– Ну, не знаю, – пробормотал молодой. – Она уже однажды исчезала. Тогда тоже никто не знал, где она была. Мой отец думает, что она сбежала. Говорит, что она бросила… Туссена. Когда она убегала из Башни, кольца на пальце у нее уже не было. Моя мать считает, что Туссен достоин жены куда лучше, чем она, – усмехнулся он мрачно. – Предлагает мою сестру.
С каждым словом жужжание в ушах становилось громче. Теперь оно звучало болезненно и резко.
Однако прежде, чем они успели и дальше обсудить мои недостатки, дверь залы распахнулась, и раздались другие шаги.
– Господа.
Меня всю затрясло, и я уже больше не стесняясь, зарылась лицом в плащ Михала. Этот голос я узнала! Я бы отдала каждую крону из отцовского вознаграждения, чтобы никогда не слышать его!
– Фредерик, – проворчал мужчина постарше. Судя по звуку голоса, он неохотно отошел от нашего гроба. Его молодой спутник молчал. – Ее здесь нет.
– Вы проверили каждый гроб?
Это был не вопрос, и мужчины немного замешкались.
– Разумеется, – откашлявшись, солгал молодой.
– Хорошо. – Голос шассера сочился презрением.
Я могла представить, как Фредерик прохаживался по залу, проводя пальцами по богато украшенным гробам. Может, даже смотрит, есть ли на них пыль.
– Чем скорее найдем ее труп, тем раньше Туссен уйдет в отставку.
– Вы думаете, он покинет пост, месье? – с сомнением спросил шассер постарше.
Фредерик рассмеялся, и от его короткого, холодного смешка внутри меня всю скрутило.
– А как же. Капитан, который не в силах защитить своего подчиненного, да еще и невесту. Это же унизительно.
– Но ведь он не виноват, что она сбежала, – пробормотал молодой.
– А вот здесь, юнец, – резко бросил Фредерик, – ты ошибаешься. Это как раз его вина. Весь этот гребаный бардак из-за него. Он привел женщину в мужское братство. Он дал ей балисарду и в придачу помолвочное кольцо, – горько фыркнул он. – Ты не шассер, так что не поймешь.
– Да? А я попробую! – обиженно воскликнул молодой.
Фредерик снова невесело посмеялся. Помолчал.
– Ладно. Попробуй. Помнишь кровопролития в декабре и январе? После того, как тот рыжий шассер спутался с ведьмой? – Он выплюнул это слово, словно ругательство, и для него это так и было. – Когда он убил архиепископа в канун Рождества, королевство утратило всякую веру в наше братство, а потом еще и мать его девки зарезала короля в Новый год. Туссен был его другом. И он встал на сторону Диггори и его ведьмы в битве за Цезарин, и все королевство пострадало.
Во мне вскипел гнев, смешавшись с абсентом. Он поднялся к горлу, но я сдержала его, дыхание у меня стало громче. Резче. Да как Фредерик смел осуждать Жан-Люка и Рида? Да как он вообще смел что-то говорить о той битве, в которой погибли сотни невинных? Он даже не участвовал в ней! Михал предостерегающе сжал мне затылок. Он что-то прошептал мне на ухо, но я его не слышала. И не видела ничего, кроме ненавистной рожи Фредерика.
«Такой деревяшкой ведьму не убьешь».
Зловещая ухмылка Базиля.
«Зато двумя деревяшками можно! Шестом и спичкой!» Смех моих братьев – жестокий смех, – когда я изо всех пыталась поднять тяжелый меч.
– Что вы нам рассказываете о Риде Диггоре! – возмутился молодой. – Мой брат в той битве несколько пальцев потерял.
– Я тогда не служил в шассерах, – сказал Фредерик. – Если бы служил, твой брат, возможно, сохранил бы все пальцы. Как бы там ни было, я трудился в поте лица, чтобы вернуть доверие народа к нам, но поступки Туссена снова бросили тень на наше братство. – Он с отвращением фыркнул и отошел. – Возможно, все к лучшему. Даже если он не уйдет в отставку, мадемуазель Трамбле больше не будет его отвлекать от службы.
Его шаги остановились у лестницы, и на долю секунды – даже меньше – я почти ощутила, как он посмотрел на наш гроб своими ярко-голубыми глазами. К горлу у меня подкатила желчь, а живот скрутило сильным спазмом. Михал в тревоге отстранился. Я закрыла рот рукой, лицо вампира расплывалось черными и белыми линиями. Матушка была права. Абсент – дьявольское пойло.
– Как жаль, – вздохнул Фредерик. – Она была бы чудесной женой.
Его шаги удалились, и повисла тишина.
«Она была бы чудесной женой».
Слова отдавались резкой болью в висках, словно какое-то мерзкое стихотворение. Нет. Я сглотнула желчь, и она обожгла все. Словно пророчество.
«Чудесной женой.
Она была бы
чудесной,
будь она его женой».
– Ты же хотел засунуть ему в задницу его серебряную палку, – проворчал мужчина постарше, – «юнец».
Молодой в ответ разразился ругательствами. Послышался глухой удар кулака об другой. Они дружески посмеялись и вышли вслед за Фредериком.
Мы остались одни.
– Селия? – прошептал Михал.
Я не могла проговорить и слова. Когда я хотела что-то сказать, перед глазами всплывало лицо Фредерика, его синий мундир, и в горле у меня все сжималось.
