— Позвольте с вами не согласиться, — встревает Глеб. — Люди слишком разные, чтобы составлять мнение о целом…
— Разумеется, вы можете не соглашаться, — Голем награждает собеседника равнодушной улыбкой. — Но я останусь при своём мнении.
— Тогда спорить бессмысленно, — пожимает плечами Глеб.
— Значит, не будем. Если вы хотите изучить муравьёв, вы берёте любого из них и препарируете. Не выясняете, кто из них лучше, а кто хуже, не составляете статистику. Полученные при изучении одной особи знания вы имплицируете на весь вид.
— Люди не муравьи, — говорю я.
— Верно, — Голем награждает меня чуть заметной улыбкой, холодной, как лёд. — Но научные принципы для всех едины. И потом, представьте, что вы — не человек. Некое другое разумное существо. Станете вы делать разницу между людьми и, допустим, теми же муравьями? Не думаю.
Повисает непродолжительная пауза. Глеб с Олегом переглядываются. Они в недоумении.
— Есть теория, что наша жизнь на самом деле — смерть, — неожиданно замечает Марна. Должно быть, она решила сменить тему. — Мне рассказывал отец. Только я не помню, кто автор учения.
— Правда? — Голем приподнимает брови. — Как это возможно? Жизнь есть жизнь, разве нет? Её нельзя перепутать с небытием.
— Идея в том, что нам кажется, будто мы живём, а потом, умирая, оказываемся в аду или раю. А на самом деле всё наоборот. Живём мы там, — Марна указывает пальцем вверх, — а то, что считается жизнью, и есть загробный мир.
— То есть сейчас мы в раю? — уточняет Олег. — Ну, или в аду?
— Именно так. Мы ведь не помним ничего, что было до нашего рождения. Память о предыдущем существовании стирается.
— Некоторые утверждают, что помнят, — говорю я.
— И есть ещё сны, — замечает Глеб. — И чувство дежавю.
— Это просто теория, — произносит Голем. — А факт заключается в том, что взрыв Бетельгейзе ознаменовал конец эпохи. Люди ещё упираются, не желая это признавать — сопротивляются Природе, строят башни, ищут средства борьбы с неизбежным. Сколько они продержаться? Пятьдесят, сто лет? Любой срок — мгновение. Старый мир рухнул и погребён под мутировавшей экосистемой. Города-островки рано или поздно падут. И что останется тогда? Только виртуальность. Людям придётся переселиться в неё.
— А тела? — спрашивает Глеб. — Что делать с ними?
— Думаю, пора искать способы копировать сознание, чтобы перестать зависеть от физической оболочки.
— Это миф, — говорит Олег. — Подобное невозможно. Да и не решит проблему.
— Почему же?
— Копия оригинал не заменит.
Голем слегка театрально разводит руками.
— Но выхода нет.
— Думаю, мы ещё поборемся, — упрямо говорит Олег.
— Вы забываете о душе, — замечает Глеб. — Её нельзя оцифровать.
— А есть ли она? — спрашивает Голем.
— Не знаю. А вдруг?
— Искусственные разумы обходятся без неё, а их признали равными с…
— Равноправными, — поправляет Голема Олег. — Не равными. Не равноценными. Речь идёт о юридическом статусе, и не более того.
— Это верно. Вопрос о разнице между людьми и искусственными интеллектами не решён окончательно.
Голем указывает в иллюминатор.
— Это «Крон». Два километра в длину и восемьсот метров в ширину. Высота главной мачты — четыреста шестьдесят метров.
Мультикоптер начинает снижаться. Мы наблюдаем за приближением верхней палубы «левиафана». Корабль поражает размерами. Из-за перспективы кажется, будто он простирается до самого горизонта. «Крон» дрейфует в Океане вместе с другими гигантскими судами. Вместе они походят на стаю невообразимых, монструозных механических китов, держащихся на поверхности.
Садимся на специальную площадку, и пилот открывает люк. В салон врывается солёный морской воздух. Выходим, чуть пригнувшись, и спешим к лифту, который должен спустить нас на верхнюю палубу.
— Ипподром примерно в полукилометре отсюда, — сообщает Голем спустя две минуты, когда мы шагаем по поверхности из крытой пластиком металлоконструкции. — Я заказал лимузин.
Он подводит нас к обочине, где дожидается белый автомобиль марки «Солар». Хромированные части горят на солнце, тонированные стёкла, напротив, полностью поглощают свет.
Дверь открывается, и мы по очереди забираемся в салон. Пахнет кожей.
— Доберёмся быстро, — говорит Голем.
Лимузин трогается. Мы можем любоваться видами через окна и панорамную крышу. Собственно, здесь такие же здания, как и в Киберграде — только отсутствуют небоскрёбы. Справа проходит монорельсовая дорога. Мимо нас проносятся автомобили. Если б мы не знали, что находимся на корабле, то решили бы, что едем по обычному городу.
Спустя несколько минут «Солар» высаживает нас у ворот ипподрома. Сквозь стеклянную ограду видны гарцующие лошади, конюхи, тренеры и жокеи. Сейчас они не в цветах владельцев скакунов, а в обычной одежде, удобной для работы.
Голем проводит нас на территорию и просит подождать, пока он переговорит с инструктором.
— Замёрзла? — спрашиваю я Марну. — Здесь сильный ветер.
