Отец Дионисий ставит на землю кошелку с судаком, снимает панамку и обмахивает ею потное, возбужденное лицо. Остынув, он начинает в примирительном тоне:
— Я не хочу с вами ссориться, Герасим Филиппович. Вы человек пожилой, положительный. Ведь я не прошу у вас больше того, что мне причитается по конвенции, правда? Но что мое, то мое!
— Верно! Оцей судак ваш? Ваш. И кушайте его себе на здоровьичко.
— Обождите. При чем здесь судак? Вы помните наши условия? Мы договорились, что я к вам буду направлять сочетающихся законным браком по церковному обряду на предмет заснятия оных на карточку. И вы с каждой карточки будете отчислять мне комиссию в размере десяти рублей. Был такой уговор?
— Ну, был.
— За это время я направил к вам четыре пары новобрачных, каковых вы, насколько мне известно, и засняли.
— Ну, заснял.
— Почему же вы не хотите платить причитающуюся мне комиссию в размере сорока рублей?
— Потому, что все четыре жинки без хфаты заснятые! — режет Герасим Филиппович.
Открыв от изумления рот, отец Дионисий часто моргает глазами и в полной растерянности вешает свою панаму на судачий хвост.
— При чем здесь фата? Какое значение имеет фата для наших с вами расчетов?
— То имеет значение, — веско говорит Герасим Филиппович, — что я им скидку дал. «Так полдюжины стоит двадцать целковых, а хотите, говорю, с хфатой сняться — платите тридцать, поскольку десятка попу пойдет за комиссию. А без хфаты возьму с вас пятнадцать. Нехай, говорю, горит моя пятерка! Коли уж, говорю, вы такое сотворили, что церковным обрядом обкрутились, то зачем же вам, говорю, хфотографическим документом дурость свою ще и припечатывать на долгие годы?»
Герасим Филиппович крутит головой, смеется и заканчивает:
— Усе чисто им разъяснил. Ох и плевались они, когда узнали про ваши руки загребущие, отец Дионисий! Можете квитки проверить — с каждой получено по пятнадцати. Так что причитается вам с меня, извините, шиш!
Отец Дионисий вскакивает так, как будто его ударили пониже спины электрическим током.
— Непотребный вы человек! — опять кричит он дискантом. — Зачем же вы в договор со мной вступали? Чтобы потом предать меня, подобно Иуде Искариотскому?!
Герасим Филиппович тоже поднимается и говорит тихо и очень серьезно:
— Вы, отец Дионисий, Июду тут не поминайте, вы коммерсант почище самого Июды! На его месте вы за Христа не тридцать сребреников, а раз в пять больше содрали бы. Я вам так скажу: я человек необразованный, Академию наук не заканчивал, но… разбираюсь кое в чем. Я, конечно, по слабости согласился тогда на вашу конвенцию. Почему, думаю, не подработать? А потом… неудобно мне стало. Жжет и жжет!.. Да и дочка меня засрамила. Она ж у меня, вы знаете, девица интеллигентная, десятилетку кончила, комсомолка, спектакли играет в кружке. И сам я тоже человек артельный. О моей художественной работе отзывы имеются…
Герасим Филиппович лезет в карман широких штанов, достает огромный рыжий бумажник и бережно извлекает из него сложенную вчетверо бумагу.
— Вот, пожалуйста, подивитесь! — гордо говорит он отцу Дионисию. — Гвардии сержант товарищ Куликов — одних медалей на груди пять штук — выражает гвардейскую благодарность за художественный снимок.
Герасим Филиппович надевает очки и читает отзыв, написанный красочно и пространно. Кончается он так: «Не только я сам себя угадал на карточке, но и родная мать меня тоже признала!»
— Это он в шутку! — поясняет Чубченко и, пряча бумажник, решительно заявляет: — Идите до дому, отец Дионисий, конвенция наша порвана. Вы дурман разводите — це дило ваше, а людей не путайте в свою коммерцию.
Подхватив кошелку, отец Дионисий молча уходит. Но, пройдя пять шагов, не выдерживает, оборачивается и дрожащим от негодования дисканточком возвещает:
— Бог вас накажет, Герасим Филиппович, за ваше пренебрежение и дерзость. И дочку вашу накажет!
— Идите, идите себе! Не выгорели у него четыре десятки — он и раскудахтался.
— Как вы смеете так говорить о духовном пастыре, ничтожный вы человек!
— А вы мне не пастырь. Вы мне пластырь липучий.
Отец Дионисий переходит на другую сторону улицы и, стоя на тротуаре, начинает призывать кары небесные на голову члена артели «Фотограф-художник».
Собираются любопытные, слушают, смеются.
Выждав, когда отец Дионисий на секунду замолкает, чтобы набрать в грудь воздуху, Герасим Филиппович, презрительно усмехаясь, бросает:
— Темнота!
И поворачивается к разъяренному противнику спиной.
Конвенция разорвана окончательно и бесповоротно.
Паноптикум
Открыт паноптикум печальный.
Мы открываем для всеобщего обозрения наш паноптикум.
