Как раз в это время Дюрер готовил к изданию книгу «Руководство к измерению». В этот труд он вложил бесконечно много сил, гордился им, возлагал на его публикацию большие надежды. Она должна была укрепить его репутацию не только как художника, но и как ученого. Гравюры для книги давно готовы, текст написан и набран. Осталось только напечатать и переплести книгу. Внезапно Дюрер задержал печатание «Руководства». Сказал издателю, что хочет включить в книгу еще одну гравюру с пояснениями. Гравюра и текст к ней оказались такими странными, что издатель не поверил своим глазам, но спорить с Дюрером не стал. В конце концов это его книга, если она вызовет гнев властей, художник сам будет за нее в ответе.
Текст Дюрера кажется спокойным и рассудительным. Он неторопливо рассуждает о том, какой памятник можно было бы соорудить в честь победы над восставшими крестьянами. Рисунок, выполненный в суховатой манере архитектурного наброска, иллюстрирует текст. «Кто хотел бы воздвигнуть «Победу» по случаю подавления восставших крестьян, тот может воспользоваться для этого такими вещами, как я сейчас научу», — начинает Дюрер бесстрастным голосом и советует у подножия памятника положить связанных коров, овец, свиней. Выше на разных ярусах — корзины с сыром, маслом, яйцами, луком, кореньями, котлы, кадки, кувшины. Еще выше — вилы, мотыги, лопаты, кирки, цепы.
Описание этого неслыханного проекта заканчивается так: «Затем поставь на вилы на самом верху куриную клетку, опрокинь на нее горшок из-под сала и посади на него опечаленного крестьянина, пронзенного мечом, как я здесь нарисовал» [44].
Иногда говорили, что этот проект — насмешка над побежденными. Какое заблуждение! Нужно быть глухим, чтобы не услышать в спокойном тексте иронии, слепым, чтобы не увидеть в «архитектурном наброске» сочувствия Дюрера крестьянам!
На предшествующих страницах Дюрер писал о том, как следует строить триумфальные памятники по поводу действительно почетных побед. «Случается, что когда завоевывают в битве местность, то там, где была одержана победа над врагом, воздвигают мемориальное сооружение или колонну в память о том, что за люди были те, которых победили. Если это были могущественные люди, можно сделать и воздвигнуть колонну из захваченного у них снаряжения». И дальше он перечислял ядра, мортиры, пушки, щиты, доспехи. Вот из чего должен быть воздвигнут памятник в честь победы над могущественным и хорошо вооруженным противником. А памятник в честь победы над крестьянами, как его описывает и рисует Дюрер, пародия на настоящее мемориальное сооружение. Здесь трофеи — скромный крестьянский скарб. Там, где на настоящих триумфальных памятниках помещали фигуры взятых в плен воинов, Дюрер укладывает связанную живность. Невелика доблесть отнять у крестьян скот, ограбить их дома, амбары, сараи. Дюрер издевается над полководцами, одержавшими такую победу. А наверху неслыханной триумфальной колонны сидит крестьянин. Он ссутулился, он подпирает поникшую голову рукой, его скорбная поза напоминает и «Страждущего Христа» и «Меланхолию». Крестьянин пронзен мечом. Противник нанес ему удар в спину. Такой удар — символ коварства, трусости, предательства. Дюрер прекрасно понимал: никто такой колонны никогда сооружать не будет, да и немыслимо ее построить по его чертежу, хотя «чертеж» этот-то ли для маскировки, то ли в насмешку снабжен размерами. Гравюра, которую он так спешно включил в «Руководство к измерению», — сатира. Сатира на победителей. Бесстрастный тон пояснения, деловитый вид гравюры делают сатиру особенно острой. Дюрер не успокоился, пока не увидел в своей книге смелого, горького, едкого дополнения. Так на старости лет он открыл для себя, какую силу имеет эзопов язык в обстоятельствах, когда художник не может прямо выразить свою боль, свой гнев, свое сочувствие.
Опыт сатирического иносказания увлек Дюрера. Однажды кто-то из посетителей его мастерской рассказал, что в рейнском замке Михельфельд хранится старинный ковер с назидательным изображением. Сюжет ковра заинтересовал Дюрера. Он послал одного из своих помощников срисовать ковер. Беглая зарисовка привела его в восторг. Она позволяла продолжить то, что он начал своим «проектом» памятника, — иносказательно, но ясно высказаться о том, что происходит в стране. В мастерской Дюрера зарисовку с ковра превратили в гравюру и снабдили надписью, гласившей: «Эти фигуры с относящимися к ним стихами нарисованы и награвированы со старинного ковра, на котором они были вытканы сто лет назад. Ковер сей находился в замке Михельфельд на Рейне и найден в великий пост тысяча пятьсот двадцать четвертого года. Он показывает, как старые люди думали о том, что происходит каждый день, держали это в своем уме и сохраняли в тайне».
