– Я знаю, что ты не хочешь со мной разговаривать, но когда ты в последний раз ела? Я решил захватить хлеба в городе…
Повинуясь порыву, я выбила мешочек у него из рук, и тот упал на грязную улицу. Извиняться я не стала.
– Что еще ты решил захватить?
Дмитрий заморгал:
– Я не понимаю, о чем ты…
– У вас кровь на воротнике, месье Петров.
Лицо Дмитрия на секунду застыло, но в следующую секунду он снова ослепительно заулыбался. Он вынул из плаща золотистую грушу и помахал ею у меня перед носом.
– Не нужно так, дорогая. Что бы тебе ни послышалось в «Бездне», я не убийца… Не тот самый убийца… А ты наверняка проголодалась. Какой смысл морить себя голодом?
– Хватит, кузен, – тихо произнес Михал и, растворившись во мраке переулка, наблюдал за доками. Казалось, он родился тенью, а не человеком. – Сейчас не время и не место.
– Но она думает…
– Я знаю, что она думает, и поверь мне… – Михал бросил на Дмитрия изучающий взгляд. – Когда мы вернемся на Реквием, нас ждет долгий, обстоятельный разговор. Я не считаю, что ты убил Милу, но желаю услышать о твоих отношениях с Бабеттой Труссе и о заклинаниях в ее гримуаре. Особенно о том, на котором было написано: «Жажда крови». – Он сделал зловещую паузу. – Полагаю, ты знаешь о нем.
Дмитрий молчал с возмущенным видом.
«Я не считаю, что ты убил Милу…»
Я поспешно отвернулась, проклиная про себя Михала за его внезапную и такую удобную уравновешенность. Если он не подозревал Дмитрия, значит, подозревал кого-то другого, и, если бы крест Филиппы и правда горел, он бы уже начал дымиться.
Словно бы небрежно заправив медальон за ворот платья, я снова начала расхаживать из стороны в сторону. Мысли у меня разбегались. Сейчас было не время и не место размышлять о Дмитрии, да даже о Филиппе, а… мои лучшие сапоги безнадежно испорчены. После нашего приключения в Амандине на них остались пятна крови, которые вряд ли уже можно оттереть. Нужно было протереть их белым уксусом, отполировать кожу до блеска. Та пожилая пара хранила в кладовой мыло и уксус. Если бы я взяла их, они бы даже не заметили. Я начала расхаживать еще быстрее, волнение захлестнуло меня. Они бы ничего не узнали, даже если бы я подожгла свою обувь, сбросила это окровавленное платье и голой побежала в Ля-Форе-де-Ю, чтобы меня больше никогда не виде…
– Селия. – Михал обернулся и посмотрел на меня с сухой усмешкой. Из доков донеслись крики. – У тебя сердце учащенно бьется.
Я поднесла руку к горящей груди:
– Правда? Понятия не имею почему.
– Правда?
– Правда.
Вздохнув, он подошел ко мне. Как всегда, он сцепил бледные руки за спиной, и этот жест отчего-то успокоил меня, хоть Михал и смотрел на меня свысока.
– Сегодня ты сбежала от нежити.
Я приосанилась:
– Да, сбежала.
– Ты перехитрила ведьму крови.
– Не без помощи. – подала голос Одисса, рассеянно рассматривая свой острый ноготь.
– И нежить, и ведьмы были куда умнее твоих так называемых братьев, – продолжил Михал, проигнорировав ее комментарий.
При упоминании об охотниках мне тут же захотелось посмотреть ему за спину на доки, но я сдержалась и сосредоточилась на его лице. В его глазах ярко сверкало нечто, похожее на гордость.
– Они не станут снова проверять гробы, Селия. Даже шассеры боятся смерти, пускай они в этом не признаются. Страшатся ее приближения. Когда начальник порта закончит проверку, мы незаметно проберемся к грузам, и мои моряки перенесут гробы на корабль. Мы вернемся на Реквием еще до рассвета.
Словно в ответ, начальник порта – смуглый коренастый мужчина с проницательным взглядом – постучал скрюченной рукой по последнему гробу и крикнул, что все хорошо. Его команда пошла проверять другой груз, а матросы с нашего корабля начали слоняться без дела по докам с пустыми глазами. Михал говорил, что эти гробы были вырезаны из редких хвойных деревьев, растущих в Ля-Форе-де-Ю. Было трудно вслушаться в тонкости его плана, когда за его спиной – за переулком, моряками и гробами – доки кишели шассерами. Их синие мундиры пробуждали отголоски воспоминаний. Яркие, болезненные, навязчивые.
Среди них раздался знакомый голос.
Услышав его, я закрыла глаза.
– Я могу помочь вам встретиться и поговорить, – прошептал Михал.
Я тут же открыла глаза и невольно нашла взглядом единственного человека, которого не желала видеть.
Я сразу же его увидела.
Там – среди своих подчиненных – Жан-Люк в отчаянии перевернул бочку с зерном. Зерно просыпалось у ног фермера, побагровевшего от злости. Однако Жан-Люк уже кинулся поднимать бочку. Он поспешно начал собирать зерно голыми руками и извиняться, пока фермер яростно сквернословил. Фредерик опустился, чтобы помочь, но Жан-Люк выругался и оттолкнул его.
Непроизвольно я шагнула вперед.
«Жан-Люк».
