– Нет, конечно, но…
– Твою мать, ты и правда хочешь умереть.
Воцарилось молчание. Затем…
Перед глазами все завертелось, когда я бросилась на него. Изумление смешалось с мерзким гневом. Он только что… выругался на меня. Никто прежде не говорил мне таких гадких слов… Да как он смеет со мной так разговаривать? Я ничего плохого не сделала – лишь спасла его шкуру. Как смеет он вести себя так со мной, словно я совершила страшное преступление?! Я хотела схватить и встряхнуть его, но, сделав пару шагов, пошатнулась и ухватилась за сундук, чтобы не упасть.
– Не смей! – возмутилась я. – Если бы не я, валялся бы ты тут мертвый на полу. Прояви хоть немного благодарности.
– Даже не стану, – бросил он. – Если еще раз подобное выкинешь, убью тебя назло.
– Пустые угрозы, Михал Васильев, и мы оба это знаем. А теперь, если ты закончил злопыхать, окажи мне ответную услугу и исцели меня. Я знаю, что ты думаешь о крови вампира, но, учитывая произошедшее…
– Учитывая произошедшее, ты еще легко отделалась головокружением.
Он глубоко вздохнул, словно пытался успокоиться, но затем снова выругался, сорвал с себя кожаное пальто и швырнул его через плечо. С мокрым шлепком оно упало у моих ног. Свежая кровь – вероятно, моя – забрызгала мне подол.
– Но в конце концов люди до смерти забили камнями сятого Стефана, а Святого Лаврентия изжарили на решетке, – тихо и зло произнес Михал. – Когда вернемся на Реквием, могу устроить и то и другое. Или, может, ты сразу хочешь отправиться на распятие?
Я впилась ногтями в деревянный сундук:
– Ты думаешь, я хочу стать мученицей?
– Полагаю, это твоя самая сокровенная мечта.
– Да ты вообще обо мне ничего не знаешь.
– Очевидно, ты тоже о себе ничего не знаешь, – огрызнулся он, глядя в окно, – если полагаешь, что жертва ради этих людей имеет к ним какое-то отношение. Как и для твоих предшественников, для тебя жертва связана только с тобой и желанием доказать, что ты достойна какой-то воображаемой награды… В данном случае – смерти. Тебе это нужно? Тебе нужно умереть, чтобы другие заметили в тебе нечто большее, чем просто красивую фарфоровую куколку?
Рот у меня открылся от возмущения. От изумления.
– Откуда ты… Что ты сейчас сказал?
– Ведь поэтому ты одна отправилась в парк Бриндель, так? Чтобы найти убийцу раньше других? – Михал по-прежнему не смотрел на меня, сжимая одеяло, закрывавшее окно. – Зачем пробираться по опасным улицам, кишащим вампирами, чтобы отправить письмо? Не для того ли, чтобы доблестно спасти друзей? Иначе стали бы они тебя оплакивать тогда?
– Разумеется, они стали…
– Уверена?
Михал повернулся ко мне так быстро, что одеяло всколыхнулось. Взгляд его черных глаз сверлил меня.
– Ты уже доказала, что добра к другим? Что самоотверженна? Возможно, в следующий раз тебе стоит засунуть голову в пасть голодному оборотню. У бедняги разболелся зуб, а как еще доказать всем, что ты отважная и умелая?
Я отшатнулась:
– Я вовсе не…
– И если он укусит тебя – а в глубине души ты знаешь, что именно так и будет, – что ж, ты хотя бы попыталась помочь нуждающемуся. – С каждым словом голос его звучал все громче и злее, и он надвигался на меня подобно буре. – Возможно, твои друзья вспомнят об этом на твоих похоронах. Может, даже заплачут и подумают, что они зря недооценивали тебя. Ведь ты этого хочешь, так? Их одобрения?
Я открыла рот, чтобы возразить в ответ на его нелепое утверждение, но Михал снова перебил меня.
– Или, возможно, на самом деле ты так отчаянно ищешь свое собственное одобрение. Возможно, это ты видишь себя лишь прелестной куколкой, а не другие.
– Прекрати!
Я вжалась ногами в сундук; руки заскользили по дереву, липкие и холодные, и ненависть ядовитой змеей скрутилась в животе. Никогда прежде я не чувствовала себя так: словно внутри меня проснулось злобное существо, и, если я не нападу, если не ударю, не укушу, не раню, его яд убьет меня.
– Не смей так со мной обращаться! – воскликнула я. – Все обращаются со мной так, словно я маленькая и глупая. Но я не такая! Если встанет выбор между моей жизнью и жизнью друга, я всегда выберу друга. Всегда! Но тебе этого не понять, правда? У тебя никогда не было друзей, потому что ты холодный, жестокий и властный, и тебя никто не заботит, кроме себя самого. И смотри, куда тебя это завело? Твое правление под угрозой, родная сестра погибла, а убил ее, вероятно, твой кузен.
Михал остановился всего в паре дюймов от меня, прижав меня к сундуку:
– Мой кузен?
– Да, твой кузен! – язвительно бросила я, наслаждаясь тем, что знаю о его семье больше, чем он сам, – я, глупышка Селия, куколка, мученица, чья величайшая мечта – камни и горячая решетка. – Дмитрий пытался отобрать у Бабетты гримуар после того, как Одисса увела тебя на чердак. Откуда-то он знал Бабетту. Он связан со всем этим, проворачивал дела прямо под твоим заносчивым носом. Но ты был слишком занят вырыванием сердец у других.
– Говорит та, чья сестра подарила серебряный крест Бабетте, – прорычал он.
