Мне привозят три ёмкости с экземплярами нашей продукции. Как я и думал, все — в прекрасном состоянии. Убираю их до поры под стол.
Этель прибывает на две минуты раньше назначенного времени и долго, навязчиво за это извиняется. Я успокаиваю его и приглашаю сесть. Француз опускается в кресло и молча сверлит меня взглядом светлых, водянистых глаз. В них застыло выражение напряжённого ожидания. Крупные узловатые руки Этель положил на колени и из-за этого походит на провинившегося ученика в кабинете директора.
— Что ж, мсье Этель, — говорю я, садясь напротив, — думаю, вы не пожалеете, что немного подождали, — с этими словами я запускаю руку под стол и извлекаю оттуда первую ёмкость. — Поглядите, что я вам приготовил.
Около минуты француз с интересом разглядывает плавающего в зеленоватом растворе уродца.
— Впечатляет, — произносит он, наконец, и переводит взгляд на меня. — А что ещё?
Я ставлю рядом второго.
Этель кивает.
— Всё?
Отрицательно качнув головой и стараясь не выдать удивления: любой другой клиент при виде такой красоты уже давно хлопнулся бы в обморок, а этому хоть бы что — водружаю на стол «пингвина».
Этель заметно оживляется:
— А вот это уже действительно интересно! — говорит он, подавшись вперёд. — Такой экземпляр заслуживает особого внимания. Что же вы, господин Кармин, жаловались, что ваша фирма испытывает недостаток в стоящих образцах?
Я пожимаю плечами.
— Просто удачная партия, мсье Этель. Повезло.
— Да, теперь хороший товар — дело случая, — соглашается француз. — Скажите, вам не кажется, что мы живём в эпоху упадка?
— Ну, я бы не сказал, что всё так плохо…
— Нет-нет, — прерывает меня Этель. — Я говорю не конкретно о вашем бизнесе, а про наше время в целом.
Мне не хочется вступать с ним в дискуссию. Я хочу, чтобы он купил уродцев и убрался из моего офиса. Но Этель явно настроен на болтовню.
— Хорошего становится всё меньше, — говорит он, — и его нужно либо долго искать, либо доставать за большие деньги. Вы читали Апокалипсис?
— Очень давно, — отвечаю я, надеясь, что мы обойдёмся без проповедей.
— В главе шестой сказано: «Я взглянул, и вот, конь белый, и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить», — с явным наслаждением декламирует Этель. — Что бы это значило, по-вашему?
— Не имею представления. Вам лучше обратиться за разъяснением в Церковь Смертных грехов. Говорят, они любят цитировать Откровение Иоанна.
— А вам не кажется, что это дух конкуренции, который движет людьми нашего времени? — спрашивает француз, игнорируя моё замечание. — Каждый стремится победить любой ценой, даже не задумываясь, зачем. Все хотят быть первыми. Эта вечная гонка ради гонки, нездоровый спорт, ставка в котором — сама жизнь, подчинённая жестоким правилам.
Иногда мне кажется, что люди слышат мои мысли и откликаются на них. Мы словно настраиваемся на одну волну, существуем в общем информационном поле.
Я принужденно улыбаюсь:
— Вполне возможно, мсье Этель. Люди всегда пытались толковать Апокалипсис и находили в нём соответствия со своей эпохой.
Француз не обращает на моё замечание внимания.
— «И вышел другой конь, ражий; и сидящему на нём дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч», — продолжает он. — Как думаете, это что?
— Может быть, война? — предполагаю я, решив, что, чем быстрее он изложит свои взгляды, тем быстрее уберётся из моего кабинета.
— Верно! — от воодушевления Этель выпрямляется в кресле. — Идём дальше. Сказано: «Я взглянул, и вот, конь вороный, и на нём всадник, имеющий меру в руке своей». Ваши предположения?
— Торгашество.
— Точно! Всё продаётся и всё покупается. Деньги стали единственной вещью, желаемой всеми без исключения. Мы живём в эпоху культа золота. Всё можно измерить и перевести в банкноты.
— Вы это осуждаете?
— Ни в коем случае. Просто констатирую факты. А теперь последнее: «И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нём всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвёртою частью земли — умерщвлять мечем и голодом, и мором, и зверями земными».
— Эпидемии? — говорю я, не дожидаясь вопроса.
— А ещё катастрофы, несчастные случаи, катаклизмы.
— Мсье Этель, вы считаете, что скоро конец света?
— О, нет, ещё осталось несколько печатей, — качает он головой.
— Печатей? — переспрашиваю я.
Уже ясно, что передо мной псих, но едва ли удастся избавиться от него прежде, чем он выскажет всё, что хочет. Главное, чтобы купил уродцев.
— Почитайте Апокалипсис, мсье Кармин, — советует вместо ответа Этель. — Там обо всём написано. Конец одного мира означает начало другого. Мы изменимся — никто не останется прежним. Но, возможно, даже не заметим этого. Кто знает, сколько раз наша реальность уже претерпевала трансформацию? Быть может, все вокруг совсем не то, чем кажется. И я говорю не о Киберграде, а вообще — о бытие. Вселенная представляется мне огромной матрёшкой, в которой одна реальность вкладывается в другую, постепенно сменяя её.
— Всё это уже многократно высказывалось прежде, — замечаю я. — Существует куча теорий…
— Это не значит, что они не верны, — перебивает Этель. — Так я возьму всех? — спрашивает он вдруг изменившимся тоном.
