Воздушный бой над головой давно стих, переместился к западу. Самолеты кружились далеко над горизонтом – маленькие точки, едва различимые глазом. Джимми напрягал зрение, но не мог уже различить на такой дистанции «крестики» Ф-80 и «стрелы» русских. Зато видел еще одну, нет, две полоски дыма, прочертившие небо, падали сбитые, кто?
– Эй ты, сука, хенде хох, живо!
Джимми обернулся. Ярдах в двадцати на волнах болтался похожий плотик. И сидящий там человек держал в руке пистолет. Джимми выхватил кольт, подумав, что очень неудобно стрелять со столь неустойчивой и тесной опоры. А еще его плот повернут боком, а у русского прямо на него, меньшая размером мишень и более устойчивая. Джимми пригнулся и представил, как пуля дырявит резину. А вода не сказать, что теплая – и если он будет даже легко ранен, то инструктор говорил, акулы чуют запах крови за много миль!
Потому Джимми было страшно. Он не боялся врага в воздухе или даже на земле. Но представить себя среди жидкой субстанции, по которой до тверди под ногами, как в небе до земли, сколько точно, он не помнил, но слышал, что и тридцать тысяч футов может быть… и тонуть будет, как падать, долго и медленно – уж лучше было в воздушном бою! А когда Джимми было страшно, он орал – слова, которые слышал от Стива.
– Эй! – окликнул русский. – Ты что, наш, что ли? Отчего не знаю – у меня в полку черных морд не бывало отродясь!
– Я военнослужащий Армии США, – выкрикнул Джимми в ответ. Строго говоря, сейчас он пребывал в «гражданском» статусе, пилота-испытателя фирмы «Локхид» (спасибо Макартуру, который своим приказом успел Джимми воинского звания лишить, а для флотских принять в офицерские ряды негра было чересчур. Ну а сам Джимми о восстановлении справедливости не озаботился – на фирме и так ему платили независимо от погон). Теперь же он подумал, а вдруг при взятии в плен его сочтут некомбатантом, нарушившим статус, и потому подлежащему расстрелу, как пойманный бандит?
– А откуда по-нашему знаешь? – продолжал допытываться русский. – И сдавайся, не дури! Тут нас лишь наши подобрать могут, с вероятностью четыре из пяти. Так что деться тебе некуда.
– Но один из пяти за меня? – ответил Джимми. – Слушай, а у меня к тебе другое предложение. Если сейчас будем драться, то с большим шансом оба ко дну пойдем. Так что давай не будем – а просто, чей корабль подойдет, тому в победители, ну а другому в плен. Может, мне за тебя еще и медаль дадут. Или тебе за меня.
Русский подумал и кивнул.
– Согласен. Только стволы убрали.
Джимми сунул кольт в карман. Русский тоже спрятал пистолет. Джимми подумал, что если их долго не найдут, то они еще могут сцепиться насмерть – ведь два аварийных пайка на двоих или на одного разница большая. Но пока им двигало любопытство – ведь не часто вот так удается поговорить с тем, кто только что в тебя стрелял в небе?
– Слушай, и какого черта вы на нас напали? – спросил русский, подгребя ближе. – Или ваш Макартур нам уже войну объявил?
– Мы напали? – воскликнул Джимми. – Это вы нас атаковали первыми.
– После того, как вы летели такой бандой в направлении прикрываемой нами цели? – усмехнулся русский. – И не ври, что просто вылетели прогуляться. У вам был приказ, потопить там кого-то, честно?
– Был, – ответил Джимми, – приказано, мы должны были исполнить.
– Ну а у нас был приказ, защищать, – сказал русский. – А что бывает за неисполнение, тебе известно. Или у вас трибунал называется по-другому?
– Нам сказали, что там, на вашем корабле, смертельная угроза для Америки, – сказал Джимми, – вроде даже «вы с дьяволом заключили договор, и там ключ для его прохода в наш мир». Я не знаю, командир так сказал.
– Нету дьявола, – заметил русский, – и бога тоже нет. Ну сам подумай, ты вот в церковь ходишь? А если бог, как попы говорят, всемогущий и всевидящий, то это ему зачем? Так же и черт, если он был и впрямь так силен, зачем ему чья-то помощь? Говорил я с теми, кто концлагеря освобождал – так это было реально, и куда страшнее, чем котлы и сковородки, как попы про ад рассказывают. А Гитлер куда опаснее был какого-то сатаны. Теперь вот вы лезете. Зачем в Сиани людей без вины спалили?
– Меня там не было, – сказал Джимми, – но думаю, что если наш президент решил, что те, кто там, представляют угрозу для Америки, и отдал приказ, то нельзя было не подчиниться? Если честно, то я не знаю, за что в Китае воюют Мао с Чан Кай Ши, и почему вы поддерживаете одного, а мы другого. Но я думал, что великие державы всегда могут договориться, чтобы спор местных вождей не перерастал в большую войну?
– Ну что вы за подлая нация? – спросил русский. – В голову вам не приходит, что у тех же китайцев может быть свое мнение? Нет – только так, как хотите вы!
– Отчего же: наверное, будет по демократическому закону, – предположил Джимми. – Как у нас две партии, так и тут. Устроить выборы, спросить всех, за кого они, за Мао или за Чана? За кого большинство – тот президент. Так же сенаторы, губернаторы, министры – как эти чины зовутся в Китае, мандарины?