Его экспонаты — живые, из плоти и крови, фигуры современных западных мракобесов. Разумеется, они не олицетворяют собой целиком всю современную западную культуру. Но их разнообразное обилие — красноречивое свидетельство того, что эта самая культура вступила в стадию кризисного загнивания.
Каждый мракобес снабжен порядковым номером в нашем каталоге, каждый назван по имени.
В общем, смотрите и читайте!
— Что за черт! — скажет читатель, рассматривая экспонат № 1. — Почему у вас тут три попа обнимаются с дьяволом?
Минуточку! Даем объяснение.
Здесь изображен английский священник каноник Фредерик Тиндэлл, глава богословского колледжа в Солсбери, преподобный Джон Бэрли из Клоктана-он-Си и каноник Смит из Кента.
Эти преподобные отцы недавно заступились за беднягу черта. Дело в том, что другие просвещенные английские попы вознамерились изгнать дьявола из катехизиса: он-де со своими старомодными рогами, плешивым хвостом и козлиными копытами явно устарел. Была образована авторитетная комиссия из двух архиепископов, и комиссия эта опубликовала новую, современную редакцию катехизиса. И бедный старый черт в результате модернизации священного писания из него выпал. Отныне, например, фразу «Я отвергаю дьявола и всяческие его козни» верующие должны были произносить так: «Я отвергаю все, что может принести вред, и буду бороться против зла».
Катехизис от подобной операции омоложения не стал ни лучше, ни современнее. А у старика дьявола нашлись заступники — Тиндэлл, Бэрли и Смит. Каноник Смит, например, человек прямой и простодушный, так прямо и сказал:
— Я к нему, знаете, очень привязался. Прямо скажу, я без дьявола как без рук… Такое симпатичное воплощение всех плотских соблазнов. Просто безобразие, что его упраздняют!
На помощь английским друзьям старого черта поспешили его французские сторонники. Товарищество «Христианская книга» в Париже демонстративно издало толстенный «Трактат о дьяволе». Переплет обработан фосфором и светится в темноте. От страниц попахивает серой. Знай наших, парижских!
Как же после этого не обняться старому рогатому черту со своими дружками-священниками? Как не раздавить литрягу доброго грога «на четверых»!
И пусть, как поется в «Шотландской застольной», «Бетси сама нам нальет!»
Это еще один поп — американский пастор Полард. По совместительству со служением господу богу он занимается научными исследованиями в области ядерной физики и имеет докторское звание. Состоит на службе у атомных монополий.
У лукоморья дуб зеленый,
Златая цепь на дубе том.
И днем и ночью поп ученый
Все ходит по цепи кругом…
И днем и ночью ученый поп Полард проповедует такую несложную, но ядовитую мыслишку: что такое Солнце или любая звезда Млечного Пути? Естественная водородная бомба: ведь на светилах происходят непрерывные термоядерные реакции. Отсюда надо сделать вывод, возлюбленные братья и сестры, что господь бог первым создал водородную бомбу и накопил у себя на небе водородок во много раз больше, чем мы, грешные. А поскольку водородная бомба — дело рук божьих, то почему бы нам — «в определенных условиях и при определенных обстоятельствах» — не сбросить ее на головы врагов наших?! Ей-богу, господь бог ничего не будет иметь против! Это я вам говорю, возлюбленные братья и сестры, ваш смиренный пастырь Полард. Аминь!
Бедный старый рогатый черт! Ты действительно выглядишь невинным козленком рядом с этим современным ученым дьяволом в поповской рясе!..
Некто Бланки, миланский врач, убедившись, что на скромный гонорар с пациентов не разгуляешься, решил… стать пророком.
Бланки стал называть себя братом Эмманом и пророческой своей специальностью избрал всемирный потоп. Другие прорицатели предсказывали конец света от разных других катаклизмов, вплоть до всеобщего ядерного взрыва, а Бланки бубнил свое: нет, нет, братцы, конец света придет в виде водяной феерии!
Появились у брата Эммана почитатели, в карманы потекли приношения. И вот однажды он созвал свою паству и объявил:
— Ну, ребята, всё! Только что беседовал с архангелом Гавриилом: потоп назначен на июль. Так что поторапливайтесь! Всё, как есть, продайте, уедем в Швейцарию и залезем на Монблан. До вершины Монблана вода не дойдет: Гаврюша гарантирует. Отсидимся как-нибудь.
Кто-то робко спросил:
— Брат Эмман, а зачем же имущество продавать? Если все будет под водой, деньги, пожалуй, и не понадобятся!
Брат Эмман ответил:
— Деньги мне передайте — на организацию вашего спасения. Вас вон сто с лишним голов. Такую ораву на Монблан затащить не простое дело. Предстоят крупные расходы! Действуйте, продавайте пожитки!
Продали. Уехали налегке в Швейцарию. И в назначенный для всемирного потопа день залезли скопом на Монблан.
Сидят, ждут потопа. А над ними не каплет! Час не каплет, другой не каплет. Начинается неприятный разговор: