время. Потрясающе, – добавила она и приподняла плащ, чтобы я полюбовалась. – Месье Марк всегда превосходит все ожидания.
– Вы мне льстите, – притворно проворчал портной, но гордо выпятил грудь, а в глазах его заплясали озорные огоньки. – И лесть откроет вам все дороги. Борис. – Он щелкнул пальцами. – Помоги месье Дюпону с примеркой, хорошо? Я должен подготовить нашу Мадонну, а потом помочь мадемуазель Селии.
– Мадонна?
Я поморгала и перевела взгляд с Одиссы на сине-черный плащ и гранатовый лиф. Синий символизировал божественность, красный – кровь Христа. Я громко фыркнула, что совершенно не подобало леди. Матушка устыдила бы.
– Ты оденешься, как Мадонна, в День Всех Святых? Как Богородица?
– Да. Представляешь, а Дмитрий не захотел присоединиться ко мне. – Одисса встряхнула волосами и пошла вслед за месье Марком в примерочную комнату, волоча за собой наряд. Она заговорщически подмигнула мне. – Ты должна убедить его, что из него выйдет прекрасный младенец. С его-то умом, он недалеко ушел. Только представь его в пеленках.
Посмеиваясь, месье Марк закрыл дверь, и наш разговор оборвался.
Я осталась в лавке, полной молчаливых вампиров.
Двигаясь молниеносно, Борис расправил шлейф наряда месье Дюпона, гладкая ткань которого струилась, как расплавленное золото. Я аккуратно обошла шлейф, чувствуя на себе пристальный взгляд вампира. На его лысой голове красовалась корона в виде солнечных лучей.
Я никогда не могла долго выносить тишину.
– Ваш костюм прекрасен, – робко улыбнулась я. – Вы похожи на солнце.
Он ничего не сказал и только смотрел на меня. Я откашлялась.
– Это было неуместно с моей стороны, мы ведь незнакомы. Прошу прощения. Позвольте представиться. Меня зовут Селия Трамбле…
– Я знаю, кто ты, – произнес он голосом таким же темным и гладким, как его кожа.
Борис и Роми настороженно переглянулись.
– Ах. – Я перевела взгляд на его спутников, и моя улыбка увяла. – Ясно…
– Он отпускает тебя в Старый город? – спросила бледная и высокая вампирша со светлыми, как лед, волосами и кроваво-красными губами. Она с любопытством наклонила голову.
Роми расправила складку на ее белом платье. Ткань чуть мерцала. Голову женщины венчало изящное черное украшение, и на лоб спускалась подвеска в виде полумесяца.
– Свою домашнюю зверушку? Свою лапочку?
Я чуть напряглась:
– Лапочку?
Мне не нравилось, когда меня так называл Михал, а уж из ее уст это звучало совершенно отвратительно.
– Шассер, – сказал месье Дюпон, но его лицо оставалось непроницаемым. – Охотница.
– Зачем он притащил на Реквием охотницу? – прошипела другая вампирша.
Черные как смоль кудри беспорядочно спадали на ее плечи. У нее были чувственные округлые формы, которые подчеркивал переливающийся бриллиантами голубовато-серый лиф, расшитый паутинкой. Все трое были похожи на звезды.
«Они и есть звезды», – вдруг поняла я с досадой и безотчетным любопытством.
Вампиры предстали в образе небесных тел. И кажется, они хотели меня убить. Внезапно я воспротивилась самой мысли, что я узница, зверушка и лапочка, а они властвовали надо мной со своими прекрасными нарядами и еще более прекрасными ликами. С усилием я улыбнулась каждому из них.
– Михал пригласил меня погостить в его замке. Я вернусь домой после бала-маскарада.
Я сказала что-то неверное.
Черноволосая вампирша зашипела, а ее светловолосая спутница скривила губы. С трудом, но я осталась стоять на месте.
«Никогда не беги от вампира».
– Он пригласил тебя на празднество в честь Дня Всех Святых? – возмущенно спросила все та же черноволосая вампирша.
– А что в этом такого? Я видела людей на рынке.
– Они рабы, – прорычала она, – а не гости.
– Присиль. – Месье Дюпон положил широкую ладонь ей на плечо и посмотрел на меня непроницаемым взглядом. Он не выражал враждебности, но и доброты в нем не было. – Береги себя, человек, ибо мы не король Васильев и не его семья. У нас нет благословения праздновать этот День Всех Святых с собратьями.