— Чем зубы скалить, взял бы корзинку, да, как добрые люди, побежал на базар. Все, кроме нас, будут с урюком.
Алдар-Косе хотел было образумить жену, но не успел. Глянув на дорогу, он увидел арбу, на которой громоздились большие корзины, наполненные оранжевым урюком.
Арбу легко тянул сытый гнедой конь, которым правил бай Баймагамбет.
— Торговать? — по-соседски спросил Алдар-Косе.
— Да нет, — ворчливо ответил бай. — Какой-то злоязычник пустил по аулу слух, будто я на поминки умершего отца одариваю всех урюком. Попробуй теперь не дай этим голодранцам урюка, засмеют, подлецы, на всю степь.
Жена Алдара-Косе не зевала, она первой подошла к байской арбе и Баймагамбет бросил в ее корзину три пригоршни урюка.
КУРИЦА
лдар-Косе очень любил бывать на базаре, хотя он никогда ничего не продавал, да и покупать ему редко что приходилось. Базар ему нравился многолюдьем, многоцветьем.
На базарной площади все делалось на виду: кузнец бил молотом по раскаленному докрасна железу; брадобрей брил голову обросшего черными космами пастуха; гончар, поднимая глиняные изделия, бережно ударял по ним, извлекая чистый мелодичный звон — признак наивысшего качества горшка; водонос нес на голове кувшин с родниковой водой; шубник сшивал серыми суровыми нитками овчины, изготовляя зимнюю одежду, гадальщик разбрасывал по вытертому коврику зерна фасоли и крысиные косточки, предсказывая одетой в черное женщине ее будущее.
Алдар-Косе так стосковался по людям, по человеческому говору, по базарному гвалту, что ноги сами несли его, и он с наслаждением окунался в рыночную сутолоку. На сердце у него было легко и весело. Там и сям мелькали знакомые лица. Он на ходу здоровался, перекидывался двумя-тремя словами и двигался дальше, привычно работая локтями. Ему не терпелось вмешаться в какое-нибудь спорное, пусть даже рискованное дело, чтобы блеснуть смекалкой, применить уменье заглянуть в человеческую душу, а главное, развязать рвущийся к разговору язык.
Толпа, подхватив, несла его. Куда, он и сам не знал.
Когда течение людской реки замедлилось, он остановился перед пожилой худощавой женщиной, держащей в руках черноперую курицу, связанную узеньким ремешком.
— Продаете? — поинтересовался Алдар-Косе, снимая тюбетейку с плешивой головы.
— Продаю свою последнюю курицу, — поспешно ответила женщина, — да вот беда — никто не покупает.
— Зачем же продаете, если она последняя?
— Вдова я. Дочка болеет. — На глаза женщины навернулись слезы.
Безбородый окинул быстрым, оценивающим взглядом идущих поблизости и стоящих. Чернобородый казах держал за ухо белую овцу. Рядом с ним стояла женщина его лет, по всей видимости — жена. Она неотрывно смотрела на черную курицу и убеждала мужа.
— Купи курочку. Овец у нас много, а курочки нет. Мне давно хочется послушать, как кудахчет хлопотливая птица.
Муж, с виду зажиточный хозяин, отмалчивался.
Поодаль продавал рыжую овцу белобородый старик. Глаза Алдара-Косе озорно блеснули. Он подошел к белобородому:
— Я хочу попросить вас, почтенный, об одной маленькой услуге. Сейчас я буду расхваливать черную курицу. Не подойдете ли вы ко мне, когда я начну говорить? Ни о чем другом не прошу.
Старик молча кивнул. Безбородый вернулся к женщине и, беря из рук курицу, осведомился:
— А курица эта — несушка?
— Несушка, несушка. Каждое утро непременно по яйцу дарит. Вот и нынче перед базаром снесла яичко. Больной дочке на завтрак.
Безбородый едва приметно улыбнулся. Он безошибочно разгадал ход мыслей вдовы, супругов с белой овцой, седобородого старца. Он знал заранее, что сейчас произойдет. Легко взгромоздясь на чью-то пустую арбу и подняв курицу над головой, он заговорил-запел звонким и чистым, как звук домбровой струны, голосом:
— Взгляните, правоверные, на эту курицу. С виду она худая, постная, похожа на галку. Но это необыкновенная курица. Она несет в год триста шестьдесят пять яиц. А цыплят она высиживает дважды в году и каждый раз по пятнадцати штук. Подсчитайте-ка! За три года она приносит в хозяйство тысячу пять яиц и девяносто цыплят. Оперятся цыплята, глядишь, целое куриное стадо. Доходов от этой курицы больше, чем от любой овцы. Кто хочет обменять курицу на овцу?
Выкрикивая это, Алдар-Косе не спускал глаз с продавцов овец. Как было условлено, старик тащил упиравшуюся рыжую овцу, спеша к Алдару-Косе. А чернобородый, держа овцу за ухо, смотрел растерянно; жена наступала на него, в чем-то горячо убеждала, размахивала руками. Слов ее разобрать было нельзя, но Алдар-Косе мог бы поклясться, что она торопит мужа обменять овцу на курицу.
Алдар-Косе повысил голос:
— А ну, правоверные, прикиньте в уме: что дороже — одна овечка или целое куриное стадо? И в этом стаде все девяносто с лишним куры-несушки. Каждое утро девять десятков яиц! Вон, я вижу ко мне спешит аксакал с рыжей овцой, но его опережает убеждаемый женою карасакал с белой овцой. На лице жены беспокойство. Неужели муж упустит чудесную курицу? Нет, карасакал не из тех, кто дает себя обгонять дряхлым медлительным старикам!
