В конце лета Ноэль Гиллеспи должен был уехать домой, чтобы продолжить занятия в Оксфордском университете. Дружба почти пятидесятилетнего врача и философа со студентом-химиком, выросшая из случайной встречи во время пребывания Швейцера в Англии, длилась много лет, хотя друзьям впоследствии больше не суждено было встретиться.
Решение Швейцера первым делом создать условия для эффективного лечения больных оказалось правильным; после того как необходимые строения были кое-как подготовлены, можно было сказать, что больница восстановлена.
18 июля 1924 года сюда прибыла первая медицинская сестра. Это была Матильда Коттман из Мольсхайма, в Эльзасе. Пожелав работать под началом Швейцера и помогать африканцам, молодая женщина вряд ли тогда подозревала, что и после смерти доктора ее жизнь будет неразрывно связана с его больницей.
Спустя несколько месяцев, 19 октября 1924 года, в Ламбарене приехал первый врач, доктор Виктор Нессман, который отныне должен был помогать Швейцеру. Этот молодой врач-практик, сын священника из эльзасского городка Вестхофен, познакомился со Швейцером в Эльзасе и захотел стать его сподвижником. И его тоже связала со Швейцером искренняя дружба, которая длилась два десятилетия. В 1944 году Нессман погиб. Онбыл расстрелян во Франции нацистами.
Вскоре в больнице в Ламбарене появились еще и другие врачи. Из Швейцарии приехал Марк Лаутербург. Фриц Тренс, эльзасский приятель доктора Нессмана, тоже поспешил на помощь Швейцеру. Проведя несколько лет в Африке, доктор Тренс стал одним из самых активных деятелей страсбургского комитета помощи Ламбарене. Среди множества помощников Швейцера, приехавших в Ламбарене, особого внимания заслуживает Эмма Хаускнехт. Молодая учительница из Верхнего Эльзаса прибыла сюда в помощь Матильде Коттман. Она оказалась настолько энергичной и деятельной, что вскоре стала буквально незаменимой. Всю свою жизнь она отдала делу помощи африканцам. Она умерла в 1956 году, не достигнув еще и шестидесяти лет; выполняя ее завет, ее похоронили на территории больницы.
Все, кто приезжал в Ламбарене помогать Швейцеру, отказывались от жалованья или какой-либо другой платы за свой труд. Они считали естественным оказывать помощь, не получая за это никакого вознаграждения. Путевые расходы, отпуск, проводимый в Европе, и содержание всех помощников в Африке оплачивались из средств больницы. Каждый ламбаренец почитал для себя долгом чести крайне бережно обходиться с деньгами и больничными материалами. Как правило, помощники Швейцера проводили в Африке по два года.
К осени 1925 года удалось в основном восстановить больницу. Это оказалось делом несравненно более трудным, чем предполагал Швейцер. Теперь снова можно было подумать о творческой работе. На экваторе сутки делятся ровно пополам: двенадцать часов — день и столько же — ночь, сумерки здесь совсем короткие. В Ламбарене темнеет вскоре после 17 часов. У Швейцера снова появилось время играть на пианино с органным педальным устройством. Привыкший к постоянному умственному труду, он радовался, что отныне сможет продолжить работу над книгой об апостоле Павле.
Но тут начался голод и как следствие его эпидемия дизентерии, и все оттого, что совершенно запустили возделывание злаков и других культур, поскольку население в основном работало на лесоторговцев. Лесоторговцы же были заинтересованы в получении леса, который с большой выгодой продавали в Европу. И потому всеми принятыми в колониях способами вербовали рабочую силу. Их не беспокоило, что население из-за этого почти не сажало маниоку и не разбивало плантаций бананов. А ведь эти плантации требуют заботы и ухода; каждый год во время длительного сухого сезона приходилось жечь лес, чтобы на расчищенной почве выращивать злаки. Это было необходимо, потому что при многократном использовании земли перестают давать урожай. Колониальная администрация почти ничего не предпринимала для предотвращения голода. Метрополии нужен был лес, значит, задача колониальных властей состояла в том, чтобы обеспечить поставки. К тому же в этом районе Африки голод не был редкостью, особенно когда в сухой сезон выпадали дожди, что случается раз в несколько лет, и из-за этого не успевали выжечь лесные участки.
Больница была переполнена дизентерийными больными. На плечи врачей и сестер лег непосильный труд. Ведь нужно было не только лечить больных, но и кормить иx, как и сопровождавших их родственников. Швейцер рассказывает: «Сколько рейсов нам приходилось совершать на наших моторных лодках „Такк со мюккет“ и „Роруп“ (одна — подарок шведских, другая — ютландских друзей), чтобы где-нибудь раздобыть рис, когда уже не оставалось ничего, чтобы кормить пациентов больницы».
