какие-то секретные маневры, когда военные взорвали под землей необычно мощный заряд, а вышло вот это. И просто – что так повезло и все тут: учения, и день совпал, как в лотерее выиграть. И еще с десяток, «сколько слухов наши уши поражают» – как в песне Высоцкого, которую он может быть и тут напишет когда-нибудь?
В университете смена закончилась – только что на мосту мы с Лючией были одни, лишь машины проезжали, теперь и на набережной полно молодежи, а кому троллейбус ждать не хочется, толпой идут нам навстречу. Парни многие еще в полувоенном, а студентки уже по-модному одеты, как мы – летящие накидки развеваются, словно первомайские флаги, и платья-солнцеклеш на ветру все как «мини», чулки сверкают выше колен – видела я эту моду в фильмах «из будущего», не нравится мне совсем! Но девушки терпят, и даже смеются – красивыми и нарядными хочется быть, парней внимание привлечь, а то выбила мужчин война, «на десять девчонок по статистике девять ребят», или даже меньше? Мимо проходят, подолы ловя, как мы на Дворцовой, ветер беспрепятственно прически рвет – одна из девушек, обернувшись, нам крикнула:
– Шляпки снимите, барышни! Тут даже в платочке боязно – сдувает!
Ой, сколько наши шляпы летали сегодня, у меня, у Лючии, у нас вместе! Один раз мы за ними бежали по всей Дворцовой, от колонны до самых атлантов, которые небо держат – спасибо постовому милиционеру, поймал и нам вернул, честь отдав. Вот не терплю шляпных резинок, кажется мне, что душат, я лучше рукой головной убор придержу. А у римлянки особый шик, схватиться в самый последний момент, тренировка ловкости и быстроты, как с котом в цап-царап, ей это Юрка на прогулке сказал, в шутку, наверное, но для Лючии его слова, что Святое Писание. И еще меня подбивает, когда вместе идем, спорить на мороженое, кто шляпку лучше удержит – причем часто выигрывает. А мороженое в больших количествах для фигуры вредно и для зубов! Ладно, поедим сегодня ленинградский пломбир – надеюсь, что такой же вкусный, как был до войны?
Прошли по мосту студенты – в лица всматриваясь, не встретила никого знакомого. Хотя девять лет прошло, как я в последний раз входила в эти стены. И даже если кто-то из моих однокурсников после Победы решил продолжить учебу – то по годам уже должен был получить диплом. А мне – не доучиться уже никогда! Ну если только на заочном…
– Ань, ты плачешь? – встревожилась Лючия. – Что случилось?
По Стрелке Васильевского идем, где бегала я часто, не забыла еще! На автобус экономя, пешком – от университета, мимо Военно-морского музея, и через мост Строителей[22], на свою Петрограду. Пройти по проспекту Максима Горького, свернуть на Саблинскую, и до Большой Пушкарской, по ней, затем через переулок до Большого, и вот, моя улица Плуталова, где я девятнадцать лет от самого своего рождения прожила. И нет больше моего дома пятиэтажного, фашистская бомба туда попала, умерли мои родители в Блокаду в первую зиму, и соседей многих, кого я там знала, в живых нет – в войну, как вспомню, так злость брала, убивать проклятых фрицев хотелось, ну а сейчас мстить кому… ой, по-бабьи завою, если увижу! И что итальяночка тогда скажет, меня увидев слабой? Так что пойдем мы сейчас не туда, а мимо Петропавловской крепости, до Кировского проспекта, хочу навестить еще одно место знакомое, и можно сказать, святое!
– Нет, ничего, – отвечаю, – просто пыль в глаз попала. Люся, шляпу лови!
Ай, и моя следом! Кто кого будет пломбиром угощать? Девчата на остановке смеются и за беретики держатся. Нас двое парней выручили – поймали, вернули и со смехом посоветовали:
– Девушки, вы ведь не питерские? Шляпки у вас, как в кино, но аэродинамика, поля широкие и изогнуты, как профиль крыла самолета, такую подъемную силу создают, с головы прочь, и еще вуаль, дополнительная парусность. А вы в них в такой ветер…. сейчас в руках несите, а то улетят обязательно, и повезет, если не в Неву!
– Ребята, ну вы мне еще про индуктивное сопротивление расскажите, при эллиптической форме, вы, наверное, с матмеха? – отвечаю я, надевая шляпу. – Этот фасон в Москве «итальянским» называют, но и «аэродинамический» звучит оригинально, подругам скажу. И простите, словом пропущенным хотели сказать, что дуры? Так хочется нам в любую погоду самыми красивыми быть. Даже если это жертв требует – улетает иногда, так бегать даже полезно.
– Так вы тоже университетские? С какого факультета – отчего мы вас раньше не видели, таких красивых?
– Нет, Кораблестроительный институт (не стала уточнять, что Северный, а не ЛКИ), сейчас работаю.
Ребята хотели нас проводить – «тогда ваши шляпы ловить будем, а то жалко, когда такие дорогие, и снова сорвет», но мы с Лючией гордо отказались. Мост перешли, дальше по Мытнинской… ой, нет, на Максима Горького я не пойду, старой дорогой, лучше по набережной мимо Кронверка напрямик. Слезинку снова смахнула, Лючия заметила, взглянула тревожно. И тут ветер налетел, и наши шляпы в воду унес, как ребята и говорили! Там тротуар узкий, даже парапета нет, сразу к воде откос. Плавают близко, а достать нечем! Правы были ребята – а мы обе проиграли. Ладно – мороженое и так поедим!