– Ой, уморил! – расхохотался русский. – Я тут, на китайской границе, с самой войны. Которая с японцами. И что по ту сторону творится, наслушался, знаю! Как представлю – маовцы и чановцы послушно подчиняются воле кого-то, кто будет организовывать и считать голоса! А после стройными рядами и колоннами расходятся по местам – раз этого выбрали, подчиняемся ему! Знаешь, как на самом деле будет? Всеобщая бойня – у тех большинство, сейчас это исправим! И так, пока не надоест, или всех не перебьют.
– Вижу, вы тоже не слишком уважаете своего Мао? – спросил Джимми.
– Он был нашим, – ответил русский, – а оказался тот еще фрукт! На наши земли рот разевает. А наш сейчас – Гао Ган. У которого сейчас покой, порядок, заводы и шахты работают, КВЖД наша.
– Ясно, – сказал Джимми, – у вас с ним бизнес. А на нашу территорию, чтоб конкурента не было, напустили Мао, чтоб война шла и никакого бизнеса быть не могло. Когда же мы захотели это прекратить, то и вы вмешались, не дали. Так же как в Чикаго, я щенком был, территорию делили – банды с «томми-ганами» друг друга крошили, а в итоге решалось, какой босс с этого района дань берет.
– Ну ты сказал! – возмутился русский. – У вас организованная преступность. А у нас – целый народ к лучшей жизни. И конечно, промышленность, чтобы это обеспечило!
– Я и говорю, выгодный бизнес, – кивнул Джимми, – работает что-то, прибыль дает, это называется бизнес. А у каждого бизнеса должен быть хозяин. Если как у вас, все общее, ну значит это ваши федералы… как это по-русски, власть в целом? И ни один хозяин свой бизнес разорять не даст. Вы свой защищаете, мы свой. Конкуренция.
– Давно учил я политэкономию, – сказал русский. – Слушай, а все-таки, откуда ты по-нашему знаешь? На потомка эмигрантов-белогвардейцев точно не похож!
Делать было все равно нечего, и Джимми рассказал – про Португалию сорок третьего, про своего механика Стива, про «счастливые» цвета, про концерт с Гленом Миллером, это ведь не могло составлять никакой тайны? В ответ русский спросил, уж не тот ли он американец, чьи песни «Ya – istrebitel» и подобные ей исполняли как-то раз по московскому радио, поет на смеси русского с английским?
– Так вы крутили мои песни без моего ведома? – спросил Джимми. – А мои авторские отчисления? Пользуетесь, что в Москве нет моего агента.
– А песни чьи? – ответил русский. – У нас их еще в сорок втором исполняли, сам слышал. Тогда и ты нам плати!
– Паритет, – заметил Джимми. – Хотя, знаешь, когда эта война закончится, и если я с авиацией прекращу, пойду в джазмены, то может быть, приеду к вам с гастролями.
– Не могу обещать того же, – сказал русский, – мне до отставки еще долго. И вряд ли к вам в Америку выпустят, да и не тянет совсем.
Разговор плавно переместился опять на тему прошлой войны. Русский с интересом слушал, как Стив в Португалии подкручивал мотор «уорхока» Джимми. И какие там, и после во Франции, были воздушные бои.
– А в общем, Р-40 самолет не очень. Даже подкрученный, был с «мессом» на равных, ну может, чуть лучше. Як-9У был гораздо сильней!
– Ну ты скажешь! – обиделся Джимми. – У вас же самолеты из фанеры.
– Так и у англичан были, – сказал русский, – видел, наверное, вблизи их «москито»? Вот честно скажу, я на «Яке» делал то, что на «хоке» никогда бы не смог! Да и наши новые, на которых войну заканчивал. Ла-9 от Ла-7 в бою собственно почти не отличается. Разница лишь – что его без ангара хранить можно, а дерево быстро гниет. Но на войне, где истребитель живет два-три месяца, это вполне терпимо. Зато – проще и дешевле.
– Виски? – предложил Джимми, откупоривая флягу. – Подгребай, угощаю. Слушай, вот не пойму, а с чего нам воевать?
– Так вам акулы капитализма приказали, вы и пошли, – ответил русский. – Слушай, а сам-то ты из пролетариев? Или у вас бывает и черная буржуазия?
– Владельцы своего бизнеса? – переспросил Джимми. – Бывают, а как же? Кто-то лавку держит, кто-то мастерскую. А больше, конечно, на заработке. Это у вас своего ничего нет, все федералам принадлежит.
– Ну ты сказал! – возмутился русский. – Кто ж у меня мою личную собственность отнимет? А-а, ты имеешь в виду, если прибыль и в оборот, вот плохо политэкономию помню? Так и такая есть – артели, это когда несколько человек объединяются и строят мастерскую, или даже маленький заводик. А колхозы, по-твоему, это что – налог и обязательные поставки сдал, остальное твое! Есть и одиночки, что-то чинить-клепать, никто их не запрещает. Вот большое что-то иметь это нельзя – завод, банк, пароход, железную дорогу. Это все – государственное! Так у вас что, много хозяев?
Джимми подумал, загибая пальцы.
– Да, пожалуй, что мало, – ответил он, – из тех, кого я знал. Но это наша, американская мечта. Вот я сейчас на заработке у кого-то, а хочу на свой собственный бизнес накопить, и оттого работаю, лучше, старательнее.
– Ага, нам рассказывали: чистильщик обуви может стать миллионером, – расхохотался русский. – И сколько таких было, один на миллион? Сказки это всё!