— Кого? — не сразу понимаю я.
— Уродцев, — Этель указывает узловатым пальцем на банки.
— А, ну да. Конечно, забирайте, — я едва могу сдержать радость: наконец-то, мы вернулись к делам. — Расплатитесь наличными, кредиткой или выпишете чек?
— Думаю, лучше чеком. Сколько?
— Сто восемьдесят тысяч долларов.
Этель кивает и, достав из внутреннего кармана пиджака небольшую чековую книжку в глянцевом переплёте, принимается заполнять бланк. Я тем временем заворачиваю в целлофан его приобретения.
— Вот, пожалуйста, — говорит француз спустя пару минут, протягивая мне чек.
— Хотите забрать сейчас?
— Нет, пришлите мне их завтра. Вот адрес, — Этель кладёт мне на стол визитку. — Всего доброго.
— До свидания, — отвечаю я, поднимаясь, чтобы проводить его до двери.
Едва Этель выходит, Мила по интеркому сообщает, что в приёмной меня ждёт Глеб — наш с Олегом партнёр.
— Приглашай, — говорю я.
Через миг в кабинет заходит высокий худощавый брюнет с аристократическими чертами лица, безукоризненно одетый в классическом стиле. Светло-голубые глаза резко контрастируют с кофейным загаром.
Глеб улыбается одним уголком рта, на ходу протягивая мне руку.
— Привет-привет, — говорю я. — Какими судьбами? Я думал, ты ещё на Багамах.
— Был, но вернулся. Решил тебя проведать.
— Понимаю. Беспокоишься?
Глеб садится в кресло, достаёт и распечатывает пачку сигарет.
— Трудно получать удовольствие от дайвинга, когда не знаешь, сколько ещё сможешь за него платить.
— Всё не настолько печально.
— Да? А насколько? Как у нас дела? — Глеб сдирает с пачки целлофан, комкает его и суёт в карман пиджака.
Затем достаёт сигарету, прикуривает и оглядывается в поисках пепельницы.
— Тебя что-то беспокоит? — я подаю ему бронзового дракончика с полой головой.
Держу его для клиентов.
— Я слышал, под нас копают.
— Откуда информация?
— Из новостей, — Глеб усмехается. — Или ты не знаешь, что стран, в которых мы ещё можем торговать, осталось с гулькин нос? Чёрт, отвяжись! — восклицает он, отмахиваясь от особо надоедливой мухи, кружащей вокруг его головы. — Почему бы тебе не избавиться от них?! — раздражённо добавляет он, обрушивая в пепельницу порцию пепла.
— Их ничего не берёт, — отвечаю я, следя за мухой. — Похоже, какая-то фишка самого Киберграда. Не волнуйся, они безвредны. А насчёт того, что под нас копают, ты совершенно прав. Но, как я совсем недавно объяснял Олегу, это не должно нас беспокоить. Пускай ханжи развлекают себя изданием законов, а мы всё сделаем по-своему.
— К тебе приходил Олег? — Глеб удивлённо вскидывает красиво изогнутые брови. — И чего он хотел?
— Того же, что и ты: узнать, не грозит ли нам банкротство.
— И что ты ему ответил? — Глеб впечатывает окурок в голову дракона.
— Волноваться не о чем. У нас есть завод зверей в Германии, кроме того, подпольный бизнес гораздо выгоднее официального. Да и среди наших клиентов полно влиятельных и высокопоставленных людей. Они не дадут нам пропасть. Так что расслабься и радуйся жизни.
Глеб испытующе смотрит на меня секунд двадцать, затем разводит руками.
— Ну, раз ты так считаешь…
Я киваю и, забрав у него из рук пепельницу, говорю:
— Не хочешь поужинать со мной и Олегом? Он сейчас живёт у меня — налаживает охранные системы. Уверен, мы отлично проведём время.
Глеб прищуривается, что-то прикидывая.
— Сегодня не могу, но через пару дней — запросто.
— Тогда я позвоню тебе.
— Договорились, — Глеб поднимается, чтобы уйти. — Счастливо.
Пожав мне руку, он выходит и аккуратно прикрывает за собой дверь. Ни разу не видел, чтобы он поступил иначе — должно быть, перфекционизм у него в крови. Полагаю, это и делает его прекрасным инженером.
Некоторое время сижу в кресле, размышляя о том, сколько протянет наш бизнес, если за него возьмутся всерьёз. На одних животных мы не протянем, а чтобы заниматься контрабандой, придётся завести много новых знакомств и распрощаться с тем, в общем-то, безопасным образом жизни, что мы вели до сих пор.
Мне не хочется переходить на нелегальное положение: я вовсе не уверен, что такая жизнь доставит мне удовольствие. Я вовсе не адреналиновый маньяк и не испытывают потребности в постоянной опасности. Напротив, мне дороги спокойствие и комфорт. Именно поэтому я так тщательно подбираю оборудование и личины для своих хакерских вылазок и так дорого за них плачу.
Тело отца выловили только через четыре дня после того, как он в последний раз пустился вплавь. До последнего мы старались убедить себя в том, что он жив. Когда сомнений не осталось (мать опознала труп), пустота заполнила мою голову. Я продолжал заниматься привычными делами, но при этом ощущал себя куклой-автоматом, заведённой на какой-то срок. Иногда казалось, если я подумаю, что отец умер, мозг просто лопнет. В таком состоянии я пребывал вплоть до похорон.