«Жизнь не похожа на сказку, Селия».
Всхлипнув, я поежилась на холодном осеннем ветру. И хотя никто не прогуливался по улицам этим ранним утром – а у домов не висело плакатов с наградой за меня, – я не могла оставаться тут вечно. Кто знает, сколько горожан уже выглянули в окно и заметили меня? Может быть, они уже предупредили шассеров. Честно говоря, я бы их поняла – уж больно я привлекала внимание. Слишком выделялась при свете дня: бледная, в кричащем платье, вся в крови. Словно труп, гниющий на снегу.
«Или, возможно, на самом деле ты так отчаянно ищешь свое собственное одобрение».
Я снова и снова проигрывала в голове слова Михала.
«Возможно, это ты видишь себя лишь прелестной куколкой, а не другие».
Он произнес эти слова с таким жаром, словно не мог уже сдерживать их. Словно знал меня лучше, чем я сама… ведь на это он намекал, так? Что я не понимала собственных чувств и желаний? Чуть дрожа, я спрятала окоченевшие руки в карманы. Хотя светило солнце, никогда мне еще не было так холодно и неуютно.
Нужно зайти обратно в дом. Что бы там ни говорил Михал обо мне, я знала одно: вернуться к прежней жизни я уже не могла. Никогда у меня не будет лодки, сада с розами и порога из дуба. Никогда я не буду жить рядом с сестрой. При мысли о том, что, узнав о моей неудаче, папенька самодовольно усмехнется, а матушка озабоченно нахмурится, к горлу у меня подкатила желчь. Я не могла смотреть им в глаза. Я вообще никому не могла смотреть в глаза, особенно Михалу, но что мне оставалось делать? И снова почему-то он стал меньшим из зол… Как так получилось? Как случилось, что я предпочла компанию высокомерного и властного вампира своим собственным родителям и друзьям?
«Говорит та, чья сестра подарила серебряный крест Бабетте».
Я неохотно вынула из кармана серебряный крест и снова пригляделась к нему. В лучах солнца он ослепительно сиял, и, если чуть наклонить его – внутри у меня все сжалось, – действительно казалось, что раньше на нем было выгравировано «ФТ». Штрихи буквы «Б» казались новыми и не такими отчетливыми. Как свежие надписи в гримуаре Ля-Вуазен. Я провела пальцем по неровным краям креста, толком не глядя на них. С чего вдруг моей сестре носить такой крест? Неужели она была как-то связана с Бабеттой и Некромантом? Или, может, Бабетта украла у нее подвеску? Я сильнее нажала на край. Нетерпеливо. Может быть, «ФТ» вовсе не была Филиппой Трамбле. Может быть, Михал совершенно не понимал, что говорил, и схватился за соломинку, как делали мы все.
«Да ты вообще обо мне ничего не знаешь».
«Очевидно, ты тоже о себе ничего на знаешь, если полагаешь, что жертва ради этих людей имеет к ним какое-то отношение».
Чувствуя себя совершенно несчастной, я хотела уже подняться со ступенек, как вдруг пальцем нащупала на кресте выступ, который был острее других. Прямо на краю горизонтальной перекладины креста. Я рассеянно на него посмотрела… и ахнула. Наклонившись ближе, я вгляделась в витиеватый механизм, скрытый в ажурных завитках. Наверное, я ошиблась. Выступ был похож на какую-то застежку. Выходит, что это был и не крест вовсе, а медальон. Но ведь Михал бы понял, если бы крест открывался; он бы сразу разглядел замочек, как разглядел инициалы, и все же… Я еще раз наклонила украшение. Застежка была очень хитро спрятана, и, если бы я не ощупала край, я бы вообще ее не заметила.
Внутри у меня все затрепетало.
В таком крошечном углублении идеально спрятать секрет.
Взволнованная – во рту внезапно пересохло, – большим пальцем я открыла маленькую дверцу, и клочок писчей бумаги упал мне на колени. У меня перехватило дыхание. Пожелтевший лист был сложен в несколько раз. Вероятно, он был важен, если владелец креста носил его близко к сердцу. Дрожащими пальцами я развернула его и прочитала:
«Дорогая моя Филиппа!
Сегодня как будто Февраль. Встретимся в полночь у нашего дерева, и мы втроем будем вместе навсегда».
Три строчки. Три простых предложения. Я так пристально смотрела на них, словно как-то могла обратить их в ложь. Перечитала их два, три, четыре раза. Остальная часть письма была оторвана. Каждый раз, когда я смотрела на ее имя, мое сердце сжималось… «Филиппа».
Теперь уже сомнений не оставалось.
Крест принадлежал моей сестре.
А эта записка… Она тоже ее читала, держала в руках, а потом спрятала в украшение. Этот крест ей подарил возлюбленный? Может, он вырезал ее инициалы и подарил медальон в знак обещания, как Жан-Люк подарил мне кольцо?
«Встретимся в полночь у нашего дерева, и мы втроем будем вместе навсегда».
Я с трудом проглотила ком в горле. Как долго он ждал у дерева, пока не понял, что она никогда не придет? Пока не понял, что их мечта останется лишь… мечтой. И кто третий?
«…И мы втроем будем вместе навсегда».
Я нахмурилась. От беспокойства по спине у меня побежали мурашки. Это явно не была Бабетта. Филиппа получила послание, когда еще была жива, а в то время Бабетта ухаживала за больной сестрой. И почему он написал «Февраль» с большой буквы? Чем дольше я смотрела на записку, тем меньше смысла я в ней находила.
«Сегодня как будто Февраль».