Через минуту сделка состоялась. На щеках обрадованной женщины появился сухой румянец.
— Идите за мной! — сказал ей безбородый незнакомец, тащивший белую овцу за ухо.
Вдова едва поспевала за ним. Вскоре они очутились на том конце базара, где шла купля-продажа телок и бычков. К овце начали прицениваться, но безбородый бросал на ходу:
— Не продаю, меняю.
Передав овцу на попечение женщины, он забрался на пустую телегу и его голос снова зазвенел, привлекая всеобщее внимание:
— Глядите! Вот овца, которой нет цены. При стрижке дает пять фунтов шерсти и в один окот приносит по два ягненка. Вот ее хозяйка. Она ни за что не рассталась бы с чудесной овцой, но больная дочка мечтает о телочке. Эй вы! Кто меняет плохонькую телочку на тонкорунную плодовитую овцу?
Он знал свойство своего голоса, умеющего завлекать, манить, убеждать. Люди обычно верили всему, что он говорил, и поступали по его совету. Он прикидывал в уме, чем бы еще украсить белую овечку, а к нему уже пробирались четверо с телками. Алдар-Косе с высоты телеги мог выбирать из четырех телок лучшую. И выбрал! Вдова не успела оглянуться, как стала владелицей крупной телки красной степной породы.
— Далеко ли вы живете, аже?
— Совсем близко. Второй дом от мечети.
— Тогда я провожу вас, а то еще отнимут эту превосходную телочку.
Алдар-Косе вынул из кармана серебряный рубль:
— А на это купите что-нибудь больной дочке.
По дороге вдова купила пшеничных лепешек, масла и меду.
— Скажите ваше имя, добрый человек, чтобы мы с дочкой помолились за вас, — попросила старушка.
Алдар-Косе засмеялся:
— Аллах не принимает молитвы за меня.
С этими словами он снял с головы ковровую тюбетейку и старая женщина сразу узнала Алдара-Косе. Когда они дошли до хибарки, безволосый проворно открыл ворота и загнал во двор упитанную красную телушку. Обрадованная женщина, хлопоча поискала глазами Алдара-Косе, но его и след простыл.
СКУПОЙ ХАН
ил у караванной дороги хан. Славился он скупостью и любопытством. Каждый день он задавал своим приближенным не меньше ста загадок. Все мудрецы из ханской свиты от забот и умственного напряжения полысели и все чаще оказывались в тупике. Тогда хан велел хватать на дороге каждого десятого прохожего и тащить в ханский шатер.
Приволокут путника, а хан начинает задавать хитрые загадки. Того, кто не ответит, секут плетьми.
Как-то поймали ханские слуги прохожего, у которого не было ни одного волоска ни на голове, ни на лице.
Удивился хан:
— Почему у тебя ни бороды, ни усов, ни бровей нет, и даже голова голая, как колено?
— Бреюсь каждый день.
— Не может быть! Ты врешь, но я тебя изловлю на обмане. Посажу в глубокую яму, а стража проследит — бреешься ты или нет. Уличу во лжи, велю запороть до смерти!
Увела стража беднягу. Был это Алдар-Косе. Почесывает он темя и думает: «Плохи мои дела. Бритвы нет. Доложит завтра караульный, что я не брился, засекут до смерти».
Однако делать нечего. Лег безволосый спать: утро вечера мудренее.
Едва солнце взошло, хан потребовал пленника. Вытащили его из ямы, повели. По дороге Алдар-Косе увидел осколок стекла и подобрал его.
Спросил хан:
— Ну как, побрился?
— Побрился!
— Как ты смеешь обманывать меня, хана? Пока ты храпел, слуги обыскали тебя и не нашли бритвы.
— Я бедный человек, — смиренно ответил безбородый, — цирюльник мне не по карману. Бритву приобрести не на что. Бреюсь вот этим. — И он показал кусочек стекла.
Удивился хан:
— Ну, счастье твое, что ловко ответил. Если так же находчиво ответишь на десять вопросов, так и быть, отпущу тебя, хотя без подарков, но и не битым.
И началось: почему то, отчего другое, зачем третье…
— Почему у меня два глаза, а нос один?
— От скупости. Гостя ты потчуешь одним блюдом, обнюхать его хватает одного носа. А два глаза вот зачем: одним смотришь, сколько гость берет еды, а другим проверяешь, сколько еще осталось.
Поморщился хан, но задал второй вопрос:
— Почему у меня два уха и один язык?
— Ты несправедлив и потому все приятное слушаешь правым ухом, чтобы запомнить, неприятное — левым, чтобы сразу забыть. А языка тебе хватает и одного. Ведь уже много лет подряд ты, как попугай, повторяешь одно и то же: «Пороть его плетьми!»
Стерпел хан и эту обиду и спросил в третий раз;
— Почему у меня две руки и один живот?
— Пищу ты запихиваешь в рот обеими руками. Дай тебе три руки и один твой живот — лопнет!
— Почему у меня две брови, а лоб один?
— Потому что ты хмуришься от злости вдвое чаще, чем размышляешь о добре.
— Почему у меня две челюсти и одно горло?
— Одной челюстью тебе не справиться с едой, ведь ты с жадностью жрешь в три горла, выдавая его за одно.