А дети… Ну, по мне, так они ничего особенного из себя не представляют. Заготовки для убийц, насильников, наркоманов, шлюх и прочей мрази. Из некоторых, правда, получаются приличные люди, но это такая редкость, что умиляться младенцам только потому, что спустя лет двадцать не каждый станет засранцем — откровенный бред.
Нет никаких цветов будущего. По той простой причине, что дети перестают быть цветами очень скоро.
На днях мне пришло письмо от какого-то проповедника. На конверте был напечатан довольно причудливый крест — символ очередной не то церкви, не то секты. В начале послания священник приводил цитату из Библии — историю об избиении младенцев — а затем сравнивал меня с Иродом. Ближе к концу он заявлял, будто я, сам того не сознавая, делаюсь пособником Сатаны. Угадайте, почему! Потому что из-за моего бизнеса Мессия может не родиться. То есть, миллионы абортов — не помеха, а моя скромная фабрика — глобальная угроза Второму пришествию!
Я мог бы, конечно, ответить, что едва ли Сын Божий намеревается появиться на свет из утробы обколотой шлюхи, но мне не до переписки: есть дела поважнее.
Машина останавливается перед больницей, и я, оставив пальто на заднем сидении, вхожу в холл. Здесь тепло и пахнет лекарствами, к чему я никак не могу привыкнуть. Возле стойки регистрации толпятся больные. Пройдя мимо них, направляюсь в палату, где лежит Ева. Мне попадаются по дороге санитары, врачи, медсёстры, пациенты и их родственники. Даже удивительно, как часто жителям виртуальности приходится обращаться за медицинской помощью.
Войдя в палату, замираю на пороге: постель, на которой я привык видеть Еву, пуста!
Ко мне торопливо подходит медсестра. От неё пахнет кремом.
— Господин Кармин?
— Да, — глухо отвечаю я, предчувствуя самое худшее.
— К сожалению, у пациентки полчаса часа назад резко ухудшилось состояние. Нам пришлось отправить её в реанимацию.
— Она сейчас там?
Медсестра мнётся, не решаясь ответить.
— Говорите.
— Ева Кармин умерла. Мне очень жаль.
— Когда? — пол уходит у меня из-под ног, так что я вынужден опереться о стену.
Ладонь скользит по штукатурке.
— Присядьте! — восклицает испуганно сестра, подтаскивая меня к кровати.
— Когда это случилось?
Мне казалось, что Ева очнётся, и всё будет по-прежнему. Я не ожидал, что она умрёт. Это удар.
— Около пяти минут назад. Ничего нельзя было сделать. Очень странный случай. Нам не удалось даже определить причину смерти.
Теперь придётся ждать восстановления. Странно, насколько реалистичной кажется смерть в виртуальности: зная, что рано или поздно Ева вернётся, я не должен бы так переживать, но ничего не могу с собой поделать.
— Есть ещё кое-что, — робко говорит медсестра.
— Да?
— Насчёт восстановления. Нам пришло уведомление, что юзер отказался от личины Евы Кармин.
Похоже, сегодня поистине неудачный день.
— Почему? — вырывается у меня, хотя медсестра, конечно, не может дать мне ответ.
Она и не пытается.
— Вы сможете сохранить дочь, но в качестве симуляции, — говорит она.
Слабое утешение.
Я не в силах поверить в такое предательство.
— Мне очень жаль, — опускает глаза медсестра.
— Спасибо, — я поднимаюсь.
— Вам лучше?
— Да. Спишите личину. Я не стану её восстанавливать.
— У вас есть время подумать. Не торопитесь.
— Всё решено. Вам нужна моя подпись?
— Нет.
Выхожу из палаты и шагаю по этажу. Ноги словно ватные. Раньше я думал, что такое состояние бывает только в книгах.
Ева, Ева… Минус один! Считая Виктора — минус два. Если мне не удастся наладить контрабанду младенцев, будет минус три — и «game over».
Почему неведомый мне юзер не захотел восстанавливаться? Чем я заслужил такое?!
Дома лежу на спине в темноте, сложив руки на груди. Эта поза меня всегда расслабляет, хоть и делает человека похожим на мертвеца. За окном проносится мультикоптер, и голубоватый свет его прожектора за секунду обегает три из четырёх стен комнаты, а затем снова сгущается мрак.
Я думаю о Еве и её предательстве. О смерти и одиночестве. Нет, мысли о самоубийстве не посещают меня. Никогда и никому не сломить мой дух. Но отчаяние так и норовит вползти в сердце.
Скоро я встречусь с Големом. Пора заканчивать игры и вскрывать карты. Кому-то придётся умереть — всё явно идёт именно к этому. Нужна жертва, но кто примет на себя эту роль, остаётся загадкой.
Если я одержу верх, мне спишут все грехи — я вновь стану в глазах закона благонадёжным гражданином. Эта перспектива должна радовать, но меня куда больше волнует, удастся ли мне выжить. Чувство такое, будто на шею накинули виток колючей проволоки и тянут за концы.
Глаза различают на потолке трещину: она стала гораздо шире и теперь походит больше на продолговатую дыру. Странно. Можно зажечь свет и рассмотреть её, но я вдруг замечаю шевеление в глубине таящейся в ней темноты. Показалось или действительно нечто завелось в этом мраке и теперь намеревается выползти наружу?