– Ненавижу их, – все же выдавила я из себя чуть слышно.
Яростно я начала тереть глаза и щеки, пока лицо не стало гореть. Что угодно, лишь бы разогнать яд, текущий в венах и желудке.
– Ненавижу их всех и себя ненавижу за это. Просто они… такие…
Михал чуть поглаживал мне шею, чтобы отвлечь. На разгоряченной коже его пальцы были словно лед.
– Не обращай внимания на тошноту, Селия. Дыши. Вдыхай через нос. Выдыхай через рот. – Он помолчал. – Кто такой Фредерик?
– Шассер! – ядовито выплюнула я и поежилась – точно так же Фредерик выплюнул слово «ведьма».
Я сделала глубокий вдох через нос и выдохнула через рот, как посоветовал Михал. Не помогло. Не помогло, потому что я не Фредерик и не могу – не буду! – осуждать всех шассеров. Жан-Люк был добр и смел, как и многие другие охотники. И все же…
Я снова сглотнула желчь, подкатившую к горлу. Если мы в скором времени не доберемся до суши, возможно, меня стошнит на Михала.
Молюсь лишь, чтобы это были его ботинки.
– Я догадался.
Михал начал гладить меня по волосам. Где-то в глубине душе я спросила себя, почему он пытался… успокоить меня. Впрочем, я совсем не была против.
– Кто он тебе?
Я не могла сейчас закрыть глаза – сразу же начиналось головокружение. Мой боевой настрой резко угас, и плечи поникли. А ведь и правда, кто мне Фредерик? И почему он так влияет на меня?
– Никто, – тихо ответила я, осознав правду. – Правда, никто. Ему нравилось досаждать мне, но это уже не важно. Я уже не вернусь к шассерам.
Михал перестал гладить мои волосы:
– Не вернешься?
– Нет.
Слово вырвалось без всяких колебаний, как будто только и ждало, когда я его произнесу. Возможно, так и было. И сейчас, когда я лежала в гробу с жестоким вампиром, я наконец сказала это.
– Никто не говорит, как тяжело прокладывать путь и каким одиноким этот путь будет.
Я прижалась щекой к его груди, затянутой кожей плаща, и сосредоточилась на своем дыхании. Слова так и рвались из меня, куда более обжигающие, чем абсент.
– Я просто хотела сделать что-то хорошее после смерти Филиппы. Вот почему на ее похоронах я попросила Рида сосредоточиться на службе. Вот почему он покинул меня и влюбился в Лу. Вот почему я последовала за ними на маяк и сражалась с Морганой в битве за Цезарин.
Вздохнув, я провела пальцами по вороту его плаща, чтобы занять себя чем-то. Я не могла на него смотреть. Не стоило говорить ему ничего, но я уже не была не в силах остановиться.
– Я убедила себя, что именно поэтому и вступила в ряды шассеров… Хотела помочь изменить королевство к лучшему. Но скорее всего, я просто хотела изменить свою жизнь.
Поколебавшись немного, Михал снова начал гладить мне волосы. Наверное, мне должно было показаться это странным. Никто, кроме Филиппы, не касался так моих волос, даже Жан-Люк, но я не чувствовала никакой странности.
– Я как-то видел Моргану ле Блан. Много лет назад в ночном цирке.
Как и прежде, он с неохотой продолжал, но такова была наша игра. Вопрос за вопрос. Правда за правду.
– Ей только исполнилось восемнадцать, и ее мать Камилла ле Блан добровольно передала ей титул Госпожи Ведьм. Она любила свою дочь. Разумеется, Моргана не знала, кто я такой, но даже тогда ее кровь пахла… не так. Я видел, как она украла у пожилой торговки какую-то безделушку. А когда женщина сказала Моргане об этом, та подожгла ей тележку.
Я с трудом сглотнула. Эта картина живо всплыла у меня перед глазами.
Моргана и меня напугала пламенем, когда наколдовала огненное кольцо вокруг моей кровати. Запах гари до сих пор душил меня по ночам. Жар пламени обжигал кожу.
– Она… она пробралась в мою комнату, когда я спала, – откашлявшись, сказала я осипшим голосом. – Похитила меня, как Филиппу, только вот я ей была не нужна. Ей были нужны Лу и Рид.
Слова застревали в горле, не хотели вырываться наружу, но мне нужно было их произнести. Я хотела их произнести. Михал не пытался заполнить тишину; он просто ждал, спокойной и твердой рукой гладя меня по волосам.
– Моргана использовала меня как приманку, заперла в гробу рядом с трупом сестры. Я пробыла в кромешной тьме больше двух недель, пока меня не нашла Лу.
Слова тяжело повисли в воздухе.
Мне показалось, что Михал промолчит в ответ. Что можно сказать на столь кошмарное злодеяние? Жан-Люк, мои друзья, даже родители не знали, что сказать. Никто не знал, как утешить меня. Даже я не знала, как себя утешить, и тоже молчала.
В глазах защипало. Кажется, меня сейчас действительно стошнит.
И вдруг Михал взял меня за подбородок и приподнял лицо, чтобы посмотреть прямо на меня. Его взгляд больше не был холодным и равнодушным; глаза горели черным пламенем, и такая была в них жестокость, что мне стоило бежать. Может, так и сделать? Шассеры наверняка уже вернулись на свой корабль, значит, не было нужды… вот так обниматься. Неохотно я попыталась отстраниться, но Михал меня не отпускал.