Упоминание старых людей было отчасти лукавством, отчасти предосторожностью: их мысли, подчеркнутые и усиленные в гравюре, которая вышла из мастерской Дюрера, были животрепещущими. Сатирическое содержание гравюры понятно даже самому простодушному зрителю. На гравюре Лиса — воплощение хитрости и коварства — и Время вращают Колесо Счастья. Орел, Сокол, Павлин — птицы, которые считались воплощением смелости и благородства, — повержены Колесом Счастья на землю, а Сорока, Сойка, Фазан — воплощения грехов и пороков — вознесены. Это аллегория на тему несправедливости, царящей в миро. А вот Судья в мантии и шапке. Над судейским креслом надпись: «Я -есть обман». По его приговору Справедливость, Правда и Разум забиты в колодки и закованы в кандалы. Мало того! У Правды еще и замок на губах. В колыбели спит туго спеленутое и привязанное к своему ложу дитя. Над ним надпись: «Я — есть Ум». В этом мире Судьей поставлен Обман. Правда, Справедливость и Разум скованы по рукам и ногам, обречены на молчание, а Ум пребывает в младенческом состоянии. Куда яснее!
Так в творчество Дюрера вошла сатира. В молодости он отдал ей дань в «Корабле дураков». Теперь она стала более универсальной, язвительной и горькой. Нужно было многое пережить, от многих надежд избавиться, чтобы изобразить свое время так, как оно изображено на гравюре «Ковер из Михельфельда». Как сложны были аллегории «Триумфальной арки» и «Триумфальной процессии», сколько учености нужно было, чтобы понять их символы! Как проста и понятна аллегория «Ковра из Михельфельда»!
Ковер из Михельфельда. Гравюра на дереве. 1526
Но сатира не могла увлечь Дюрера надолго. С юных лет его влекло прекрасное. Всю жизнь искал он красоту в природе и людях. Даже в мрачных видениях «Апокалипсиса» старался увидеть просвет зари. Когда-то ему казалось, что человеческая красота в правильности пропорций. Понадобились годы, чтобы он понял — это заблуждение. Сила духа, ясность ума, волнения страстей, величие помыслов — вот истинная красота человека. У нее много обликов. Люди тем и прекрасны, что они непохожи один на другого.
Эти мысли овладели им с особенной силой, когда он после долгого перерыва принялся за новую картину. Дюрер решил сделать подарок родному городу. Он помнил, сколько волнений причинили ему господа из Совета, когда решалось дело о пенсии, и что они так и не пожелали выплатить ему единовременное вознаграждение, о котором распорядился покойный император. Он давно убедился, что никогда ему в родном городе не знать почета, каким он был окружен в Нидерландах. Вспоминая все свои картины, он вдруг с горечью убедился, что почти все они заказаны или куплены не нюрнбержцами и висят теперь за пределами родного города. При случае он не преминул напомнить об этом обстоятельстве в письме Городскому Совету.
Но это его город. Ему много раз представлялась возможность поселиться в другом месте. Но куда бы он ни уезжал, он возвращается в Нюрнберг. Он любит его.
Свою любовь Дюрер решил выразить в подарке. Подарком этим стала картина. Она вошла в историю искусства под названием «Четыре апостола», хотя на самом деле на ней изображены три апостола и один евангелист. Дюрер написал ее на двух высоких, узких досках. На левой — апостолы Иоанн и Петр, на правой апостол Павел и евангелист Марк. Фигуры написаны в человеческий рост, покажутся величественнее обычных людей. Они заполняют доски почти целиком — так, что фон едва виден. Аксессуары минимальны: ключ в руках Петра, маленькая книга в руках Иоанна, толстый том и меч в руках Павла, свиток в руках Марка — больше ничего. Сдержанно — благородны краски одеяний: светло — красная, светло — зеленая, голубая, серебристо — серая. Полны живой выразительности лица. Каждое столь характерно и своеобразно, что уже первые зрители картины стали называть ее еще и «Четыре темперамента» и пояснять, что Иоанн с его ясным спокойствием — сангвиник, Петр, устало наклонивший голову, — флегматик, Марк с гневным взглядом — холерик, Павел, бросающий недоверчивый косой взгляд из-под бровей, — меланхолик. Мы помним, что учение о темпераментах интересовало Дюрера давно. Может быть, он еще раз выразил свой интерес к нему и в «Четырех апостолах». Но даже тот, кто ничего не знал об этом учении, видел, сколь различны эти четыре человека с их спокойствием, усталостью, гневом, недоверчивостью, как различен ум, который светится в их глазах, как различна воля, которая читается в их лицах. Видел, как твердо они стоят на земле. Вместе они образуют единый образ Человека, полный силы, гордости, достоинства...
Четыре апостола. 1526
Картина изображала одного евангелиста и трех апостолов. Было бы естественно предназначить ее для церкви. Но, уже задумав ее, Дюрер решил — пусть висит не в церкви, а в Зале заседаний городской ратуши. Он хотел, чтобы это был не просто подарок городу, но такой подарок, который заставит задуматься его сограждан. Ему представилось, что силу линии и цвета нужно дополнить силой слова. Под картиной помещена длинная подпись. Дюрер долго ее обдумывал, советовался с друзьями, выбирал вместе с ними подходящие евангельские тексты. А когда нашел их, пригласил знаменитого каллиграфа Нейдёрфера, и тот переписал эти речения прекрасным готическим шрифтом. Дюрер чувствовал, как легко впасть в заблуждения, когда все в мире так сложно и зыбко. Он и сам теперь нередко сомневался в том, что есть истина, и страшился, что за истину будет принята ложь. И он написал, взывая к мирским правителям, так: «В эти опасные времена пусть остерегаются, чтобы не принять за божественное слово человеческие заблуждения».