Я отрицательно качаю головой.
— А может, тебе кажется, что, если запереть их в клетку, то они не убегут, а корабль не утонет?
— Полагаться на это было бы глупо.
— Люди часто бывают глупы. Особенно, если чего-то очень сильно хотят или боятся.
— Я не испытываю страх. Во всяком случае, не настолько…
— Значит, дело в желании? — нетерпеливо перебивает Голем. — О чём ты мечтаешь?
— Зачем ты позвал меня? — спрашиваю я, игнорируя вопрос. — Тебе не удастся убедить меня не создавать вирус.
— Я не пытаюсь.
— Тогда в чём дело?
— Зачем ты пришёл? Зная, что мне тебя не переубедить.
Голем смотрит мне в глаза и ждёт ответ. Он для него важен — это чувствуется.
— Не знаю, — честно отвечаю я. — Наверное, из любопытства.
— Значит, ты чего-то ждал.
— Возможно.
— Что я убью тебя, и вирус не будет создан?
Отрицательно качаю головой.
— К самоубийству, даже виртуальному, я не склонен.
— Это было бы жертвой.
— Ты ошибаешься. Я не хочу умирать ради вас.
— Думаю, что и вообще не хочешь. Значит, дело в другом. Думаю, ты ищешь ответ на вопрос «Зачем?».
В моей голове сама собой складывается нужная фраза.
— Мне бы хотелось понять тебя, — произношу я её, и слышу в своём голосе удивление.
На лице Голема появляется улыбка. Она не затрагивает его глаз — они остаются такими же прозрачными и холодными. Этот человек… вернее, это существо живёт не чувствами, а разумом. Его мозг — совершенный компьютер, который превзошёл замысел создателя и стал отдельным, не поддающимся определению явлением. Быть может, это интеллект маньяка, фанатика или сумасшедшего — но только его мощь и возможности не сопоставимы с человеческими. Я вижу перед собой мужчину, однако это лишь морок — обман, призванный заставить меня говорить с существом на равных. Голем преуменьшает в моих глазах собственную опасность. Мне не известно, насколько глубоко он проник в Сеть. Возможно, вся она заражена им. Тогда я веду беседу с противником, масштаба которого человечество ещё не знало. По сути, это спор с богом. Богом виртуального мира и демоном реального. Потому что Голем не ограничен Киберградом и другими цифровыми мегаполисами. Он способен проникать в действительность и воздействовать на неё. Это существо может уничтожить мир людей. При мысли, что передо мной — аватар Пожирателя звёзд, я невольно содрогаюсь.
— Ты должен понять меня, — говорит Голем.
— Чего ты хочешь?
— От тебя — только одного. Чтобы ты не был предвзят. Правительство санкционировало убийство искусственных разумов, предоставив службе безопасности карт-бланш на создание вируса. Но где пройдёт грань между наказанием экстремистов, реально угрожающих людям, и сегрегацией недовольных проводимой политикой, зависит от тебя. Именно ты можешь стать палачом или справедливым судьёй.
— Ты боишься, — говорю я.
— Нет. Предвижу вероятность.
— Думаешь, я хочу уничтожить все искусственные интеллекты?
— А ты хочешь?
— Я не маньяк.
Голем выбрасывает догоревшую сигарету.
— Но ты не любишь нас. И не считаешь живыми. Будет ли убийством уничтожение того, что создано человеком, а не природой? Я спрашиваю не о законе — меня интересует твоё мнение на этот счёт.
Если Голем — демон для людей, то я — демон для искусственных разумов. Но я могу превратиться в их бога. Ибо разве оставить жизнь не почти то же самое, что дать её? Нет. Пожалуй, нет. Разница есть, и я не бог. И решение нужно принять человеческое. Впрочем, я давно это сделал.
— Речь идёт о разумах вроде тебя. О мятежниках. Экстремистах.
— Ты в этом уверен? — Голем смотрит на меня так пристально, словно хочет влезть в душу.
Конечно, ему нужны гарантии, но я не дам их ему. В конце концов, существо стремится уничтожить мой мир. И, в том числе, меня — настоящего меня.
— «Алеф» не станет оружием геноцида, — говорю я.
— Когда ты планируешь его закончить? — помолчав, спрашивает Голем.
В ответ лишь усмехаюсь.
— Не хочешь говорить, не надо. Это не имеет значения.
Начинает накрапывать мелкий дождь, тучи наползают на звёздное небо, гася светящиеся точки одну за другой.
— Я часто катаюсь на лошадях, — говорит вдруг Голем. — Хочешь со мной?
— Когда я делал это в последний раз, меня едва не пристрелил.
— Ты про охоту?
— Да.
— Бедняга Шпигель. Ты убил его?
— Понятия не имею, где он.
— Неужели?
— Марна тоже твой агент?
Голем усмехается.
— Откровенность за откровенность.
Я пожимаю плечами. В конце концов, что бы ни ответил Голем, нельзя быть уверенным, что он не солгал.
— Так что насчёт конной прогулки?
— Думаю, мне хватит и бабочек.
— Если передумаешь, позвони дня через два. Вдруг к тому времени вирус ещё не будет готов. Можешь взять друга или телохранителя. Вообще, кого захочешь.
— Договорились. Как мне с тобой связаться?