– Жаль, что студентам отказали, – весело заметила Лючия, – вот лез бы кто-то в воду сейчас! Аня, а интересно, я вижу здесь столько красивых женщин, и одетых по моде, – но платок на голове ну никак не сочетается с «летящей» накидкой! Или, я слышала, у вас шляпки считаются «принадлежностью буржуазии»?
– А если подумать? – спрашиваю. – Люся, ты не только скорость реакции развивай, но и аналитическое мышление. Студенты тебе прямую подсказку дали – «дорогие». У нас рабочий получает где-то 600–700 рублей. Инженер – от трех до семи тысяч. Академик – десять-двенадцать. Юрка твой, как полковник и дважды Герой, и еще за должность – побольше академика. Свое денежное довольствие ты сама знаешь, и еще за мужа часть получаешь, пока он в командировке. А у студентов стипендия сто рублей, у отличников двести, и хорошо хоть плату за обучение в сорок восьмом отменили. Ну а стоит, платье фасона, как наши, если из дешевого ситчика и самой шить, то мне Марь Степановна сказала, обойдется в сто пятьдесят. Шелковое нарядное, заказать в ателье – от шестисот до тысячи. А наши шляпки, цена в ДИМе пятьсот с чем-то, стипендия за пять месяцев – финансовая катастрофа для студентки, если это в Неву сдует?
Ну а моя зарплата – ой, это как у пары академиков, выходит? И у Михаила Петровича – мы ж не немцы, где в семье принято, у каждого свой счет? Так за это и спрос с нас больше, чем с кого-то другого! И если наша, советская власть так посчитала – значит, отрабатываем мы все это по полной? Так что я могу себе позволить в шляпке даже в ураган – улетит, не страшно, новую куплю!
Мы шли мимо Кронверка, где сейчас Артиллерийский музей, за ним памятник казненным декабристам, дальше начинался парк Ленина. Ветер разрушил наши прически, трепал и путал волосы, облеплял ими лица – а когда мы пытались прикрыться ладонями, отпустив платья и полы плащей, то сразу начиналось «макси, мини, мерилин»; мы поспешно хватались за подолы, завидуя встреченным женщинам в косынках; они все тоже держали у ног юбки и плащи и улыбались нам, уже не нарядным столичным дамам в шляпках с вуалью, а растрепанным девчонкам, к которым пристает ветер-хулиган. Наконец мы вступили на площадь Революции[23], я указала Лючии на музей Революции (бывший дворец Кшесинской) и сказала, что вот с того балкона в семнадцатом выступал Ленин, а все место до моста было забито народом, слушавшим его речь. Итальянка заметила:
– Как святой. Кто со мной – к лучшей жизни. Ань, ну чем коммунистическая вера в принципе от религии отличается?
– Тем, что мы лучшей жизни добьемся сами, – ответила я, – а не ждем, пока бог пошлет.
Прошли мимо Дома Политкаторжан – и вот они, каменные китайские львы возле спуска к Неве. Мама меня сюда еще маленькой приводила – и говорила, что есть поверье, что если между ними на ступенях встать и желание загадать, то оно сбудется. Если, конечно, просишь искренне и всем сердцем. С каких пор это появилось, никто не знает, вроде же недавно львов привезли, тут даже надпись на постаменте, год 1907, Ши-цза из города Гирин в Маньчжурии, дар от генерала Гродекова… так это у нас они недавно стоят, а сами китайцы когда их изваяли? Парные скульптуры – у одной под лапой маленького ши-цзенка вижу, это значит, лев-мама?
Я и сама сюда приходила – просила всякое небольшое. И вроде сбывалось! А в самый последний раз – чтобы мне сюда после войны прийти, было это летом сорок первого, я уже документы в военкомат сдала, откуда дядя Саша меня в Школу забрал. И вот вернулась, так что спасибо вам, добрые звери, и простите, что поздно пришла вас отблагодарить. Сказала так – и словно полегчало на душе. А больше мне от вас ничего сейчас и не надо, все у меня хорошо – вот только, чтоб атомной войны не было, но вам такое вряд ли по силе?
– Люся, и ты можешь что-то загадать – не бойся, это ж не чертовщина какая, тут зла нет, а значит, и твой католический бог не обидится.
– Аня, как же так, ты же коммунистка, – удивляется Лючия, – в бога не веришь, а в ши-цзов?
– А это вроде приметы, – отвечаю я, – или может быть, какие-то тонкие связи в мироздании? (Вот, нахваталась терминов от научных светил, когда они обсуждали феномен провала «Воронежа».) Вреда уж точно не будет!
Лючия становится рядом и что-то шепчет, глядя в небо, прижимая руки к груди и к животу.
– Аня, я загадала, чтобы в этот раз у меня легко… не как в прошлый раз! Я у доктора была, еще в Москве, перед самым отъездом.
– Ну, поздравляю, подруга! – говорю я. – А Юрка знает, или не успела еще сказать?
Лючия лишь головой мотает. Тут от Невы как дунет, вверх по ступеням… и стали мы будто купальщицы, готовящиеся в воду зайти – не только плащи, но и платья на головы подняло! Торопливо себя в порядок приводим – смотрю, какой-то военный рядом стоит, на нас глядит.