В 1930 году Альберту Эйнштейну поступило предложение из Калифорнийского технологического университета в Пасадине прочесть курс лекций по теоретической физике в качестве «приглашенного профессора». Ученый, разумеется, согласился.
Наверное, он с улыбкой вспомнил эту безумную, на взгляд европейца, страну, которую он уже посещал в 1921 году.
Альберт и Эльза Эйнштейн позируют фотографам на пресс-конференции в Пасадине во время второго визита в США. 1931 г.
Тогда, не успел он сойти с борта парохода в нью-йоркской гавани, на него набросились десятки журналистов с одной просьбой – в двух словах изложить теорию относительности. Сначала Эйнштейн оторопел от такой почти детской непосредственности, граничащей с непроходимой глупостью, но потом все же нашелся: «Если вы согласитесь не слишком серьезно отнестись к ответу и принять его как своего рода шутку, я могу дать следующее объяснение. Прежде считали, что, если все материальные тела исчезнут из Вселенной, время и пространство сохранятся. Согласно же теории относительности, время и пространство исчезнут вместе с телами».
Журналисты тогда были в восторге – коротко и ясно, – что еще нужно для передовицы?!
Эйнштейн в Нью-Йорке во время первого визита в США. 1921 г.
Тайно ученый надеялся, что истерия вокруг него несколько поутихла, и его посещение Соединенных Штатов не будет носить характер тотального, граничащего с нарушениями рассудка поклонения перед его персоной. Однако, с другой стороны, Эйнштейн, конечно, ловил себя на мысли о том, что, если внимание к нему будет недостаточным, он, разумеется, расстроится.
Сомнения ученого были мгновенно рассеяны все в той же нью-йоркской гавани – теперь уже сотни журналистов и фотографов набросились на дорогого гостя и, не давая ему опомниться, забрасывали вопросами: «Где ваша скрипка? Чем болен ваш сын? Каково будущее человечества? Ваше отношение к Гитлеру? Вы коммунист? Нужна ли религия?» И, естественно: «Как изложить теорию относительности в одной фразе?»
Мгновенно окунувшись в это поклонение, в котором было все – искренняя любовь и уважение, глупость и безграмотность, суеверие и болезненное любопытство, – Эйнштейн, может быть впервые, понял, что уже давно не принадлежит себе, что он несвободен. И это угнетало его.
«Подавленное состояние было, по-видимому, результатом сложного множества причин. Эйнштейн не мог забыть трагической судьбы сына. К этому присоединялись тяжелые впечатления от Берлина, усиливавшаяся и внушавшая все большие опасения активность черносотенных организаций. Иррациональная стихия давила на сознание апостола научного и общественного рационализма. Эйнштейн уже не мог уйти в сферу чистой физической мысли. Он стал пассивнее, поток внешних условностей, требований этикета уже не встречал былого юмористического, но весьма твердого сопротивления».
Семинары, коллоквиумы, лекции, проведенные Эйнштейном в Калифорнии и Аризоне, были уже частью какого-то глобального ритуала, когда сотни слушателей внимают своему кумиру, а кумир парит в своих мыслях, лишь незначительная часть которых понятна его благодарным слушателям.
Пожалуй, лишь посещение индейского племени и присвоение ученому имени – «Вождь Великой Относительности» – несколько оживило и развеселило Альберта Эйнштейна.
А в целом все это утомляло, но реалии жизни были таковы, что, видимо, по-другому организовать свою жизнь уже было невозможно.
Через год он вновь приехал в Америку.
Контакты, завязавшиеся в Пасадине, оказались весьма полезными. Ученого хотели видеть и слышать ведущие учебные заведения Соединенных Штатов.
Профессорский состав физического факультета Калифорнийского технологического института, где с лекциями выступал А. Эйнштейн. 1930–1931 гг.
В эти дни Эйнштейн записал в своем дневнике: «Я решил покончить с берлинской оседлостью и стать перелетной птицей на весь остаток жизни. Чайки по-прежнему эскортируют корабль в своем непрестанном полете. Они – мои новые коллеги».
Проведя в Калифорнии всю зиму, весной 1932 года Эйнштейн вернулся в Берлин. И сразу оказался в кипящем котле нацистской политической истерии.
4 июня 1932 года был распущен Рейхстаг. На прошедших через месяц выборах НСДАП одержала уверенную победу, опередив социал-демократов на девяносто семь голосов. Это была уверенная победа, давшая повод Гитлеру говорить о том, что его планы по возрождению великой Германии и созданию Третьего рейха почти реализованы. Дело осталось за малым – окончательно захватить власть.
3 декабря 1932 года рейхсканцлером был назначен генерал рейхсвера Курт фон Шлейхер, изначально имевший влияние на рейхспрезидента Германии Пауля Людвига фон Гинденбурга, но впоследствии вступивший с ним в конфликт, чем подписал себе смертный приговор. В январе 1933 года он был смещен с занимаемой должности, на которую был назначен Гитлер, а 30 июня 1934 года во время так называемой «ночи длинных ножей» был убит по личному распоряжению последнего.
