Так Дюрер оказался надолго вовлеченным в сложнейшее предприятие. «Триумфальная арка» — самая большая гравюра на дереве за всю историю существования этого искусства. Чтобы напечатать ее, понадобилось сто девяносто две доски. Если склеить все оттиски вместе, получится лист в три с половиной метра на три! Но дело не только в размерах. В замысле «Триумфальной арки» столкнулись разные стремления. Иоганну Стабию виделось подобие классических триумфальных арок римских императоров. Но придворный архитектор императора Кельдерер нарисовал сложнейшее сооружение, которое мало походило на них: три высоких прохода казались узкими просветами в тяжелом теле со множеством ярусов, выступов, колонн, украшений. Всю огромную поверхность этого воображаемого сооружения предстояло покрыть аллегорическими изображениями, не забывая ни пожеланий императора, ни уроков, которые хотели преподать ему в аллегорической форме гуманисты, сочетая традиционную символику с так восхитившими Максимилиана символами «Иероглифики». Дюрер с помощниками потратил на эту задачу три года — с 1512 по 1515-й.
Чего только нет на этой гравюре! Прежде всего, родословная Максимилиана, которую придворные историки вывели прямо от римских императоров. Она в виде генеалогического дерева занимает среднюю часть арки. На вершине дерева восседает Максимилиан. Генеалогическое дерево окружают гербы земель, подчиненных Максимилиану, числом 102. Во многих из этих владений он уже давно не имел реальной власти. Все это украшает центральные ворота арки, называемые «Ворота чести и могущества». Над боковыми воротами, называемыми «Ворота славы» и «Ворота хвалы», изображены сцены военных и дипломатических побед Максимилиана. Многие события, которые в действительности были поражениями, переосмыслены под руководством официального историографа как победы. Для еще не совершенных, но имеющих быть совершенными славных деяний оставлены свободные места.
Императору подобает располагать сильным вооружением и богатой казной. На гравюре Максимилиан осматривает свою артиллерию. На самом деле эти пушки принадлежали не ему, а городам. Перед походами они предоставляли их императору.
Когда бургундские герцоги хотели произвести впечатление на подданных, они открывали им на несколько дней доступ в свою сокровищницу. На огромные столы выставлялись золотые блюда, на эти блюда горой насыпали золотые монеты, перстни, кольца, вокруг громоздили золотые шкатулки, кубки, светильники — словом, все драгоценности короны. Потрясенные видом богатства, подданные проникались верой в могущество властителя и охотнее раскошеливались, если это от них требовалось. У Максимилиана таких сокровищ не было и в помине. В «Триумфальной арке» на бумаге изображена сокровищница, ничуть не уступавшая той, которую открывали для лицезрения подданным бургундские герцоги. Поистине он был великим, этот император, — великим мастером иллюзий и самоутешения! Он жил в мире воображаемых побед, выдуманных походов, мнимых богатств.
На верхнем куполе было помещено «Таинство египетских букв», то есть символы, заимствованные в «Иероглифике» Гораполлона или навеянные ею. Они и выражали представление гуманистов о том, каким должен быть император. Истолковывались эти символы авторами программы так: Максимилиан — император, очень благочестивый, о чем говорит звезда на его короне, прославленный в вечности, о чем свидетельствует василиск на той же короне, великодушный, могучий и смелый, что выражено фигурой льва, он из древнего рода, о чем свидетельствует свиток папируса, римский император, о чем говорит вытканный на материи орел, он — великий и осторожный полководец, что выражено фигурой быка, он одержал победу над самым могучим из королей — королем Франции, которого обозначает петух на змее, он защитил себя с величайшей бдительностью, знак которой — журавль, стоящий на одной ноге, он достиг того, что ранее считалось невозможным. Ранее невозможное, но достигнутое изображали ноги, сами по себе бредущие по воде!
Нелегко было воплотить в зримых образах это причудливое сочетание мечты о сильном, справедливом, смелом и осторожном государе с грубой придворной лестью, да не забыв при этом всяческую символику — и традиционную геральдическую и почерпнутую из только что получившей в Германии известность «Иероглифики». Одному Дюреру это было не под силу. Пришлось собирать, выражаясь современным языком, целую бригаду чертежников, миниатюристов, резчиков, печатников, объединять их для выполнения неслыханного плана. А главное, пришлось переделывать себя. Он только недавно перешел к сдержанной, скромной манере «Малых страстей», он еще работал над тремя своими «Мастерскими гравюрами», в которые вкладывал так много личного, выстраданного, передуманного. Теперь ему надо было заставить гравюру говорить языком заранее предписанного пафоса и ученых иносказаний, превратить в одно целое невероятно перегруженный архитектурный эскиз Кельдерера, программу Пиркгеймера и Стабия, не забывая при этом новые и новые пожелания императора, которые тот передавал через своего секретаря. С далекой поры ученичества не бывало у него стольких наставников, советчиков, руководителей!