Эпидемия дизентерии показала, что в больнице не хватало места и медикаментов для госпитализации и лечения всех больных. Надо было разместить свыше ста пятидесяти человек. А в ней помещалось около полусотни. Самое прискорбное, однако, заключалось в отсутствии изолятора. Дизентерийные больные могли заразить всех остальных. Это было ужасное испытание для врачей и сестер. Душевнобольных, доставляемых родственниками в больницу, ввиду отсутствия помещений приходилось отсылать назад. Последнее особенно тяготило Швейцера и его помощников, потому что в деревнях девственного леса таких больных было немало. Причиной тому чаще всего были явления вырождения вследствие браков между близкими родственниками, потребление наркотиков местного производства и суеверия. Словом, в больнице складывались невыносимые условия. Швейцер должен был как-то разрешить эту проблему.
Расширять больницу на территории миссионерского пункта не представлялось возможным. Миссионерский пункт находился в окаймленной холмами низине; граница территории очерчивалась с одной стороны рекой Огове, с другой — болотом. Был лишь один выход — перенести больницу в другое место. Возвратившись в Африку и увидев жалкие остатки больницы, Швейцер уже тогда задумался над таким вариантом. Он располагал достаточными средствами, чтобы содержать больницу за пределами миссионерского пункта и стать независимым от Парижского миссионерского общества, но медлил с решением, не зная, как посмотрят на это власти. Теперь же появились убедительные причины для перевода больницы в другое место, где впоследствии ее можно было бы и расширить. Власти дали Швейцеру разрешение. Колониальное управление предоставило ему большой участок девственного леса, расположенного в трех километрах от миссионерского пункта. Правда, власти не просто отдали Швейцеру участок, учтя его самоотверженную работу на благо людей, нет, ему пришлось его покупать. В расчете на новые денежные поступления, на гонорары за книги, как и на финансовую помощь друзей, Швейцер отважился на этот смелый шаг: построить новую, большую и, главное, несравненно лучше оборудованную лечебницу. Эта больница в девственном лесу, точнее, больничный городок, по меткому выражению Швейцера, должна была наконец воплотить его давнишнюю мечту — помогать людям в условиях полной независимости от какой-либо организации или опеки. Теперь он был близок к своей цели.
Подготовительные работы к строительству начались поздней осенью. У лесопильщиков Швейцер купил бревна для построек. Из Европы он выписал рифленое железо для обивки стен и для крыш. Больницу предполагалось возвести на холме, открытом всем ветрам. Все дома здесь строились на бетонных сваях. Во время сезона дождей вода стекала из-под строений в реку. Поскольку в окрестностях не было щебня для бетона, приходилось дробить на мелкие кусочки каменные глыбы. Предстояла огромная работа. Трудиться же на стройке могли лишь люди, сопровождавшие больных, по большей части их родственники, а также выздоравливающие пациенты. Таким образом, весь огромный объем работы должны были выполнять постоянно меняющиеся то более, то менее умелые люди, подчас даже не обладающие необходимой физической силой. Естественно, на такую работу могли согласиться только добровольцы, которым объясняли, что они должны делать это за оказанную врачебную помощь. И только благодаря престижу самого Швейцера удавалось находить строителей-добровольцев.
Больница должна была одновременно принимать до двухсот больных и их родственников. Размеры купленного участка позволяли по желанию расширить больничный городок. Предстояло выкопать колодцы, чтобы обеспечить его достаточным количеством свежей воды: чистая вода — одна из самых серьезных проблем в деревнях девственного леса.
Много сил отняла расчистка участка под стройку. В девственном лесу не было тяглового скота, тем более машин; всю работу по корчеванию пней предстояло выполнить людям. В эти дни, когда Швейцер был занят самой что ни на есть трудоемкой работой, он получил приятную весть: «Я как раз руководил рабочими, занятыми валкой деревьев, когда мне принесли весть, что философский факультет Пражского университета присвоил мне звание почетного доктора».
Сразу же после сезона дождей, когда уже был готов бетонный фундамент, началось возведение строений. Все трудились от зари до зари, а после наступления потемок работали при свете ламп. Швейцеру пришлось самому руководить стройкой. Только он один обладал достаточным авторитетом, чтобы заставить постоянно меняющихся рабочих доводить дело до конца.
В те месяцы, когда шла стройка, Швейцер вынужден был передоверить лечение пациентов, которое продолжалось в старой больнице, своим коллегам Нессману и Лаутербургу, а позже — и доктору Тренсу, приехавшему на смену Нессману. В постоянно переполненной больнице, где порой одновременно бывало от ста до ста шестидесяти пациентов, персоналу приходилось очень тяжело. С каждой неделей к тому же росло число амбулаторных больных. Часто операции производились поздно ночью, при свете керосиновой лампы. И Швейцеру иногда еще приходилось ассистировать тому или другому коллеге.
Построив новую больницу, одновременно расчистили большой участок для огорода и фруктового сада. После завершения строительства больницы надлежало заняться плантациями. Предполагали возделывать здесь культуры, обеспечивающие пропитание местного населения, прежде всего бананы и маниоку, а также оливы и манго — культуры отнюдь не экваториально-африканского происхождения, а завезенные сюда в свое время по преимуществу с Карибских островов.