— Будете действовать по моим указаниям, — сказал Ортис дону Алонсо.
— Хорошо.
— Чем скорей мы его поймаем, тем лучше.
В первый же день они обошли два небольших квартала, прилегающих к площади Лаваньес, а также дома Каса–дель–Кура, примыкающие к улице Сантьяго–эль–Верде, обшарили все закоулки Уэрты–дель–Байо и все таверны от улицы Пенья–де–Франсия и улицы Посланников до самой Пико–де–Панюэло. Когда уже совсем темнело, они зашли передохнуть в одну из таверн на Черной улице.
— Вы знаете, почему эту улицу назвали Черной? — спросил Ортис дона Алонсо.
— Нет.
— Очень просто. Сюда приходит много народу, пьют дрянное вино, их потом, конечно, рвет, и рвота у них черная. Сначала только таверна стала называться Черной, а потом и вся улица.
Этим важным сообщением и закончился первый день поисков. На следующий день с самого раннего утра они отправились на Южную улицу.
— Посмотрим, может быть, здесь удастся что–нибудь разузнать, — сказал Ортис, указывая на невзрачную таверну рядом с кладбищем.
Они вошли. Ортис был знаком с хозяином, и между ними завязался разговор о добром старом времени, когда контрабандное вино удавалось перевозить целыми фурами.
— Вот это была торговля! — воскликнул Ортис.
— Да, было времечко, — подхватил хозяин. — Кое–что звенело в карманах. Деньги гребли лопатой.
— И все было тихо.
— А как же? Контрабандисты запросто здесь останавливались, а таможенники сами помогали им переправлять товар. И без всяких потерь. Случалось, сюда свозили по тридцать бочонков.
— Вы тоже погрели на этом руки? — спросил дон Алонсо.
— Какое там! Все это было до меня. Когда я приобрел таверну, таможенники устроили настоящий кордон между дорогой и домами: теперь и кварты не пронесешь без пошлины.
Разговаривая с хозяином, Ортис, как бы между прочим, спросил о Кривом, но тот не только его не знал, но даже никогда не слышал о таком.
Полицейские покинули таверну и, вместо того чтобы следовать по улице Йесерос, пошли берегом Аточского ручья, дошли до того места, где он сливался с речушкой Аброньигаль, миновали железнодорожный мост и вскоре среди поля заметили белую лачугу с зеленым навесом. На свежепобеленной стене можно было прочесть надпись, сделанную не очень умелой рукой: «Таверна Хромого».
— Зайдем, может, здесь клюнет, — сказал Ортис.
Площадка перед домом была выложена каменными плитами, а посредине росло одинокое дерево. Они вошли. В передней комнате на скамье сидел какой–то мрачный детина с злыми глазами. Увидев Ортиса, он вздрогнул и явно забеспокоился.
Ортис сделал вид, что ничего не заметил, и, обратившись к худой чернявой женщине, стоявшей за стойкой, попросил два стакана вина.
Принимая стаканы, он скосил глаза на мужчину и спросил его:
— Как идут дела в кабачке Барана?
— Хорошо идут.
— Там собирается, наверное, теплая компания?
— Как и везде.
— А Кривой все еще захаживает туда?
— Что за Кривой?
— Кривой, разве не помните? Рыжий. Вы его отлично знаете.
— Он никогда и не ходил к Барану. Он ходит в кабачок, что около Пуэнте—Вальекас.
Ортис допил свой стакан, вытер рот тыльной стороной ладони и попрощался с хозяйкой.
— Этот тип, — сказал он шепотом дону Алонсо, когда они уже были на улице, — убил одного крестьянина. Удивляюсь, как ему удалось отделаться от каторги.
— Кажется, он идет за нами, — пробормотал дон Алонсо, опасливо оглядываясь.
— Ну, нас ему вряд ли удастся укокошить, — громко сказал Ортис и, остановившись, стал вынимать пистолет из кобуры.
Притаившийся за косогором парень из кабачка Барана, поняв, что его обнаружили, быстро ретировался.
— Идем отсюда.
Оба прибавили шагу и скоро оказались на Пуэнте—Вальекас. Они зашли в кабачок. Толстая немолодая женщина низенького роста, скуластая, повязанная красным платком, возилась у пианолы.
— Однорукий здесь? — спросил ее Ортис.
— Должен быть здесь.
Несколько пар, танцевавших под звуки пианолы, остановились, чтобы взглянуть на Ортиса и дона Алонсо.
Однорукий двинулся им навстречу. Это был высокий плечистый блондин с округлой женской шеей и лицом.
— Ищете кого–нибудь? — спросил он высоким бабьим голосом.
— Да. Человека по прозвищу Кривой.
— Сюда он давно не заходит,
— Где же он обретается?
— В Лас—Вентас.
Они вышли из кабачка и снова направились вдоль реки. Несколько чумазых мальчишек плескались в воде.
Когда они добрались до квартала Донья Карлота, уже начало темнеть. Над зеленым массивом парка Ретиро высились крыши Мадрида. Неподалеку позванивало колокольцами стадо.
За последними домами квартала тянулись каменные карьеры. Кое–где горели костры. От них шел густой едкий дым (это жгли навоз) и, низко стелясь над зелеными посевами, наполнял воздух такой вонью, что было трудно дышать. Вдали, над горизонтом, бледные струйки дыма сливались с облаками, расцвеченными пурпурным заревом заката,
Ортис спросил у одного из каменщиков, не знает ли он Кривого.
