А через месяц с небольшим всему Шанхаю будет уже не до того.
Документ 6. Из доклада Института Конфликтологии, составленного Большаковым А. В. Только для И. В. Сталина. Гриф ОГВ-«Рассвет».
Если исходить из принципа, сформулированного Тойнби, «Цивилизация есть ответ на вызов», то корейская ветвь конфуцианской культуры формировалась как ответ на вызов, во-первых, скудости прибавочного продукта, характерного и для Китая, и для Японии, во-вторых, постоянной угрозы вторжения превосходящих сил агрессора.
Фактор первый – гористая страна, пахотных земель всего двадцать процентов от общей территории страны. При потрясающем трудолюбии народа – корейцы строят террасы на подходящих участках гор, затем носят на них плодородную землю из долин. Проблема малости прибавочного продукта в расчете на душу населения там острее, чем в Китае – и почти так же остра, как в Японии.
Фактор второй – история зло подшутила над корейцами, поместив их даже не между молотом и наковальней, а между двумя молотами, японским и китайским. Небольшой, по меркам Восточной Азии, народ (в настоящее время 25 миллионов человек) – всю свою известную историю прожил под угрозой агрессии воинственных японцев (80 миллионов) и донельзя многочисленных китайцев (700 миллионов).
Оттого ключевые черты корейского национального характера: во-первых, исключительное трудолюбие – корейцы искренне считают китайцев и японцев ленивыми разгильдяями; во-вторых, военная культура, близкая к русской – ярко выраженные защитники Отечества, причем война считается делом всего народа, а не узкого слоя дворянства, как в Японии, в-третьих, искусство маневрировать, когда необходимо; в-четвертых, отлично умеют стоять насмерть.
Сочетание последних двух пунктов требует пояснения. Корейцы, при всех своих воинских качествах, давно и хорошо поняли, что сами они отстоять свою независимость не смогут – японцы не уступают им в воинских талантах, но их в разы больше; китайцы намного худшие солдаты, но их в десятки раз больше, могут просто завалить мясом. Если бы корейцы стали драться насмерть – а они хорошо умеют это делать, примером может послужить отражение японской агрессии в конце XVI века, по существу, поставившее крест на японской экспансии на материк и ставшее причиной курса Японии на самоизоляцию, – их бы рано или поздно вырезали начисто. Поэтому корейцы выбрали для себя стратегию «крепкого орешка», драться так, что сильнейший противник предпочитал предложить им приемлемые условия вассалитета, чем воевать до победного конца, поскольку победа обошлась бы очень уж дорого.
(Замечание Сталина на полях: – Не трусы, а здраво оценивают свои силы. Лучше выторговать у сильнейшего врага приемлемый мир, чем героически погибнуть всем народом. Подобно Александру Невскому, договаривавшемуся с монголами.)
Так как для корейцев нехватка сил носит постоянный характер – они всегда будут слабее и Японии, и Китая, – то корейская политика во все времена была направлена на поиск «старшего брата», который будет в достаточной степени учитывать их интересы. Это объясняет тот факт, что во время Корейской войны (мир «Р») и северные, и южные корейцы показали себя отличными солдатами – американские офицеры, воевавшие и с немцами, и с японцами, ставили их вровень с немцами и выше самураев – и в то же время у обеих сторон практически отсутствовал аналог нашего партизанского движения в тылу противостоящей стороны. Обе стороны признали реальное соотношение сил и выбрали «старшего брата», каждый своего, которому они мужественно и честно служили. В этом же причины подвигов спецназовцев Северной и Южной Кореи во время вьетнамской войны (мир «Р» – южнокорейский спецназ, воевавший на стороне Южного Вьетнама, имел лучшее среди всех соотношение чужих/своих потерь; северокорейские спецназовцы провели ряд дерзких операций, среди которых выделяется уничтожение лагеря американских морских пехотинцев в Плейку).
Генерал-майор Цветаев Максим Петрович.
Северо-Восточный Китай. Июль-август 1950 г.
С Победы мы так в Маньчжурии и застряли. Солдаты демобилизуются – мы остаемся. В войну нормой было, что командир машины это сержант, а офицер-летеха уже взводный – теперь в тяжелом батальоне даже мехвод ИСа с погонами мамлея не редкость, а про командиров ясно и так. Цвет армии, фронтовики, кто в кадрах добровольно остался – кому-то просто некуда было на гражданку идти, кто-то к военной службе привык. Домой хочется, на север, за Амур – а нельзя! Здесь Харбин и пара других городов на северной КВЖД еще на Россию похожи, и в Порт-Артуре флотские обживаются капитально, – а прочая китайская провинция, это такая дыра! Ладно, военный городок для нас китайцы построили, и полигоны оборудовали для боевой подготовки. А соцкультбыт, это в Харбине, только там и отдохнешь. Ну а если в Союзе побывал, будут на тебя с белой завистью смотреть не меньше полугода!