Замираю, не в силах оторвать взгляда от трещины. Края начинают чернеть — словно какая-то жидкость, выступая из дыры, медленно разливается по потолку. Похоже, у соседей сверху прорвало трубу. Надо встать и подняться к ним, но я не могу заставить себя пошевелиться: подсознание говорит мне, что это не вода! Когда тонкие, как плети, щупальца вываливаются из трещины и протягиваются ко мне, я скатываюсь с кровати и падаю на пол, но тут же поднимаюсь, чтобы броситься к выключателю.
Щелчок! Комната залита светом, но наваждение не исчезло. Омерзительная, сочащаяся тёмной слизью тварь выползает из потолка. Гибкие конечности шарят по бетону и трепыхаются в воздухе в поисках опоры.
Выскальзываю за порог и захлопываю дверь. Снаружи нет защёлки, и приходится подпереть ручку стулом. Удержит ли это монстра? А что, если он выберется через окно?
Сажусь на пол, не сводя глаз с двери. Из-за неё не доносится ни звука.
Разумеется, это галлюцинация. Никаких тварей в действительности нет. Я уверен, что не сплю — значит, у меня поехала крыша. Говорят, из-за частого употребления «Гипноса» случается подобное, хоть и крайне редко. Я считал это мифом, но вот — мне привиделось мерзкое чудовище.
В эту комнату я сегодня не зайду. И вообще не уверен, что смогу уснуть.
Голем, как и обещал, ждёт нас на площади. На нём светло-голубые джинсы, коричневая куртка с меховым воротником и рыжие ботинки.
— Все собрались? — спрашивает он, когда мы вылезаем из внедорожника Олега.
Я отвечаю утвердительно и представляю его как Андрея Юрьева.
Марна попросила делать вид, будто я не знаю о её связи с Големом, и я верен своему слову.
— Где находится ипподром? — спрашивает Глеб.
— Довольно далеко. Придётся лететь.
— Лететь? — этого я не ожидал.
— На мультикоптере. Я поеду первым, чтобы показывать дорогу.
Голем забирается в тёмно-зелёный спортивный «Накано SG-26», а мы возвращаемся в машину Олега.
— Откуда ты его знаешь? — спрашивает Глеб. — Клиент?
— Да, и довольно важный. Но сегодня мы не говорим о делах.
— Ясно. Это, часом, не тот, кто поможет нам выйти из кризиса?
Глеб имеет в виду контрабанду.
Я киваю.
— Он надёжен?
— Пока не знаю. Для того мы здесь — присмотреться.
Едем за зелёным «Накано» около четверти часа, пока впереди не появляются ворота частного аэродрома. Голем показывает пропуск, и створки раскрываются. Мы гоним по бетону, пересекая взлётные полосы, к зоне посадки мультикоптеров. Там нас ждёт пассажирский транспорт, смахивающий на огромного неуклюжего жука. Заключённые в гравитационные кольца пропеллеры уже расправлены.
Пилот в серой униформе отдаёт Голему честь, и мы поднимаемся по короткому трапу в салон. Люк плавно закрывается.
— Куда летим? — спрашиваю я.
— В Океан.
— Куда? — переспрашивает Олег.
— Вы меня слышали, — говорит Голем с улыбкой. — Ипподром находится на палубе «левиафана».
Мультикоптер взлетает и устремляется к облакам. Внизу проносятся дома Киберграда, со всех сторон мелькают небоскрёбы. Солнце слепит справа. Мы направляемся к Лазурному заливу.
— Зачем такие сложности? — ворчит Олег. — Это слишком далеко.
Я молчу. Перспектива побывать на «левиафане» мне нравится: раньше я проводил на этих гигантских кораблях много времени. А вот полет над Океаном едва ли доставит мне удовольствие. Прежде, во всяком случае, это всегда становилось испытанием. Вероятно, дело в ассоциациях со смертью отца. Я не могу долго смотреть на водную гладь: через некоторое время возникает ощущение, будто волны пытаются загипнотизировать и утянуть в пучину.
Первое судно появляется в зоне видимости уже спустя полчаса — как только мы добираемся до воды. Это многоэтажный плавучий остров с полностью развитой инфраструктурой. Под нами мелькает полоска пляжа. Мы летим над Океаном. Стараюсь не смотреть в иллюминатор слишком часто и подолгу.
Корабль, который ищёт пилот, называется «Крон». Об этом сообщает Голем.
— Я выбрал его из-за символичности имени, — говорит он, глядя на меня. — Ты веришь в гибель богов?
— В то, что эпохи сменяют друг друга?
— Нет. В то, что смена эпох — результат войны. Переход через рубеж не обходится без жертв. Крон оскопил отца, Урана, чтобы занять его место.
— Я больше верю в искупление, — отвечаю я.
— Неужели? Христианин? А, нет! Я помню: масон.
— Не совсем.
— Допускаешь существование всесильного творца.
— Что-то в этом роде.
— Я тоже верю в искупление. В то, что один способен спасти миллионы.
Должно быть, Голем имеет в виду себя. Метит в мессии, значит.
— Может ли один судить миллионы? — спрашиваю я.
— Я верю в то, что каждый член определённого вида является его представителем. И по нему можно судить обо всех особях. Это налагает большую ответственность на индивидов, но показывает сообщество со всеми его достоинствами и недостатками.