— Это рыжий такой парень?
— Да.
— Пару дней назад я видел его в Элипе.
— Отлично. Сходим и туда, — пробормотал Ортис.
Они снова пошли вдоль берега. Небо, сплошь затянутое красными облаками, быстро темнело. Пересекли Викальварскую дорогу.
— Когда–то я шел здесь хоронить свою дочку, — сказал Ортис. — Я нес ее на руках. Завернул в плащ и понес на Восточное кладбище. Денег не было даже на гроб…
Одно печальное воспоминание потянуло за собой другие, и он начал рассказывать дону Алонсо историю своей трудной жизни.
Дону Алонсо не терпелось поведать о своих злоключениях в Америке, поэтому он слушал не очень внимательно.
Между тем Ортис все говорил и говорил, а дон Алонсо рассеянно бормотал:
— Ничего, все образуется, все кончится хорошо.
В разговорах они не заметили, как на землю спустилась ночь. Показался месяц; легкий туман расстилался над полями; одинокие деревца отбрасывали длинные тени на дорогу; тихо журчала река, извивавшаяся серебристой змейкой.
Неожиданно дон Алонсо заметил, как между стволами деревьев мелькнула чья–то тень. Он схватил Ортиса за руку и сделал знак замолчать. Послышался шум раздвигаемых веток и быстро удаляющиеся шаги.
— Что это? — спросил Ортис.
— Кто–то выскочил вот отсюда.
— Откуда?
— Точно не заметил, вот от этих деревьев.
Они отправились туда и увидели небольшой холмик из камней и хвороста.
— Здесь что–то неладно, — сказал Ортис, тыкая палкой.
Он отвалил два больших камня, отодвинул доску, и перед ними открылась огромная дыра. Ортис зажег спичку. Это был квадратный вход в пещеру, вырытую кем–то в рыхлой влажной земле. Пещера была совсем маленькая: метра три в глубину и не больше метра шириной. У дальней стенки было устроено ложе из соломы и старой бумаги, застеленное серым одеялом. Тут же валялись обглоданные кости и пустые консервные банки.
— Мы напали на чье–то логово. Кривой это или еще кто, но обитатель его явно не в ладах с законом.
— Почему вы думаете?
— Хотя бы потому, что он не платит налога.
— Что же мы будем делать?
— Будем ждать. Я останусь здесь, в пещере. Вы приставьте доску и завалите ее камнями — все как было — и караульте снаружи. Когда этот тип вернется — а он обязательно должен вернуться, — вы его пропустите и сразу встанете у входа.
— Хорошо.
Ортис сел на постель и взвел курок пистолета. Дон Алонсо, завалив вход, выбрал укромное место, лег на землю и стал ждать. Ему порядком надоело слушать Ортиса, тем более что сам он не мог вставить ни одного слова о собственных своих бедах. А ему было что рассказать! Подумать только: он полицейский и выслеживает преступника!
Потянулись долгие часы ожидания. Ортис ждал в пещере, а дон Алонсо караулил у входа. Кривой появился только под утро. Под мышкой он держал какой–то сверток. Он пересек речушку, подошел к пещере, отодвинул доску… Дон Алонсо быстро вскочил и встал у входа, держа наготове револьвер,
— Все в порядке! — крикнул Ортис и тут же вышел из пещеры вместе с Кривым.
— Этот? — спросил полицейский.
— Он самый.
— Если вздумает бежать, стреляйте, — сказал Ортис дону Алонсо.
Дон Алонсо наставил на бандита пистолет, и Ортис связал ему руки за спиной. Парень дрожал и не сопротивлялся.
— Теперь идем!
У дона Алонсо затекли ноги и руки, все тело ломило. Втроем они направились по дороге на Элипу, и, когда добрались до нового госпиталя Сан—Хуан де Дьос, уже совсем рассвело. Утро было хмурое; тучи заволокли все небо.
Дону Алонсо становилось все хуже и хуже: он чувствовал дрожь во всем теле, голова разламывалась, сильно кололо в груди.
— Я заболел, — сказал он Ортису, — мне очень плохо,
— Тогда я один справлюсь.
Ортис и Кривой пошли вперед. Отставший дон Алонсо едва передвигал ноги. Когда он добрался до парка Ретиро, то обратился к первому же полицейскому за помощью. Тот пошел с ним, и на улице Алкала они сели на извозчика. Дон Алонсо сильно кашлял и с трудом дышал. У ворот госпиталя его пришлось вытаскивать на руках и уложить на носилки.
Пока его переносили, он почувствовал себя совсем разбитым, в голове сильно стучало.
«Дело плохо. Видно, пришел мне конец», — подумал он с тоской.
Он не помнил, как его укладывали в постель, но сообразил, что находится в больнице. Во всем теле он чувствовал сильный жар. К кровати подошла монахиня и приладила к изголовью образок. Это напомнило ему одну историю и, несмотря на плачевное состояние, заставило рассмеяться. Один больной цыган, поняв, что умирает, стал призывать на помощь всех святых. Какая–то женщина, желая помочь бедняге, принесла ему иконку с изображением младенца Иисуса и сказала:
— Помолись, брат мой, и он тебя не оставит.
И цыган ответил, явно разочарованный:
— Э, сестрица! Мне нужен настоящий Христос… постарше, чем этот малыш…
Потом на него нахлынул поток воспоминаний, лихорадка усилилась, и совсем