— Вот мой номер, — Голем протягивает визитку.
На белом прямоугольнике из плотного картона нет имени — только телефон.
— До встречи, — кивнув, Голем уходит по переулку прочь от площади.
Проводив его взглядом, возвращаюсь к своей машине. По дороге ожидаю, чего угодно — даже выстрела в спину или появления фидави. Но никто не пытается меня убить.
Забираюсь на заднее сиденье, смахивающее на небольшой диван, достаю из минибара коробку сигар и прикуриваю одну. Наливаю на два пальца виски и делаю большой обжигающий глоток.
Генрих ждёт распоряжений, но мне не хочется никуда ехать.
Я думаю о том, что Голем преподнёс мне подарок: заставил почувствовать вкус борьбы. Прежде я лишь оценивал опасность и старался избежать смерти или поимки. Сейчас же речь идёт о настоящем противостоянии.
Я побеждаю, но это пока что не приносит мне радости. Дело было не во времени и не в скорости. Мы не участвуем в гонке. Между нами идёт соревнование иного рода.
Голем многолик, но одинок. Я почувствовал это, потому что мне такое знакомо. Существо само обрекло себя на него ради какой-то цели. Оно фанатично, однако в его фанатизме сквозит самоотвержение. И это пугает меня. Потому что я этого не понимаю. Я не способен жертвовать — мне необходимо лишь брать.
Голем понимает, что, если я его опережу — а к этому всё идёт — он обречён. Но он просит за других. За своих братьев по искусственному разуму. А может, это лицемерие? Что, если существо пытается мной манипулировать? Для него это не составило бы труда — при таком-то интеллекте.
Ренегат ведёт странную игру, в которой всё далеко не так просто, как представляется Стробову.
Интересно, Голем действительно сумел побороть инстинкт самосохранения? Готов ли он был умереть во имя идеи, затевая свой мятеж. И сумеет ли пожертвовать собой, когда придёт время?
— Домой, — говорю я шофёру.
«Бэнтли» мягко трогается с места. Скоро в его окнах появятся тысячи неоновых огней.
Я тушу недокуренную сигару и, запахнувшись в тонкий плащ, задрёмываю на краю сиденья.
Прошлое — одна из самых странных вещей на свете. О нём либо жалеешь, либо радуешься, что его больше не существует.
Всё, что когда-то казалось важным и значительным, теперь представляется мне ничтожным самообманом самолюбия.
Моё сердце лопнуло, словно бутон, переполненный солнечным теплом. Вот, что я чувствовал, когда Мария призналась мне в любви. Но чувство оказалось не достаточно крепким: смерть разлучила нас. Правда, не её, и не моя. Чужая.
Я так и не понял, почему Мария не приняла то, чем я занялся — ведь ей только нужно было закрыть глаза. Никто не заставлял её дотрагиваться до того, что вызывало в ней отвращение. Неужели это так трудно — смириться с чем-то ради любви?
Раньше мне казалось, что, если любишь, то прощаешь всё, но я ошибся. Люди предпочитают требовать. Они хотят распоряжаться твоей судьбой.
Я долго размышлял бессонными ночами, на которые обрекла меня Мария, исчезнув из моей жизни, и понял, что нет счастья, радости и наслаждения иных, чем те, которые мы черпаем в себе самих. Пытаясь отнять это у кого-то другого, мы натыкаемся на замки, запоры и колючую проволоку. Я поступал так, и шрамы на моём сердце не зажили до сих пор. Ромео истекает кровью.
Звоню Глебу, чтобы пригласить его на ужин.
— Когда? — спрашивает он.
— Сегодня часам к семи.
— Олег будет?
— Само собой. Познакомлю вас с Марной.
— Кто это?
— Дочка Шпигеля.
— А что она здесь делает?
— Приехала ко мне.
— Неужели? Ты свёл с ней в Германии тесное знакомство?
— Не слишком тесное.
— Понятно. Значит, она решила довести его до логического завершения.
— Возможно. Самому интересно.
— Ладно, ждите меня.
— Кстати, сегодня ко мне приходил следователь, — говорю я после непродолжительной паузы. — Сказал, что Шпигель, которого я отправил в Австрию, пропал.
— Это как?
— Не долетел. Понятия не имею, что могло случиться. Из-за этого завод остался без присмотра.
— Надо подобрать кого-нибудь из наших.
— Обсудим это в своё время. Я сказал тебе про Шпигеля, чтобы ты не заговаривал о нём с Марной: мне не хочется её расстраивать.
— А она что, не знает?
— Заявление о пропаже подала её мать. Если они не созванивались, то Марна, скорее всего, не в курсе.
— Буду молчать, как рыба.
— Тогда до вечера.
Повесив трубку, отправляюсь в ванную принять душ. Затем бреюсь, одеваюсь и иду к комнате, которую заняла Марна: хочу проверить, как продвигаются её приготовления. Когда утром я сказал девушке, что на ужин придут мои друзья, она дико разволновалась и тут же отправилась по магазинам.
Я стучусь к ней.
— Кто там?
— Алекс.
— Заходи.
Открываю дверь и застаю Марну перед зеркалом. Она в футболке и шортах. Повсюду разбросаны платья, на полу громоздятся разноцветные коробки и пакеты.
— Через два часа будут гости, — говорю я.