Изменить предписанную программу он не мог. Оставалось одно — постараться как можно лучше и как можно скорее справиться с этим делом. Среди бесчисленных изображений, украшающих арку, рука Дюрера видна в некоторых аллегорических фигурах и орнаментах. Он же нарисовал несколько сцен, прославляющих императора. Все это выполнено, конечно, мастерски, но от этого мастерства веет холодом. Даже Дюреру не дано было преодолеть двойную за данность этой работы: придворный пафос и умозрительные построения гуманистов. Когда он смог наконец поставить на последнем листе для «Триумфальной арки» 1515 год, он вздохнул с великим облегчением. А резчики еще долго трудились над гравюрой. Максимилиан требовал пробные оттиски и браковал их. Прошли годы, пока наконец неслыханный труд был завершен.
Вслед за Триумфальной аркой на бумаге Максимилиан пожелал увидеть на бумаге триумфальную процессию, в которой за триумфальной колесницей императора должна следовать бесконечная череда придворных и подданных верхом и пешком, а в свиту должны входить фигуры, воплощающие всяческие достоинства и добродетели. Для выполнения этого замысла снова пришлось собирать ученых, архитекторов, художников. В работу снова было вложено много сил и всяческой образованности. Дюрер еще не закончил рисунков для «Триумфальной арки», как от него потребовали набросков для «Триумфальной процессии», и притом спешно. Один из самых первых набросков — рисунок пером, изображающий колесницу императора, — пленяет своей живостью. Он выполнен словно одним росчерком, как говорят современные графики, «в один темп».
Но для того, какой виделась Максимилиану «Триумфальная процессия», нужна была не импровизационная легкость, а торжественная подробная аллегоричность. Дюрер нарисовал императора с пальмовой веткой мира в одной руке и скипетром в другой. Он восседает на тропе, установленном на колеснице. Возницей ему служит символическая фигура Разума. Под фигурой, чтобы не было сомнений, сделана соответствующая подпись по латыни. Колеса символизируют важнейшие качества повелителя: Величие, Честь, Достоинство и Славу, что начертано на каждом ободе колесницы.
Рядом с колесницей идут и на колеснице стоят, образуя окружение императора, Предусмотрительность, Благоразумие, Постоянство, Умеренность, Добросердечие, Снисходительность, Справедливость, Спокойствие — важнейшие качества повелителя — в виде грузноватых женщин, облаченных в античные одеяния, с венками в руках. Над головой императора Солнце. Надпись гласит: «То, что Солнце на небе, то Император на земле». Так выглядело это новое воплощение гуманистических мечтаний об императоре — великом, достойном, славном, благоразумном, постоянном, умеренном, добросердечном и так далее, и так далее, и так далее.
При жизни Максимилиана гравюра так и не была завершена. Впоследствии Дюрер издал отдельно части этой работы, чтобы они не пропали зря. Это «Триумфальная колесница императора Максимилиана» и «Малая триумфальная колесница». Рассматривать их поучительно и грустно. В них есть и пышность, и орнаментальная изукрашенность, и торжественность, и аллегорическая многозначительность, и всяческая ученость, нет только живой жизни штриха, нет столкновения света и тени, нет действия.
Внимание, которым удостаивал Дюрера Максимилиан, было бы сущим бедствием для художника, если бы не еще одна идея неистощимого на идеи императора. На сей раз он пожелал иметь единственный в своем роде молитвенник. Молитвенник был отпечатан в нескольких экземплярах известным аугсбургским печатником на прекрасном пергаменте. Для издания был отлит особый шрифт, подражавший рукописному. На каждой странице оставили широкие поля. Их предстояло украсить изображениями. Рисунки были заказаны Дюреру, Лукасу Кранаху Старшему, Гансу Бальдунгу Грину, Гансу Бургмаеру, Йоргу Брею. Блистательное созвездие! Предполагалось, что рисунки будут превращены в гравюры на дереве и отпечатаны на полях молитвенника. Однако Максимилиану не терпелось. Он потребовал незавершенную работу. Мы бы назвали ее макетом с иллюстрациями. Единственный экземпляр с подлинными рисунками художников был доставлен Максимилиану, и он уже больше не пожелал с ним расстаться, справедливо рассудив, что такого молитвенника больше не будет ни у кого на свете.
Сорок пять рисунков в молитвеннике принадлежат Дюреру. Они выполнены чернилами трех цветов: фиолетовыми, красными, зелеными. Перо скользило по пергаменту легко, свободно, стремительно. Дюрер радостно импровизировал. Повод для появления того или иного рисунка не всегда определяется текстом молитвы или псалма, рядом с которым он появляется. Иногда эту связь установить трудно, хотя современникам она, по-видимому, была ясна, иногда ее не было вовсе.
На полях молитвенника скачут всадники, ландскнехты сражаются с крестьянами и рыцарями, смерть догоняет всадника, богатый бюргер подает милостыню бедняку, мирно беседуют крестьяне. Сюжеты, взятые из «Житий», соседствуют с сюжетами мифов и басен. Вакх появляется рядом с Христом. Возникают комические персонажи — вот врач, который разглядывает на свет склянку с мочой, перебирая свободной рукой четки: он больше надеется на молитву, чем на свое лечение. Святые, грешники, геральдические чудовища, птицы, звери, плоды — чего тут только нет! Порой Дюреру достаточно одного слова в молитве или псалме, чтобы вдохновиться на рисунок, порой он обходится даже без него. Лиса, заманивающая кур игрой на флейте, появилась на полях молитвы «Отче наш...». Почему? Наверное, потому, что в продолжении этой молитвы звучат слова: «И избави нас от искушения»...