Плодотворна в культурологии Швейцера мысль о необходимости взаимовлияния культур в процессе созидания единой общечеловеческой культуры. Нельзя отрицать и значения для современности и будущего человечества вывода философа о важности органического соединения культуры и нравственности[47].
Главное в философском наследии Альберта Швейцера — созданное им этическое учение о благоговении перед жизнью. Этический постулат «благоговение перед жизнью» основывается на уважении присущей всему живому универсальной воли к жизни. Элементарным фактом, постоянно отражающимся в нашем сознании, по мысли Швейцера, является следующий факт: «Я есть жизнь, которая хочет жить; я есть жизнь среди жизни, которая хочет жить»[48]. Швейцер не делал различия между низко- и высокоорганизованной жизнью — во всем живом присутствует воля к жизни; всякая жизнь, как и жизнь вообще, — самое сокровенное из того, что создала природа, основное реальное благо человечества — требует глубочайшего уважения к себе. «Этика заключается, следовательно, в том, что я испытываю побуждение выказывать равное благоговение перед жизнью как по отношению к моей воле к жизни, так и по отношению к любой другой. В этом и состоит основной принцип нравственного»[49].
Отсюда философ выводил абсолютные формулы добра и зла. «Добро — то, что служит сохранению и развитию жизни; зло есть то, что уничтожает жизнь или препятствует ей»[50].
Гуманистическому по сути своей принципу благоговения перед жизнью свойствен, однако, внеисторический характер, не позволяющий учесть классового содержания моральных норм и идеалов в классовом обществе. Абсолютизация понятий добра и зла, которой Швейцер добивается с самыми лучшими намерениями, объективно игнорирует изменяющееся классовое содержание этих категорий. Мыслитель стремился создать этическую систему, приемлемую для всех времен и народов, но, как справедливо указал Ф. Энгельс, подобные построения приобретают абстрактный характер[51].
Конкретизацией основной максимы этического учения А. Швейцера, применительно к обществу, выступает принцип «человек человеку». Каждое человеческое существование, утверждал Швейцер, тесно связано с другими. Поэтому человек не может быть чужим для другого человека. Каждый должен «думать о других людях, всякий раз взвешивать, есть ли у меня право срывать все плоды, до которых может дотянуться рука»[52]. Но не только думать о других и учитывать их интересы призывает человека Швейцер. Действенный характер принципа «человек человеку» проявляется и в том, что он побуждает человека ощутить себя активной частью целого — общества. Выбор способа действия и самого поступка должен, по Швейцеру, быть направлен на служение людям, на совершенствование общества. Цель действенной, активной морали — «улучшить состояние мира».
Деятельность человека Швейцер непосредственно связывает с реализацией нравственной ответственности, нравственного долга. Полемизируя с кантовским пониманием долга, философ полагал важным осознание нравственной необходимости того или иного действия, отстаивал свободу нравственного выбора, предлагая, «чтобы в каждом отдельном случае мы сами решали, в какой мере мы хотим или можем остаться этичными и насколько мы должны подчиниться необходимости наносить вред...»[53].
Субъективно-идеалистическая позиция A. Швейцера сказалась и здесь — в разделении нравственной ответственности на личную и надличную. Всеобщая, или надличная, ответственность, по мысли философа, подчас имеет тенденцию отменить личную. Мораль (буржуазная) этот конфликт разрешить якобы не в состоянии.
Самым ценным приобретением в этическом учении А. Швейцера, несомненно, является разработка им принципа «человек и природа». Задолго до современного экологического кризиса философ предложил расширить сферу действия морали — включить в нее отношение людей к природе. «Этика, по Швейцеру, есть безграничная ответственность за все, что живет»[54].
Современный уровень взаимодействия человека и природы требует пересмотреть — расширить и углубить — наше понимание добра и зла. Необходимо воспитать в людях убеждение, что действительно нравственным можно считать лишь того человека, который по внутреннему побуждению стремится помочь любой жизни.
Требование Швейцера — «содействовать жизни, совершенствовать ee» — объективно близко марксистскому пониманию проблемы «человек и природа», согласно которому «законом человеческой деятельности должно стать не изымание из природы лежащих на поверхности богатств, а создание условий для наиболее целесообразного развития самой природы»[55].
