— У вас есть дети? — спрашивает она.
Я понимаю, что речь идёт не о виртуальности. Прикидываю, насколько велик риск выдать себя, ответив правду. Вроде, бояться нечего.
— Нет.
— А хотели бы иметь?
— Да, пожалуй.
— Много?
— Как-то не думал об этом.
— Это бывает, — Зоя допивает своё пиво. — Знаете, когда мужчина и женщина сидят в баре, они не должны говорить на серьёзные темы. Наверное, поэтому мы отвлеклись.
— От чего?
— Вы хотели обсудить искусственные интеллекты.
— Мы это сделали. На первое время мне хватит, о чём поразмыслить.
Зоя улыбается и бросает взгляд на часы.
— К сожалению, мне пора. Надеюсь, хоть немного помогла вам.
— Разумеется. Если что, я могу к вам снова обратиться?
— Сколько угодно.
Я подзываю официантку и прошу счёт. Оплачиваю наличными — кредитки не для тех, кто скрывает свою личность.
Мы выходим на улицу. Накрапывает дождь, но он не вызывает у меня неприязни — напротив, я с удовольствием подставляю лицо мелким каплям. Хочется улыбнуться.
Зоя открывает дверцу своего «Мицубиси».
— Спасибо за пиво, — говорит она, забрасывая на сиденье сумочку.
— И вам, — отвечаю я. — За информацию. Не за пиво.
— До свидания, — Зоя мешкает всего пару секунд, но этого достаточно, чтобы понять: я ей понравился.
— Как мне с вами связаться? — быстро спрашиваю я.
— М-м-м… через полковника, наверное.
— Это неудобно.
Зоя ловит мой выразительный взгляд и неуверенно кивает.
— Тогда запишите номер.
После того как я вношу в свой терминал продиктованный телефон, Зоя садится в машину и захлопывает дверцу. Она не смотрит на меня. Мне на ум приходит одна мысль. Я делаю шаг вперёд и стучу костяшками по стеклу. Зоя тут же опускает его.
— Да?
— Скажите, а вам хотелось стать кем-нибудь другим?
Зоя смотрит на меня долгим внимательным взглядом. Кажется, для неё ответ на этот вопрос имеет особое значение.
— Конечно, — отвечает она, наконец, и я слышу в её голосе скрытую горечь.
Чувствуя смущение, отступаю от машины.
— Всего хорошего, — говорит Зоя, включая зажигание.
Проследив за тем, как её автомобиль отъезжает и вливается в поток транспорта, я сажусь в «Додж». Дождь усиливается, и приходится включить дворники. Несколько минут я сижу в машине, потом завожу мотор.
Глава 5
— Вы любите охоту? — спрашивает Шпигель.
На нём лёгкий горчичный костюм, васильковая рубашка, вязаный галстук и кожаные туфли без каблука.
Мы завтракаем на веранде, залитой утренним солнцем. Небо на юге при этом тёмное, так что к вечеру, вероятно, разразится гроза.
— Не знаю, не пробовал, — отвечаю я, отправляя в рот очередной кусок жареной индейки.
— Мы с друзьями собираемся загнать в субботу волка. Не желаете присоединиться?
— С удовольствием, но вам придётся со мной нянчиться — я не умею даже зарядить ружьё.
— Это сущие пустяки, вот увидите, — Шпигель поворачивается к дочери. — Марна, передай герру Кармину хлеб, ты же видишь, ему не дотянуться.
Очаровательная девушка с улыбкой подаёт мне корзину с хлебом. У неё тонкие руки с длинными ровными пальцами, высокие скулы и полные, прекрасно очерченные губы. Но программа это или живой человек, пока не ясно.
— Сегодня Этна прикажет поставить в вашу комнату телевизор, — сообщает Шпигель.
— Боюсь, мне некогда его смотреть, — отвечаю я.
— Мне кажется, герру Кармину понадобится машина, Август, — говорит фрау Шпигель, взглянув на мужа. — Почему бы тебе не позвонить в прокат автомобилей и не выбрать там что-нибудь подходящее?
— Действительно! — Шпигель нацеливает на меня вилку с надетым на неё куском ветчины. — Какую машину вы хотите, герр Кармин?
— «Бэнтли», — отвечаю я, не задумываясь. — Чёрный.
Шпигель кивает.
— Хорошо, это мы уладили. Спасибо Этне, я бы и не вспомнил, — он адресует жене улыбку.
Я тоже благодарю фрау Шпигель. После завтрака мне нужно ехать в город, и автомобиль придётся очень кстати.
Этна похожа на колли: вытянутое лицо, рыжеватые волосы, аккуратно уложенные за уши. Бледность кожи напоминает о тевтонских рыцарях. Как они сражались за Иерусалим! Богатство и слава — две вещи, совершенно несовместные со спасением души, но Папе с лёгкостью удалось убедить обедневших и не получивших наследство дворян, что они заменят им смирение и милосердие. Поистине, чтобы заставить толпу подчиняться, нужно дать ей веру. А каждой вере необходим символ, на который всегда можно обратить взор.
Некогда у нас были звезда, красное знамя, серп и молот. Люди верили в грядущий Рай коммунизма.
Но потом мы лишились символов. Веры в каком-то смысле тоже. Зато обрели «Рай».
Комнату мне Шпигель выделил на втором этаже. Письменный стол, двуспальная кровать, застланная светло-жёлтым одеялом, и платяной шкаф. Большое квадратное окно, занавешенное тяжёлыми портьерами с хризантемами, выходит в сад, где растут липы и сирень.
