Дмитрий резко открыл глаза, я отшатнулась и опрокинула несколько флаконов с духами. Те упали на пол и разбились.
– То есть… Ты хочешь сказать…
Я с ужасом оглядела комнату, и внутри у меня все сжалось. Не может быть. Это не правда.
– Дмитрий, – испуганно прошептала я и подняла потрепанную куклу, – ты что, хранишь их на память?
– Чтобы помнить их. – В его глазах промелькнул тревожный блеск, когда он посмотрел на куклу. – Всех до единого.
– Но этих вещей сотни…
– Ты имеешь полное право бояться меня, – мрачно сказал он. – Если бы не Михал, я бы убил тебя в ту же минуту, когда вошел в твою комнату. Я не смог бы ничего с собой поделать. Ты пахнешь так… вкусно.
Что-то в его выражении лица напомнило мне о Яннике, и, вспомнив слова Михала, я сделала шаг назад.
«Когда Дмитрий пьет кровь, он теряет рассудок. Многие вампиры забываются на охоте, но страдающий от жажды утрачивает всякое самообладание: он ничего не помнит, ничего не чувствует и неизбежно убивает свою жертву самым страшным способом. Если ничего не делать, в итоге можно стать животным, подобно Яннику».
– Не подходи ко мне. – Мой голос чуть задрожал. Я бросила взгляд на дверь, а Дмитрий поднялся с кресла. – Не приближайся.
– Я не хочу причинить тебе боль, Селия, – сорвавшимся голосом сказал Дмитрий. Его лицо помрачнело на мгновение, он выглядел одиноким и несчастным. – Я не причиню тебе боль. Обещаю.
– Вряд ли ты можешь обещать подобное.
– Как ты не понимаешь! – Он в отчаянии заломил руки, но ко мне не стал приближаться, и я немного расслабилась. – Именно поэтому мне нужен гримуар. Только чарами можно исцелить жажду крови… Без них я буду убивать снова и снова, пока Михалу не придется вырвать мне сердце. И я заслуживаю такой участи, Селия, за все те страдания, которые причинил другим. Когда мы впервые повстречались, я… та кровь в коридоре… Я просто…
– Хватит. – Я отчаянно замотала головой, пятясь к двери. – Не надо, я не хочу…
– Мила пыталась мне помочь. Только она одна сочувствовала мне. Даже Одисса не понимала, почему я просто не могу справиться с собой. Она перечитала все книги, чтобы найти объяснение, лекарство, но именно Мила предложила отправиться к Госпоже Ведьм.
Я взялась за дверную ручку и замерла. Я просто не знала, что сказать или подумать, пока пыталась осознать, что вампиры искали помощи у Лу… которая намеренно превращалась в Старуху, кудахтала и щипала Рида за зад. Но, с другой стороны, все было вполне понятно. Лу была самой могущественной ведьмой в королевстве, одолевшей самую злобную женщину на свете.
– Она бы помогла тебе, – невольно вырвалось у меня.
– Я написал ей о своем недуге. – Дмитрий с отвращением покачал головой. – То есть я написал в собор Сан-Сесиль.
– Что?
– Я не знал, как еще можно с ней связаться, а слухи о ее свадьбе с шассером дошли даже до Реквиема.
– Михал за одну ночь все обо мне узнал. Наверняка он мог найти и ее дом, так? Почему ты послал письмо в Башню? Охотники, конечно, изменились после битвы за Цезарин, но не настолько.
Дмитрий вскинул подбородок, в его взгляде промелькнуло упрямство.
– Я не хотел втягивать в это Михала. Он бы не позволил нам покинуть остров… а когда Госпожа Ведьм написала ответное письмо с местом и временем встречи, Мила решила поехать вместе со мной.
– Что за ерунда, – нахмурилась я и отпустила дверную ручку. – Лу не живет в соборе с прошлого года. Она бы не получила там послание.
– Верно.
Он осторожно, словно не желая будить зверя, вынул из кармана сложенный лист писчей бумаги и протянул его мне. Пришлось подойти к нему.
– Она и не получила послание.
Поспешно я выхватила у него лист бумаги и отошла к столу. Развернула письмо и первым обратила внимание не на слова. Нет. На почерк. Сердце упало, когда я увидела знакомый росчерк пера. Почерк был мужским, и по коже пробежал мороз. Я уже видела его… в любовном послании к моей сестре.
– В ту ночь у собора нас встретила не Луиза ле Блан, – сказал Дмитрий. – Из тени на нас напал человек в капюшоне, и… и я утратил самообладание. – Взгляд вампира стал отстраненным, и я поняла, что он видел перед собой нечто другое, а не свою жуткую спальню. – Я должен был почуять магию, должен был понять, что передо мной колдун крови, но я… поступил иначе.
– Что произошло? – прошептала я.
– Я укусил его. – Дмитрий поежился, словно снова пережил ту минуту и почувствовал кровь Некроманта. – Ты и сама знаешь, что кровь Алой Дамы, то есть в данном случае Алого Кавалера, для врагов подобна яду. Я едва спасся.
– А Мила?
Он покачал головой.
– К мужчине подошла Бабетта, в руках у нее был шприц. Наверное, со своей кровью, потому что Мила тут же упала. Я ничего не мог сделать, лишь смотреть, как они зачитали заклинание из гримуара и высушили Милу. – Голос у него сорвался, и в горле у меня все сдавило, когда я представила себе эту картину. Смерть Милы не была быстрой и безболезненной. – Когда они закончили, то прошлись по переулку, поддразнивая меня гримуаром. Обещали, что смогут вернуть ее и излечить меня от жажды крови. Мне… пришлось бросить ее там, Селия. Мне пришлось бросить Милу, иначе я бы тоже погиб. Они бы и меня убили. Когда пришли шассеры, и я, и эта парочка сбежали.