– В последний раз говорю, моя сестра не…
– Хватит, Селия! Этот крест принадлежал твоей сестре…
– У нас нет никаких подтверждений этому…
– …и каким-то образом оказался в руках Бабетты, ведьмы крови, которая разыграла собственную смерть, призналась, что убила мою сестру и попыталась похитить тебя для некоего Некроманта, которому нужна твоя кровь, чтобы воскрешать мертвых. – Его руки дернулись, как будто он сдержался, чтобы не встряхнуть меня. – «ФТ». Филиппа Трамбле. Крест неспроста взывает к тебе, и, поскольку мы вряд ли теперь найдем Бабетту, нашей новой подозреваемой стала твоя сестра.
Изо всех сил я оттолкнула Михала, но он не сдвинулся с места. Он был тверд как скала, не двигался, даже не дрогнул, а я толкала его снова и снова, едва не крича от отчаяния.
– Моя сестра мертва!
Когда я выхватила из складок платья нож, вампир схватил меня за запястье.
– Бабетта тоже была мертва.
– Тело Пиппы не пропадало из морга, Михал.
Я попыталась вырваться из его хватки, но он не отпускал меня. Чувствуя беспомощность, я горько заплакала, но не стала вытирать слезы.
«Пускай полюбуется», – зло подумала я.
Пускай он увидит, какая я дура. Как же глупо гоняться за вампирами, призраками и магией, когда я просто Селия!
– Мы похоронили ее. Я похоронила ее. И лежала рядом с ее трупом две недели. Или ты уже забыл, почему я боюсь темноты? Почему я боюсь вообще всего?
Михал нахмурился, увидев что-то в моем взгляде, и чуть ослабил хватку.
– Селия…
Однако я воспользовалась представленной возможностью и вырвалась.
– Никогда больше не прикасайся ко мне! Слышишь? Если коснешься меня, я… я…
Гнев так душил меня, что я не смогла договорить. Честно говоря, я не знала, что сделала бы. Как Михал и сказал, у меня не было природного оружия, большого мастерства и силы, только пренебрежение к собственной жизни. В горле у меня все сжалось, и, не говоря ни слова, я метнулась к двери, не в силах быть с ним рядом.
К его чести, Михал не стал меня трогать. Он просто возник передо мной, загородив дверь:
– Куда ты собралась?
Слезы лились так сильно, что его лицо расплывалось.
– Подальше отсюда.
«Подальше от тебя».
– Тебе не следует выходить из дома, Селия.
– А иначе что?
Я прижала ладони к глазам, отчаянно пытаясь на него не смотреть, не видеть его. Хотелось сбежать от всего – хотя бы на мгновение, – но, к сожалению, я не могла это сделать. В тот миг я ненавидела все, а особенно Михала за те чувства и мысли, которые он пробуждал во мне. Словно все слова, сказанные кем-либо обо мне, были правдой.
– Что ты сделаешь, Михал? Потащишь меня на Реквием в кандалах? Запрешь меня и выбросишь ключ? Ты просто отвратителен.
Он молчал, и, когда я отняла ладони от глаз и смахнула слезы, он подошел ближе. Его руки были опущены.
– Нет, – тихо произнес он.
– То есть «нет»?
Михал не ответил. Он просто растерянно смотрел на меня, и мне этого было достаточно. Я обошла его. Он не шевельнулся, чтобы остановить меня, но я ощущала его взгляд спиной, когда бежала вниз по лестницу. Я чуть не налетела на Дмитрия и Одиссу. Судя по их лицам, они слышали весь наш разговор, но я уже не могла остановиться.
– Селия! – Дмитрий попытался ухватить меня за руку, но Одисса оттащила его, а я бросила к другой лестнице. – Селия, пожалуйста, давай поговорим!
– Оставь ее, Дима, – пробормотала она.
– Но я хочу, чтобы она поняла…
Я выбежала из дома и уже не слышала, о чем они дальше говорили. Входная дверь с грохотом захлопнулась за мной. Никто не успел остановить меня, и впервые почти за две недели солнечный свет лился с ясного голубого неба, окрашивая мощеные улицы сверкающим золотом. Он согрел мои влажные щеки, мои растрепанные волосы, и на глазах снова выступили жгучие слезы. Я судорожно выдохнула, когда наконец увидела его. Солнце.
А потом упала на колени и зарыдала.
Глава 39. Звездные Слезинки
Я плакала так долго, что у меня начали болеть колени и гореть глаза. Когда тело отказалось пролить еще хоть одну слезинку – совершенно изнуренное рыданиями, – я села в более удобную позу и затуманенным взором окинула улицу. Округа выглядела как обычный район, где проживал средний класс, хоть внизу улицы и находился бордель. По обе стороны булыжной мостовой выстроились простые кирпичные дома с небольшими ухоженными садами. У одного из домиков на окне на солнышке грелась кошка. Чуть дальше по дороге мальчик в шерстяном пальто играл с собакой. Горожане уже начали свой день: мужчины сидели за рабочими столами, женщины занимались домашними делами. Картина казалась очень уютной и тихой.
Было тошно смотреть на эту пастораль.
Когда-то я мечтала, что буду жить в подобном доме. Мечтала завести собаку – маленького тявкающего терьера, – посадить розы, которые обвивали бы дверной проем из дуба. Сестра жила бы по соседству. Каждый день я бы целовала мужа, и мы бы занимались каким-нибудь полезным делом… Может, мы бы владели пекарней, галереей или даже просто лодкой. Мы бы могли совершить кругосветное путешествие, отправиться в лихие приключения с нашей собакой и десятком ребятишек. Мы могли бы быть счастливы.