Понимание жизни как всеобщей закономерности развития Вселенной привело Швейцера к мысли о том, что нравственность есть непременное условие развития жизни, коль скоро она служит цели ее сохранения и совершенствования. В письме к автору этих строк он подчеркивал, что этика благоговения перед жизнью имеет «предметом наши отношения ко всему сущему. С ее помощью мы достигаем духовной связи со Вселенной»[56]. Ориентация философа на познание той роли, которую само по себе и во всей Вселенной играет то или иное живое существо, является важным отправным пунктом для создания космической этики.
На V Международном швейцеровском симпозиуме в ГДР в октябре 1980 года ученые разных специальностей — представители как социалистических, так и капиталистических стран — говорили о плодотворности дальнейшей разработки в современных условиях этического принципа «человек и природа».
Вопрос о том, почему Альберт Швейцер избрал ареной своей гуманистической деятельности Африку, пожалуй, уже решен. Еще будучи студентом, он дал себе клятву: до тридцати лет совершенствоваться в науке и искусстве, а затем отдать взятое людям — служить им непосредственным делом своих рук. Верность юношеской клятве Швейцер пронес через всю свою жизнь. Ничто не заставило его свернуть с избранного пути. Глубоко прав был Альберт Эйнштейн, когда подметил, что «его (Швейцера. — В. П.) работа в Ламбарене в значительной степени была плодом протеста против наших морально окостеневших и бездушных традиций цивилизации»[57].
Швейцер намеревался также своей врачебной деятельностью в Африке искупить хоть в самой малой мере тот физический, материальный и моральный урон, который причинили обитателям Aфриканского континента белые колонизаторы. Пауль Фрайер показывает, как воспринимался европейскими обывателями «колониальный бум» 80 — 90-х годов. «Газеты ежедневно публиковали новые сообщения из далеких тропических стран, сулившие сказочные богатства: казалось, надо лишь поехать туда и прибрать сокровища к рукам» (выделено нами. — В. П.).
Тысячи, десятки тысяч европейцев отправлялись в Африку с единственной целью — разбогатеть любыми способами. В Африке же, считал Швейцер, нужны люди, готовые преодолеть все трудности, все отдать делу помощи неграм, ничего не требуя взамен.
Побудительные мотивы выбора доктором Швейцером именно Африки местом служения людям, как мы видим, были высоки и чисты. И, несмотря на многие разочарования и еще большие трудности, Швейцер никогда не сожалел о своем выборе. Африка стала его второй родиной. Крошечный поселок Ламбарене со временем превратился в своего рода Ясную Поляну — место, где этика благоговения перед жизнью претворялась в действие.
Однако в книге Пауля Фрайера Африке не повезло. За исключением главы «Ламбарене», полностью посвященной врачебной работе доктора Швейцера в девственном лесу, и частично главы «Пoследние годы», мы не видим в книге будничных забот Альберта Швейцера — хирурга, терапевта, акушера, фармацевта, педагога-воспитателя, судьи и советчика пациентов. А ведь работу врача в Ламбарене мыслитель считал едва ли не главным делом жизни...
Приехав в один из самых гиблых районов Французской Экваториальной Африки[58], не зная языка местных жителей, доктор Швейцер стремился поскорее освоиться в непривычных условиях, с тем чтобы начать оказывать врачебную помощь нуждающимся в ней. С этой целью он с первых дней пребывания в Ламбарене начинает изучать быт и нравы местных жителей. Его заинтересованное, доброжелательное отношение к африканцам, желание и умение облегчить их страдания приносят свои плоды: белый доктор завоевывает доверие, а вслед за тем и любовь.
Достигнуть этого было далеко не просто. Швейцер был неизменно требовательным к пациентам, а подчас суровым и резким. Он полагал, что призван не только исцелять, но и воспитывать. Поэтому доктор требовал соблюдения элементарных гигиенических правил, прививал привычку к регулярному труду. Нe всем пациентам больницы в Ламбарене нравилось это, но авторитет доктора был столь высоким, что не подчиниться правилам больницы они не могли.
Африка и Швейцер. Габон и Швейцер. Это тема специального, научного, публицистического или художественного повествования. В послесловии к книге мы коснемся лишь некоторых моментов этой необъятной темы.
Швейцер-гуманист относился к африканцам как к братьям. Бок о бок работая с неграми на строительстве больницы, на лесоповале, он развенчивал легенду о лености негров. Когда содержание и смысл труда понятны неграм, они могут работать без устали, самоотверженно. «Тот, кому хоть раз довелось видеть, как жители негритянской деревни очищают какой-нибудь участок земли от леса, чтобы посадить там те или иные полезные растения, знает, что они способны работать неделями с большим рвением, напрягая все свои силы»