Горло сдавило так, что сложно было говорить.
«Как же это нечестно».
Даже после смерти Мила не хотела говорить правду. Нечестно, что она погибла такой ужасной смертью, желая помочь Дмитрию, а тот сбежал целым и невредимым. Он бросил ее в мусоре, убил сотни невинных и все же выжил, чтобы скорбеть по ней. Скорбеть по себе. Если бы мой желудок не был пуст, меня бы стошнило.
Я осторожно протянула ему письмо и прошептала:
– Мне жаль.
Смотреть ему в глаза было невыносимо. Я не знала, что сказать.
– Я любил Милу.
В мгновение ока Дмитрий оказался передо мной, а в его карих глазах горел огонь. Невольно я сжала нож.
– Я любил ее, Селия, и я сделаю все, чтобы отомстить за ее смерть. Своими руками вырву у этого Некроманта сердце. Сожгу на костре Бабетту.
Выхватив у меня нож и отшвырнув его, он схватил меня за плечи, вынудил посмотреть ему прямо в его горящие глаза, чтобы я по-настоящему увидела его.
– Но для начала мне нужен гримуар. Мне нужно вернуть самообладание, чтобы трагедии у Сан-Сесиля никогда больше не повторилось.
Он выглядел совершенно искренним, свирепым – одновременно как Дмитрий, которого я знала, и как Дмитрий, которого я видела в «Бездне», – и сейчас он был настоящим. Теперь я была в этом уверена. Он совершил ужасные, непростительные поступки, но мы все когда-то делали что-то ужасное.
Даже Филиппа.
Если никто не поможет Дмитрию, он продолжит убивать, и его кошмарная коллекция будет расти и расти, пока не раздавит его.
– Я помогу тебе найти гримуар, – сказала я.
Мне оставалось только молиться, что я проживу еще довольно долго и успею пожалеть об этом.
Глава 44. Серебряная бабочка
Родители никогда не заворачивали подарки для нас – это всегда делала Эванжелина, у которой была скверная привычка заворачивать подарки только с наступлением сочельника. Матушка приходила в ярость от такого, но для меня это стало традицией: когда часы пробивали полночь, я будила Пиппу, и вместе мы – обычно притворяясь пиратами – прокрадывались в кабинет отца, чтобы посмотреть на добычу. Однажды я сделала нам повязки на глаза и довольно уродливого попугая для сестры. Она назвала его Фабьен и таскала его везде на плече, пока матушка не накричала, что мы развозим грязь, и не выбросила его. Мы с Филиппой плакали неделю.
Шли годы, и сестре все меньше хотелось играть со мной. Она все меньше стала мне улыбаться, а потом, когда ушла Эванжелина, и вовсе перестала. В следующем году наша новая гувернантка – женщина с худым и бледным лицом, ненавидевшая детей, – заперла все наши подарки в шкафу у своей спальни. Я разбудила Пиппу, желая продолжить нашу игру, но та натянула одеяло на голову и со стоном перевернулась.
– Уходи, Селия.
– Но все же спят!
– И правильно делают, – проворчала она.
– Да ладно тебе, Пиппа. Папенька на прошлой неделе приметил такой красивый синий шарф. Может, он купил его для меня. Он говорил, что синий мне к лицу.
Она приоткрыла один глаз и сонно на меня посмотрела.
– Синий тебе не идет.
– Уж больше, чем тебе. – Я ткнула ее в ребра чуть сильнее, чем того хотела. – Так ты идешь? Если шарфа не окажется среди подарков, куплю его себе сама, – лучезарно улыбнулась я ей. – Рид заглянет к нам в рождественское утро. Хочу, чтобы мой наряд сочетался с его мундиром.
Филиппа отбросила одеяло и прищурилась.
– И как же ты собираешься его купить? У тебя нет денег.
Я беспечно пожала плечами и проплыла к двери нашей детской.
– Папенька даст мне денег, если я попрошу.
– Ты ведь знаешь, откуда он их берет, так?
Но я уже выскользнула в темный коридор, и Пиппа, схватив свечу, нехотя пошла за мной.
– Селия! – прошипела она. – Нас же накажут из-за тебя! – Она потерла руки, пытаясь согреть их. – И все из-за какого-то уродливого шарфа. Зачем тебе вообще подбирать наряд в цвет одежды Рида? Неужели ему надо надевать шассерский мундир, чтобы подбросить полено в наш камин на Святки?
Я повернулась и посмотрела на сестру. Мы стояли у спальни гувернантки.
– Почему ты так ненавидишь его?
– Вовсе нет. Просто считаю, что он смешон.
Я вынула шпильки из волос и вставила их в замок шкафа.
– А что ты хочешь на Рождество в этом году? Красивое перо и стопку писчей бумаги? Бутылочку чернил? Ты столько писем пишешь…
Филиппа скрестила руки на груди:
– А вот это тебя не касается.
Я едва сдержалась, чтобы не фыркнуть, и поглубже вставила шпильки в замок. Сдула выбившуюся прядь с лица. Я думала, что открыть замок будет легче. В книге было все так просто.
– Ох, подвинься.
Пиппа вложила мне в руку свечу и выхватила шпильки. Парой быстрых и точных движений она открыла замок. Дверь распахнулась.