Когда распахиваю створки настежь, что-то очень знакомое и трогательное наполняет меня, но я не могу понять, что именно — слишком давно происходило то, о чём смутно напоминают мне колышущиеся влажные деревья.
Да и времени предаваться воспоминаниям нет.
Я сажусь просматривать документацию. Работать над «Алефом» здесь, в пространстве немца, я всё-таки не решаюсь: хоть у меня и хорошая защита, лучше не рисковать. Кроме того, накопилось действительно много дел, связанных с фирмой.
После обеда я отправляюсь на автомобиле в город — нужно заказать рекламу, и к трём часам меня ждёт агент.
В Берлине 2.0 я второй раз в жизни. Первая поездка была туристической — я просто хотел посмотреть, что построили немцы. Тогда столица Германии ещё походила на свой прототип, теперь же город стал почти неузнаваем: стеклянные небоскрёбы, пронизанные монорельсовыми дорогами, фуникулёры, магистрали и многочисленные развязки превратили его в многоярусный муравейник.
Пока я веду машину, ко мне неожиданно приходит воспоминание из далёкого прошлого.
Лёгкие прикосновения хрупких крыльев к внутренней стороне ладони. Движение маленьких мохнатых лапок. Я подношу кулак ко рту и слегка дую в него. Насекомое шелестит крыльями, чувствуется прикосновение тонких усиков к моей верхней губе. Вытянув руку, раскрываю ладонь, и бабочка, чуть помедлив, взлетает и спустя несколько секунд исчезает в пыли улицы.
С балкона открывается широкий вид на город. Я люблю смотреть, как живёт и дышит каменный гигант, похожий на изваяние сумасшедшего кубиста, попытавшегося втиснуть весь мир в рамки нескольких километров. Ночью всё это загорается бесчисленными разноцветными огнями — словно невидимая рука разворачивает в пространстве гигантскую электрическую карту.
Движение…оно лишь часть этого могучего и непоколебимого каменного гиганта, распластавшегося асфальтовым панцирем по поверхности земли. Люди и машины, снующие день и ночь по вытянутым жилам улиц, по гладким спинам площадей, разогревающие шинами и подошвами тело города, кажутся с балкона маленькими и ненужными деталями спокойного и вечного, не замечающего их движения, организма.
Всё это проносится в моей голове подобно короткометражной киноленте — кадр за кадром, образ за образом. В какой из жизней я прожил этот отрезок? Принадлежал он реальности или Киберграду? Бывают сны, слишком похожие на явь, так что спустя годы трудно понять, происходило ли всплывшее в памяти на самом деле.
Около высокого, сверкающего стеклом здания я останавливаюсь. Парковщик берёт у меня ключи, а швейцар в расшитой ливрее открывает дверь. Почему-то я уверен, что оба — симуляторы.
Лифт возносит меня на пятнадцатый этаж, где располагается офис фирмы, которой я собираюсь заказать рекламу. В ответ на мой стук дверь открывает молодой человек. У него сонные голубые глаза и густые брови, почти сросшиеся на переносице. Массивный подбородок свидетельствует о комплексе, который этот юзер пытается компенсировать в виртуальности.
— Чем вам помочь? — осведомляется он, поправляя запонку на левом рукаве.
Да, он не уверен в своём внешнем виде, и это касается не только внешности, но и одежды. Киберград помогает маскировать недостатки (реальные или выдуманные), но не избавляет от привычек.
— У меня встреча с герром Криббером, — отвечаю я и, показав на большие настенные часы, добавляю: — В три.
— Прошу, — молодой человек пропускает меня в комнату. — Могу я узнать ваше имя? Это нужно для доклада.
— Герр Кармин.
— Подождите, пожалуйста, — молодой человек указывает на кожаный диван и спустя мгновение исчезает в кабинете начальника.
Вернувшись, он жестом приглашает меня войти. Я переступаю порог и оказываюсь в небольшой, но со вкусом обставленной комнате: рабочим стол в центре, стеллажи вдоль стен, мягкие стулья для посетителей и кожаное вертящееся кресло, в котором восседает толстячок в съехавших на нос очках. При моём появлении он с улыбкой поднимается навстречу.
— Герр Кармин, добро пожаловать, — хозяин кабинета протягивает пухлую, унизанную перстнями руку. — Меня зовут Криббер, я много слышал о вашей фирме и о вас лично, поэтому, должен сказать, работа с вами представляет для нас огромный интерес.
Он умеет общаться с людьми, этот коротышка. Хотя, конечно, комплимент не Бог весть какой — о моей фирме слышали даже малые дети. Не удивлюсь, если мамаши пугают ею своих чад. Так и представляю себе сцену:
— Не смей ковыряться в носу, а не то тебя посадят в банку и продадут какому-нибудь чокнутому извращенцу!
Если подобное имеет место, то такие угрозы — лесть чистой воды и больше ничего. Мои клиенты не интересуются ширпотребом, который способны предложить счастливые обладатели живых и здоровых отпрысков.
Я молча окидываю кабинет Криббера взглядом. Наверное, его хозяин тоже смотрит на вещи, шокирующие большинство, сквозь свои пухлые, сверкающие перстнями пальцы, иначе откуда эта серия портретов известных диктаторов, выполненная аргентинским художником Мигелем Ортьегасом? Да и внешность рекламщика явно подобрана не только, чтобы располагать клиентов уютностью форм, но и чтоб выделяться, отличаться от остальных. Это тоже реклама: Криббер всем своим видом как бы говорит: смотрите, такого менеджера вы не встретите ни в одной другой фирме, мы ко всему подходим креативно.