В сорок восьмом реформа была – теперь мы не бригада, а полк, ну а танковые и мехкорпуса в дивизии переформировали. А по технике все так же – в полку те же три батальона по двадцать машин (и одна у комбата), три полка – дивизия. В нашем 56-м гвардейском тяжелом танко-самоходном полку два батальона самоходок (по 21 СУ-122-54), тяжелотанковый батальон (21 танк ИС), батальон мотострелков на БТР-40 (у соседей в Шестой гвардейской танковой уже более новые и вместительные БТР-152), дивизион «катюш», причем новых, с трубами, а не рельсами, называется «Град-1», зенитный дивизион, разведрота, инженерно-саперная рота. При этом мы получили штаб и тыловые службы по дивизионным штатам – подумали, что для упрощения нашего развертывания в дивизию в случае войны, поскольку на Дальнем Востоке отчетливо пахло порохом.
Но уже на летних маневрах 1948 года мы взаимодействовали с двумя танковыми полками Корейской Народной армии, официально это называлось «дивизионной группой», а по факту полноценная дивизия. Не забыли у нас жестокие уроки 1941–1942 годов, когда наши танковые части, механически собранные в кучу, терпели поражения из-за неслаженности и нехватки внешне незаметных штабов, служб тыла и связи! Штат у корейцев был, как у нас, техника – в каждом полку 65 Т-54. А весь комсостав, начиная с ротных, укомплектован нашими, советскими корейцами, родом с Дальнего Востока и Средней Азии, хотя встречались и такие «корейские» физиономии, что при одном взгляде на них становилось ясно – Рязань-матушка! Командовали же полками боевые офицеры, прошедшие всю войну – комполка-1, полковника Туманова, я даже знал еще по Первому Белорусскому, за Вислой встречались, затем на Зееловском плацдарме, он тогда комбатом был, 9-й танковый корпус в составе Третьей Ударной. И комполка-2, подполковник Богачев, тоже фронтовик – Ленфронт, Прибалтика, Кенигсберг. Стало ясно, что все не так плохо, как я подумал поначалу – особенно после маневров, действия корейских танкистов меня приятно удивили, примерно наш уровень лета 1942 года, что для людей, три года назад впервые в жизни увидевших танки, не говоря уже о хотя бы шапочном знакомстве с многотрудным искусством танковой войны, очень немало.
– Так корейцы, Максим Петрович, и вояки куда лучше китайцев, и по образованию, технической грамоте, им фору дадут, – сказал Туманов, – а до взводного уровня и с нами вполне могут сравниться! В целом же не гвардейцы, но и не совсем желторотики – примерно как мы перед Сталинградом. Справятся, если на подхвате!
По мне, корейцы как солдаты – на немцев похожи. Усердие на тренировках, образцовая дисциплина, идеальное соблюдение уставов, вооружение и имущество берегут, ну а порядок в расположении такой, что не только наши старшины, но даже немецкие «камрады»-инструктора были поражены. Но оборотная сторона – держась устава, не умеют импровизировать. Особенно отличались этим младшие офицеры японской выучки – даже наизусть вызубрив «Тактику в боевых примерах», они неважно действовали самостоятельно. Зато с нашим комсоставом – выше всяких похвал!
На учениях ПВО корейские зенитчики сумели сбить 16 из 20 целей, имитировавших атакующие «Мустанги». Наши бросились перенимать опыт – и увидели, на тренировках корейцы ставили на станок ЗУ-23 спарку МГ-34, сберегая ресурс зениток, подвешивали на дерево уменьшенные в 30 раз бумажные силуэты американских самолетов и сносили их с трехсот метров; потом задача усложнялась подвешиванием вперемешку изображений наших и американских машин, чтобы сбить врага, не задев своих[24]. Таким образом, они доводили свои навыки до стопроцентного автоматизма – и шлифовали после уже с 23-мм автоматами.
Позже эти качества зенитчиков дивизии очень выручат нас в бою у Чаоцу. А тогда – это казалось нам одним из результатов «работы над ошибками» по итогам сорок первого года. В войсках насаждался культ боеготовности, «нас не застанешь врасплох». По условленному сигналу всю дивизию могли поднять и выдернуть с места дислокации, уходя от условного ядерного удара или массированной бомбардировки. А в зоне досягаемости тактической авиации вероятного противника особое внимание уделялось ПВО – в отличие от территории и гражданских объектов, в мирное время не прикрываемых, не менее трети войсковых зенитных средств были постоянно развернуты на позициях и готовы к открытию огня. Также проводились учения по выполнению задач в условиях применения противником химического и бактериологического оружия (очень нелюбимые личным составом – бегать в противогазе и противоипритовом костюме).
Уже на летних маневрах 1949 года корейцы показали уровень, как у нашей бригады второй половины 1943 года, почти что гвардейской. Если мы на учениях стреляли из штатного вооружения, то корейцы додумались до стволиковых стрельб, применяемых на флоте, – когда в ствол пушки вставляется вкладыш для малокалиберного снаряда, японских 20-мм патронов было на складах завались. И некоторые из корейских экипажей на «экзамене» со стрельбой боевыми сумели повторить наш фирменный номер – с километра попасть бронебойной болванкой в катящуюся бочку, спущенную по склону! Хорошо показала себя корейская мотопехота и минометчики – боевого опыта явно не хватало, но твердую «четверку» им можно было ставить с чистым сердцем. В общем, уже на зимних маневрах 1949/50 года я мог сказать, что под моим командованием, если придется идти в бой, будет добротно сколоченная и обученная дивизия, самую малость уступающая частям 6-й гвардейской ТА.