Девушка ещё дома надела костюм для верховой езды, который купила утром, для чего встала в половине восьмого. Выглядит она в нём чудесно, вот только время от времени зябко поёживается.
— Нет, — отвечает Марна. — Волнуюсь за тебя, — добавляет она так, чтобы слышал только я.
— Всё будет в порядке. Никто не собирается меня убивать. И потом, это всего лишь личина. Хоть и любимая.
Я молчу о том, что в кобуре подмышкой у меня — заряженный аламутовскими патронами револьвер. Я могу выжечь мозг тому, кто управляет Андреем Юрьевым, в любой момент. Скорее всего, это не уничтожит ренегата, но в случае чего спасёт жизнь Кармину.
— Странный он какой-то, — подходя, замечает Олег. — Твой приятель.
— Большинство наших клиентов с прибабахом.
— Много треплется.
К нам присоединяется Глеб.
— Не пошёл бы дождь, — говорит он, указывая в сторону горизонта, где по небу медленно расползаются свинцовые тучи. — Ветер уже поднялся.
Марна чуть кивает, поднимая ворот куртки. В её взгляде мелькает тревога.
Верхушки посаженных на территории ипподрома деревьев слегка покачиваются. Земля покрыта опавшими листьями, хотя кое-где они уже собраны в аккуратные кучи. Возле одного из деревьев видны прислонённые к стволу грабли.
Возвращается Голем в сопровождении длинноволосого молодого человека. Это инструктор. В ответ на наше приветствие он кивает, ни на кого не глядя, и делает знак следовать за ним. Лицо у него юное и выражает полнейшую безмятежность.
Мы направляемся к одной из конюшен — кирпичному зданию с маленькими зарешеченными окнами. Дорожки аккуратно расчищены, под ногами поскрипывает гравий.
Марна берёт меня за руку. Я бросаю на неё вопросительный взгляд, но она лишь слегка качает головой. Кажется, ей страшно. Дурное предчувствие? Я не ощущаю ничего подобного.
По мере того, как мы приближаемся к конюшне, становится теплее: похоже, на ипподроме установлен климатический регулятор. Несмотря на царящую в Киберграде осень, здесь трава с каждым шагом выглядит всё зеленее, а листвы на деревьях заметно прибавляется.
Подойдя к самой конюшне, мы попадаем в разгар лета. Даже солнце светит немного иначе — словно норовит забраться под кожу. Фокус в виртуальности не новый, но производящий впечатление.
Инструктор отпирает массивную деревянную дверь. Когда она открывается, мы чувствуем запах навоза, сена и конского пота.
Шагаем мимо стойл. Из некоторых торчат лошадиные головы. Выпуклые глаза чуть блестят, шерсть лоснится, гривы аккуратно расчёсаны. Время от времени раздаётся всхрапывание или глухие удары копыт по соломе.
— Выбирайте, — говорит инструктор, прислоняясь к стене с безразличным видом и закуривая сигарету.
В реальности он так никогда не сделал бы: слишком велика опасность пожара, ведь кругом разбросано сено. Но в виртуальности на ипподроме, конечно, установлена специальная система, которая, в случае чего, не позволит огню распространиться. Запаха дыма не ощущается благодаря ей же: иначе лошади стали бы нервничать.
Некоторое время мы расхаживаем мимо стойл. Голем выбирает чёрную, Глеб берёт рыжую, Олег — белую, Марна — гнедую, а я — серую.
— На сколько нанимаете? — спрашивает инструктор, выводя лошадей.
— Часа на четыре, — отвечает Голем.
— Сейчас я их оседлаю, а вы идите в контору и оплатите поездку.
Каждое животное во время седлания было слегка скорректировано инструктором так, чтобы идеально походить седоку.
— Куда поедем? — спрашивает Глеб.
— Может, к реке? — предлагает Марна, указывая рукой на сверкающие просветы между деревьями.
Никто не возражает, и мы направляем лошадей в сторону воды.
Солнце висит над нами раскалённым шаром, воздух тёплый, ветерок ласкает кожу. В ветвях и кустах поют птицы, над травой порхают белые и жёлтые бабочки.
Мы выезжаем на берег и неспешной рысью двигаемся вдоль реки. Поравнявшись со мной, Голем спрашивает:
— Ты обдумал наш разговор?
— Разумеется.
— Что решил?
— Как и сказал: избиения младенцев не состоится.
Голем кивает так, словно эта тема на самом деле не слишком его волнует. Должно быть, его вопрос — прелюдия к иному разговору.
Марна слегка отстаёт, оставляя нас вдвоём. Умная девушка. Вот, что значит психолог-бихейвиарист.
Глеб с Олегом едут впереди, оживлённо болтая. Время от времени до нас доносится их смех. В нём слышится напряжение. Не похоже, чтобы кому-то на этой прогулке удалось расслабиться.
— Сегодня покушений не будет? — спрашиваю я.
— А ты боишься?
— Нет.
— Значит, вирус готов?
— Осталось сделать пару штрихов.
— Странно обсуждать то, что убьёт одного из нас.
— Истории нужны жертвы.
Голем согласно кивает.
— И добровольцы, — говорит он.
Интересно, что ренегат имеет в виду. Надо бы уточнить, но не хочется выглядеть тугодумом: кажется, он уверен, что мы понимаем друг друга.