«Евангелие силы и угнетения, господствующее сейчас в Германии, угрожает свободе европейского континента. Эту угрозу нельзя устранить лишь моральным оружием, ей нужно противопоставить организованную мощь».
Что подразумевал ученый под «организованной мощью», сказать трудно. Разумеется, отдельные европейские и американские интеллектуалы протестовали против звериного антисемитизма вождя НСДАП, против имперских амбиций рейха и готовности снова воевать с остальным миром.
Но, говоря об одном, европейская да и мировая политическая элита вела себя совсем по-другому. Гигантские финансовые и промышленные корпорации выставляли свои условия, продиктованные в первую очередь законами глобального рынка, где нет и не может быть благородства и милосердия, к которым взывал Эйнштейн.
«Крупп», «Опель», «Дженерал моторс», «Кока-Кола», «Дюпон», «Стандарт ойл», «Форд», «Мерседес-Бенц», «Дуглас», «Пратт энд Уитни», «Кодак», БМВ, «Дженерал электрик», «Хуго Босс» и многие другие мировые бренды сотрудничали с нацистами, извлекая значительную выгоду из этого сотрудничества и полностью закрывая глаза на то, что творили их новые экономические партнеры в своей стране, а впоследствии и в мире.
Разумеется, великий физик понимал всю абсурдность и лицемерие этой ситуации, когда под уверения мирового сообщества в том, что новая Германия идет по пути демократии и миролюбия, Гитлер приступил к выполнению программы «эндлёзунг», более известной как «окончательное решение еврейского вопроса».
«Они обманули нас. Они оставили нас в дураках. Сотни миллионов людей в Европе и Америке, миллиарды людей во всем мире, так же как миллиарды, которым предстоит родиться, подвергались и подвергаются обману и предательству, угрожающим их жизни, здоровью и благополучию».
В конце 1932 года Альберт и Эльза Эйнштейн покинули Берлин и направились в США.
Альберт Эйнштейн прогуливается по улицам Берлина. Ок. 1930 г.
Впрочем, на этот раз и здесь возникли проблемы. Волна национализма докатилась до Америки. За океаном раздались голоса, что, мол, «коммунист», «пацифист», а к тому же еще и еврей бежит из Германии в Штаты в поисках лучшей доли, а следовательно, опасен и нежелателен в стране истинной свободы и демократии. Эйнштейн возмутился, что мгновенно вызвало скандал на уровне посольств Германии и США. Вопрос с въездной визой Альберта Эйнштейна решался в Вашингтоне и, разумеется, был решен положительно. Однако осадок остался, при этом дипломаты и с той, и с другой стороны сделали непонимающие лица.
Уже в Нью-Йорке ученый имел встречу с германским консулом, который заявил, что Эйнштейну ничто не угрожает в Германии, а новое правительство (Гитлер к этому времени уже пришел к власти) действует в духе справедливости и полного соблюдения международного права.
«Если вы не чувствуете себя виновным, с вами в Германии ничего не случится», – с иезуитской улыбкой заверял дипломат. Эйнштейн же ответил, что не вернется в Германию до тех пор, пока там будет нацистский режим.
В конце этой встречи, когда официальная часть была окончена, консул наклонился к уху Эйнштейна и проговорил вполголоса: «Теперь мы можем говорить как человек с человеком, и я могу вам сказать, что вы поступаете именно так, как и следует».
Значит, все всё понимали.
Теория Эйнштейна нашла еще одно свое подтверждение: все относительно и парадоксально. Великий немецкий ученый, великий швейцарский ученый, великий еврейский ученый, великий гражданин мира – каждый видел в нем что-то свое и наполнял это «свое» каким-то своим содержанием, что, по большому счету, было абсолютным безумием.
Может быть, именно по этой причине Эйнштейн, когда ему было предложено обсудить эту проблему, написал письмо Зигмунду Фрейду, подспудно понимая, что найти происходящему внятное рациональное объяснение он не может.
«Проблема сформулирована так: существует ли для человечества путь, позволяющий избежать опасности войны? Что касается меня, то привычная объективность моих мыслей не позволяет мне проникнуть в темные пространства человеческой воли и чувств. Поэтому в исследовании предложенного вопроса я могу сделать не более чем попытку постановки задачи, для того чтобы создать почву для применения Ваших обширных знаний о людских инстинктах».
Фрейд тогда вежливо уклонился от дискуссии, лишь признав, что пацифизм как способ избежать войны возможен только при высоком культурном уровне индивида. И ни слова о «темных пространствах человеческой воли и чувств». Вполне возможно, что после несостоявшейся встречи с нобелевским лауреатом в 1930 году мастер психоанализа не нашел целесообразным вступать с ним в спор и «применять свои обширные знания о людских инстинктах», имея о своем собеседнике особенное, отличное от общепринятого представление.