В груди у меня все сжалось при виде его – такого близкого и дорогого мне, и в то же время такого далекого. Когда-то мы были очень похожи. До сих пор помню, как решительно горели его глаза, когда разыгралась битва за Цезарин. Вместе мы спасали детей. И пускай нас окружал ужас, никогда прежде ни с кем я не ощущала такого единства. Мы действовали рука об руку, у нас была общая цель – помогать детям и помогать друг другу. Тогда мы были настоящими друзьями и напарниками, и в то утро, когда Жан украдкой вытер Габриэль слезы, я поняла, что люблю его.
Сердце защемило.
Но когда я взглянула на него сейчас, мне казалось, что я смотрела в разбитое зеркало; его отражение было острым и изломанным. Теперь его глаза горели каким-то безумным блеском. Под ними залегли глубокие тени, словно он не спал несколько дней. По его приказу шассеры забирали вещи, чтобы осмотреть их. По всему порту дежурили констебли и проверяли лица всех проходящих. Один из них схватил темноволосую женщину и не отпускал ее, пока ее супруг – одной рукой держащий плачущего младенца, а другой кричащего ребенка – не пригрозил, что обратится в вышестоящие инстанции.
Через дорогу Базиль случайно выпустил куриц, и десятки охотников носились по докам, пытаясь поймать птиц раньше, чем это успеет сделать собака начальника порта. Пес радостно лаял и кусал прохожих за ноги. Шарль поднес факел к алому платью, которое достал из сундука какой-то женщины, а Фредерик пытался успокоить начальника порта, накинувшегося на Жан-Люка и фермера.
– Идиот! – Он толкнул кулаком Жан-Люка в грудь, а его команда согласно закивала. – Я пятьдесят лет управляю портом, и при мне никто так небрежно не обращался с вещами и грузом…
– Все пропало! – яростно взревел фермер и перевернул бочку с грязным зерном.
Жан-Люк молча смотрел, как зерно просыпалось ему на сапоги.
– Я доложу об этом королю, охотник! – воскликнул фермер. – Ты обошелся мне в сотню кварт[22], и помяни мое слово: ты заплатишь за каждую потерянную крону…
– А где же старина Ашиль? – Начальник порта огляделся по сторонам, а Жан-Люк, опустив глаза, с трудом сглотнул и стиснул зубы. Из толпы появился Рид. Он вел на веревке собаку начальника порта. – Вряд ли он знает, что ты тут вытворяешь. Не сомневайся, я и с ним поговорю и потребую возместить ущерб. Только взгляни на мою гавань. Корабли отстают от расписания, дети плачут, повсюду куриный помет…
– И ради чего? – Теперь фермер уже действительно толкнул Жан-Люка, и мы с Ридом одновременно шагнули вперед. Рид с хмурым видом положил руку на плечо мужчины, а тот зло усмехнулся и плюнул под ноги Жан-Люка. – Потому что твоя шлюшка может прятаться в моем урожае? – Он отстранился от Рида и пнул бочку в сторону Шарля, все еще изучающего алое платье. – О, мы все слышали, правда? Мы все знаем о ее встрече на севере. Мой брат приятельствует с одним из твоих шассеров. Судя по всему, она вовсе не умерла. Да и не похищал ее никто. Кажется, она просто сбежала с какой-то тварью.
Жан-Люк напрягся, а я судорожно вздохнула.
– Мы ищем мадемуазель Трамбле для помощи в расследовании убийств, – тихо сказал Рид и передал веревку Фредерику. – Она могла бы помочь поймать и наказать убийцу. – Он подошел к Жан-Люку, и его голос зазвучал сильнее и увереннее, когда он обратился к присутствующим. – Мы приносим извинения за неудобства и ценим вашу помощь в поисках мадемуазель Трамбле, которую – несмотря на все слухи – мы все еще считаем похищенной. В последний раз ее видели в месте под названием «Бездна»…
– В борделе, – фыркнул фермер.
– Возможно, она сядет на корабль, отплывающий из Цезарина, – решительно продолжал Рид, не обращая внимания на гневные перешептывания.
Он посмотрел на Жан-Люка. Тот коротко кивнул и расправил плечи. Хотя взгляд Жана был по-прежнему напряженным и дышал он неровно, в его голосе вновь послышались властные нотки, когда он обратился к толпе.
– Если такое случится, – сказал он, – наши шансы найти мадемуазель Трамбле растают на глазах. Мы просим вас потерпеть еще немного, ведь мы пытаемся спасти невинную девушку от чудовищного зла.
«Найти».
«Спасти».
Слова застряли у меня в горле, а фермер снова сплюнул, начальник порта фыркнул, но Жан-Люк не обратил на них никакого внимания и круто развернулся, чтобы поймать курицу.
«Разговор окончен».
Покачав головой, Рид пошел за ним, и – к моему ужасу – курица побежала прямо к гробам, в то время как шассеры и полиция возобновили поиски.
Задержав дыхания, я попыталась последовать примеру Михала и слиться с тенями. Как же я была благодарна за его черный плащ.
– Жан-Люк, постой. – Рид догнал Жана, испугав толстую курицу, которая с громким кудахтаньем запрыгнула на гроб Михала. – Давай поговорим.
– Не о чем говорить. – Жан-Люк метнулся к курице, но не поймал ее. – Этот тупой фермер и так уже все сказал. Селия жива. Она была в магическом борделе за сотни миль отсюда. И судя по слухам, она там работает, – добавил он с горечью.
Рид аккуратно подошел к курице:
– Мы не знаем, почему она была там.