Каждый раз, приезжая в Ламбарене, я многое узнавал от Швейцера, случалось, он рассказывал мне что-либо без всякого к тому повода, но бывало, многое становилось мне понятно и без его слов. Так, обычно без слов, возникает дружба. И так почти всегда рассеивались нелепые слухи, которые распространяли о Швейцере добрые и не слишком добрые знакомые. А сколько таких находилось!
И с тех пор, когда я задумываюсь над тем, почему Швейцер в эпоху двух величайших катастроф века удалился в темный, глухой, девственный лес Африки, мне вспоминается смешная история про гимнаста-антисемита в светском парижском салоне. Я давно понял: не такой человек Швейцер, чтобы десятилетиями хранить в памяти какой-либо несущественный факт, сколь комичным он бы ни казался.
Здесь нам открылась важная черта характера Швейцера, которая самым удивительным образом предопределила его жизненный путь, полный жертв, дерзаний и даже трагизма. Он восстал против глупости и несправедливости, вступил в борьбу с неправедным миром... Разве нет у него единомышленников в деле создания нового, лучшего мира? Конечно же, есть. И Швейцер знает это, но он не революционер. Он твердо убежден, что человека можно вразумить личным примером. Человек по сути своей добр, и только другой человек может склонить его ко злу, а раз так, значит, только человек может вернуть ему человечность.
Кому же он хочет служить примером? Быть может, людям близким ему, друзьям, поклонникам, с восторгом внимающим ему, тем, кто наставлял его, кто принял его в свой круг как равного, как некогда завсегдатаи салона княгини Меттерних, умеющие от души посмеяться даже над собой? Или, может быть, угнетенным, бесправным, голодным? Нет, бесправным не нужен его пример. Им нужна его помощь.
Швейцер не поспешил стать в первую шеренгу борцов за права человека в крупнейших странах Европы. Нет, он пошел к беднейшим из бедных, к бесправнейшим из бесправных — в африканский девственный лес.
Как, должно быть, он жестоко страдал, видя, что те, кого он хотел увлечь своим примером, принялись восхвалять его, даже причислили к своему кругу, но не последовали за ним. Значит, ему не удалось пробудить в них совесть? Или, может, они решили, что он один искупит их вину?
Однако позже, когда бесправные осознали всю меру его сострадания и уже обрели права, они поняли его жертву, поняли его пример, в нем черпали бодрость и силу. Он вдохновлял их на борьбу за мир и социальную справедливость, помогал им побеждать.
Вот почему Швейцера чтут во всем мире. И вот почему величие, равно как и задача, решению которой он посвятил всю свою жизнь, оказалось возможно лишь в эпоху крупнейших всемирных катастроф, когда он хотел, но не мог стать примером для представителей нисходящего класса, однако в глазах представителей восходящих классов стал воплощением человечности.
В эпоху, когда буржуазия вступила в историческую фазу своего упадка, который Швейцер рассматривал как «духовный упадок человечества», он как теолог и философ подытожил лучшие достижения буржуазного духа, как художник внес свой вклад в сбережение культурных ценностей, а как гуманист явил собой блестящий пример деятельной доброты...
В том и состоит величие его подвига и трагизм его гуманизма: он сумел подняться над погибающим обществом и в то же время делал все для сохранения лучших его завоеваний.
Швейцер так выразил эту мысль: есть только один вид героев — это герои страдания.
Он был одним из таких героев.
Детство
Альберт Швейцер родился 14 января 1875 года в городке Кайзерсберг, в Верхнем Эльзасе. Он был вторым ребенком пастора Людвига Швейцера и его жены Адели. Годом раньше увидел свет первый ребенок Швейцеров — девочка. В последующие годы у Альберта Швейцера появились еще три сестры и брат. Одна из сестер, Эмма, умерла во младенчестве. По собственному свидетельству Альберта Швейцера, у него, как и у его сестер и брата, было счастливое детство.
Пастор Людвиг Швейцер стоял во главе небольшой протестантской общины Кайзерсберга. В городке насчитывалось лишь несколько десятков лютеран, поскольку подавляющее большинство населения составляли католики. Сам пастор был родом из Пфаффенгофена, в Нижнем Эльзасе. Его отец служил там учителем и органистом. Трое его братьев избрали себе ту же профессию. Мать Альберта Швейцера, урожденная Шиллингер, была дочерью священника городка Мюльбаха, расположенного в долине Мюнстера, в Верхнем Эльзасе.
Городок Кайзерсберг, который в средние века считался вольным имперским городом, может похвастаться любопытным историческим прошлым. От него ведет свое имя знаменитый проповедник Гайлер фон Кайзерсберг (1445 — 1510 годы), который там родился и впоследствии выступал со своими проповедями в Страсбургском соборе. Жители городка занимались преимущественно виноделием. В 1875 году, когда родился Альберт Швейцер, выдался на редкость богатый урожай, и долгое время кайзерсбергские вина урожая 1875 года пользовались неизменным спросом. В студенческие годы Швейцер немало гордился тем, что родился в одном городе с Гайлером фон Кайзерсбергом, и притом в памятный год урожая превосходнейшего вина.