«Февраль». Я напряженно пыталась понять смысл слова, но могла лишь представить холодный месяц, зимнюю пору, воображаемый ледяной дворец Филиппы. Может, так он хотел предупредить ее, чтобы она не оставляла следов на снегу? Я фыркнула при мысли о том, что родители в полночь разглядывали ее следы на лужайке, но, по правде говоря, ничего смешного в этом я не находила. Мне стало еще хуже, и в глубине души я пожалела, что вообще нашла эту записку. Холодными пальцами я сложила пергамент.
Пиппа не хотела, чтобы я знала об этой части ее жизни. Наверняка у нее были на то причины, а я…
Я совсем ее не знала.
Поджав губы и чуть сгорбившись от ветра, я спрятала послание обратно в медальон и закрыла его. Не стану рассказывать об этом Михалу. Ничего не буду рассказывать ему о Филиппе. Он захочет узнать о ней больше, выяснить, что она делала в последние дни жизни, и что тогда мы найдем? Моя сестра никого не убивала. Она не стала бы убивать. Пускай медальон ее как-то связывал с Бабеттой и Некромантом, но откуда она могла знать их лично? Моргана погубила ее задолго до того, как в Цезарине начались убийства.
«Нет!»
Я помотала головой и решительно поднялась.
«Моя сестра не была в этом замешана».
Я едва различила тихое шипение.
Замерев на полушаге, я обернулась – уверенная, что мне послышалось, – и вздрогнула, увидев чьи-то глаза в живой изгороди. Прищурившись, я огляделась по сторонам и вгляделась в ветви кустов остролиста. Глаза были большие, нечеловеческие, темно-карие, смутно знакомые. Как-будто на меня смотрел… лютен. Только вот в Амандине очень мало ферм и еще меньше полей – почва здесь была неплодородная, вокруг одни горы. Видимо, лютен оказался далеко от дома или заблудился.
– Привет, – тихо позвала я и подняла руку в дружественном жесте, как когда-то сделала на ферме месье Марка. Неужели прошло всего две недели? Казалось, что прошла целая вечность. – У тебя… все хорошо?
Лютен переминался с ноги на ногу, глядя на меня немигающим взглядом.
«Mariée?»
Я невольно напряглась от ожидаемого, но нежеланного вторжения в мои мысли.
– Я не отзываюсь на это имя. – Я помолчала и решила, что можно представиться. – Я Селия. А ты кто?
«Ты знаешь меня, Mariée, а я знаю тебя».
Я нахмурилась, расслышав знакомую трель. Неужели это…
– Звездные Слезинки?
Он кивнул и жестом подозвал меня подойти к нему. Ветви остролиста всколыхнулись.
«Мне нужно поговорить с тобой, Mariée. Нам нужно поговорить».
– Но…
Мне отчего-то не хотелось идти к нему, но я все же спустилась с лестницы, ожидая, когда он выйдет из тени кустов и подойдет ко мне. Лютен не двигался с места, и я остановилась у края мостовой.
– Как ты меня нашел? – спросила я, не в силах сдержать настороженность в голосе.
Неужели он почувствовал мой запах в Ля-Форе-де-Ю и последовал за мной до Амандина? Мои глаза заслезились, и я поднесла руку к носу. Даже на другой стороне улицы я чувствовала, что Звездные Слезинки пах… очень странно. Даже густой цветочный аромат духов не мог скрыть зловоние. Лютен пах словно…
Я опустила руку и покачала головой, не желая продолжать мысль. Нет, не могло такого быть. Не мог он так пахнуть. Не здесь. Не сейчас, когда стояло такое прекрасное осеннее утро.
«Мне нужна твоя помощь, Mariée».
Он замахал руками, и я невольно подошла поближе. Он казался взволнованным, его движения были судорожными и странными, словно он с усилием поднимал руки. Возле него жужжала огромная муха, так громко и неестественно в утренней тишине. Вздрогнув, я поняла, что мальчик с собакой зашли в дом.
«Мне нужна твоя помощь».
– Почему ты называешь меня Невестой? – спросила я громко и вскинула голову, хотя чувствовала, как кожу холодит страх. – С тобой что-то случилось?
«Ближе. Подойди ближе».
– Не подойду, пока ты все не расскажешь. Что-то случилось?
Лютен в отчаянии замотал головой.
«Мне нужна твоя помощь, Mariée. Холодно, как будто Февраль. Ему нужна твоя помощь, чтобы спасти нас».
Я замерла посреди пустынной улицы, ощущая отвращение и беспокойство.
– Кому нужна моя помощь?
Невольно я спрятала руку в карман и нащупала серебряную рукоять ножа.
– Кому «ему»? – Затем, отбросив всякую осторожность, я спросила: – Некроманту? Это ему нужна моя помощь? Отвечай, Звездные Слезинки!
Однако лютен лишь задергал головой и заскрежетал острыми зубами, подзывая меня подойти ближе. Подлетели еще две мухи. Они жужжали у его лица, но он даже не стал отмахиваться от них. Он не моргал, просто покачивался, сжимая узловатые локти и повторяя: «Холодный, как февраль. Нет. Мы все холодные, как февраль. Помоги».
Вид его – умом он явно тронулся – был так жалок, что я разозлилась на себя за то, что отнеслась к нему с отвращением. Это была не его вина. Он ни в чем не был виноват и отчаянно нуждался в моей помощи, а не осуждении. Если Некромант причинил ему вред, возможно, я могла как-то его излечить. По крайней мере, я могла бы вернуть его к семье в Ля-Форе-де-Ю, и там ему бы уже помогли.