Через полгода после рождения Альберта Людвиг Швейцер был переведен в другой приход долины Мюнстера — Гюнсбах, деревушку с населением около восьмисот жителей, преимущественно лютеран. Для его жены Адели это были родные края, она все свое детство провела в долине Мюнстера. Когда супруги Швейцер переселились в Гюнсбах, их сын Альберт был чрезвычайно хилым ребенком. Не раз родители тревожились за его жизнь. Но целебный воздух Вогезских гор и особенно, как часто говорила мать, свежее молоко сделали свое дело.
Вообще, природа Эльзаса — величественные горы и обширные леса, восхитительные долины с их виноградниками, и прежде всего долина Мюнстера — наложила своеобразный и неизгладимый отпечаток на характер Альберта Швейцера. Однако не только природа произвела глубокое впечатление на юного Швейцера, но и здешние жители, их чисто алеманнский{2} юмор, проявляющийся в любых жизненных обстоятельствах. Всю жизнь Швейцер помнил диалект родного края и с удовольствием говорил на нем, когда ему случалось заполучить в собеседники эльзасца. Юмор он сохранил до конца своих дней.
Как правило, биографы выдающихся людей стараются отыскать в их детстве те или иные проявления гениальности и чаще всего действительно находят желаемое, словно известные черты характера и способности заведомо предопределены и с детства готовят человеку необыкновенную судьбу. Неоднократно ссылались на подобные проявления и у Швейцера-ребенка как на доказательство некоего «предназначения». Однако одна из примечательных особенностей жизненного пути Альберта Швейцера восходит не столько к его индивидуальным задаткам, побудившим его воздействовать на окружающий мир, сколько к его социальному окружению, сформировавшему эти задатки. Личность складывается лишь в активной борьбе с данными условиями жизни, иначе говоря, в процессе, который особенно интенсивно протекал у Альберта Швейцера.
Здесь было бы уместно более подробно рассмотреть условия, в ту пору существовавшие в Эльзасе. После войны 1870 — 1871 годов Германия потребовала, чтобы в мирном договоре, заключенном 10 мая 1871 года во Франкфурте-на-Майне, Франция уступила ей Эльзас, а также значительную часть Лотарингии. Это требование было удовлетворено против воли большинства населения и уж, конечно, против воли тех жителей края, которые говорили по-французски. Для Эльзаса настали тяжелые времена. Трудно пришлось населению, которое, пострадав от войны, вынуждено было страдать и от политических конфликтов Германии с Францией. Победители рьяно взялись за дело: они преследовали все иноземное, не «исконно германское». А сопротивление эльзасцев «опруссачиванию», разумеется, не облегчало им жизни. Всех, кто не желал ассимилироваться, попросту изгоняли из страны.
Обнищание широких слоев населения усиливалось. В экономике Эльзаса и Лотарингии в сравнении с другими областями Германии царил застой. Владельцы капиталов не хотели рисковать своими деньгами в столь ненадежных районах. Мы не располагаем точными данными о числе людей, изгнанных из Эльзаса. Однако зарегистрированные в ту пору сведения о численности населения разных городов и общин дают представление о масштабе репрессий, обрушившихся на французские семьи Эльзаса. Кайзерсберг, к примеру, насчитывал в 1870 году около 3200 жителей. В 1880 году в городке проживало всего 2590 человек.
Проиграв войну, Франция переживала огромные трудности, Парижская Коммуна в марте 1871 года обнажила резкие социальные противоречия в стране, которая не могла вместить всех изгнанников из Эльзаса и Лотарингии. Большое число людей пытались переселить во французскую колонию Алжир. Министерство колоний охотно предоставило суда для перевозки желающих и по прибытии в Алжир выделило переселенцам земельные участки. Отчаянное положение прирейнских французов было Франции как нельзя на руку, появилась возможность усилить французское влияние в непокорной колонии Алжир. Однако многие из переселенцев так и не смогли привыкнуть к далекой Африке; лишившись родины, они после бесчисленных злоключений возвращались в Европу и тайно пробирались в родные места, где надеялись снова поселиться. Но они лишь умножали число обитателей приютов и богаделен и усиливали и без того страшную нищету. Никогда еще в Страсбурге не было так много приютов для бездомных, так много сирот и семей без крова, как в те годы.
Положение в Эльзасе служило постоянной темой разговоров для жителей Вогезов. Даже те, кто, отныне считаясь «подданными Германской империи», кое-как сводил концы с концами, не были застрахованы от бед, к тому же их удручали страдания бывших их сограждан, соседей или друзей.
То же самое, естественно, происходило и в доме гюнсбахского пастора. Маленький Альберт Швейцер в ту пору еще не догадывался о масштабах всеобщей беды — ведь его детский ум не мог осмыслить то, что произошло, но его чувства, его нравственный облик формировались в значительной мере под влиянием суждений взрослых и того, что он сам видел вокруг.