ради того, чтобы держать народ в повиновении. Тех, кто решался оспаривать земную власть, стращали небесной карой. Тогда женщины постепенно начали возвращать утраченные позиции, ибо лишь они умеют избегать конфликтов. И однако стоило им явить свою силу, как их называли развратными еретичками. Власть почуяла в них угрозу не колеблясь отправляла таких женщин на костер, забивала камнями или отправляла в изгнание. Женские культы были утрачены; нам известно лишь то, что на большинстве магических артефактов, обнаруженных археологами, изображены богини. Пески времени поглотили древние знания, а тайные обряды утратили свою силу. Остался только страх перед небесами.
Вот и теперь шаман, перед которым я стою, это мужчина, хотя у меня нет никаких сомнений, что старухи, с которыми осталась Хиляль, обладают не меньшей силой. Я не подвергаю сомнению его право проводить ритуал, ибо в каждом из нас есть женское начало, и чтобы войти в контакт с неизведанным, достаточно найти его в себе. Меня эта встреча не воодушевляет совсем по другой причине: уж я-то знаю, насколько человечество отдалилось от Божественного Замысла.
Шаман разводит костер в ямке, чтобы защитить пламя от ветра, кладет у костра бубен и открывает бутылку с какой-то жидкостью. Сибирский шаман – кстати, само слово происходит из этих мест – ведет себя точно так же, как паже в джунглях Амазонки, мексиканский эчисеро, африанский кандомбле, французский спиритуалист, индеец-курандеро, австралийский абориген, католик-харизматик или мормон из штата Юта.
Самое удивительное во всех существующих магических традициях то, что они пребывают в вечном конфликте друг с другом. Расстояния и расовые различия – атрибуты вещного мира, миру духовному они незнакомы. Как сказала Великая Мать: «Порой мои дети имеют глаза и не видят, имеют уши и не слышат. Я призываю тех, кто не слеп и не глух. Тех, кто готов взять на себя ответственность хранить Традицию, пока мое благословение не вернется на землю».
Шаман принимается бить в бубен, постепенно ускоряя темп. Он обращается к Яо, и тот немедленно переводит:
– Он не называет это ци, но, как я понимаю, ци должно прийти с ветром.
Ветер крепчает. Я прилично экипирован, – специальный анорак, перчатки, теплая шерстяная шапка и шарф, намотанный до глаз, – и все равно мне холодно. Нос потерял чувствительность, усы и борода покрываются инеем. Яо сидит на земле, поджав ноги. Я пытаюсь последовать его примеру, но мышцы тут же затекают и начинают нестерпимо ныть, к тому же сквозь тонкую ткань брюк проникает пронзительный холод.
Языки пламени пляшут в яме, не пытаясь вырваться наружу. Бубен беснуется в руках шамана, заставляя мое сердце биться в такт. У бубна нет дна, чтобы духи могли беспрепятственно пройти в наш мир. В афро-бразильской традиции жрец или медиум позволяет собственной душе выйти из тела, чтобы пустить на ее место гостя из иного мира. Впрочем, у бразильских шаманов нет понятия о том, что Яо называет ци.
Роль безмолвного созерцателя не для меня. Я закрываю глаза, освобождаю сознание, заставляю сердце биться в унисон бубну, но порывы ледяного ветра не пускают меня дальше. Открыв глаза, я вижу в руках шамана пучок перьев какой-то местной птицы. В мифах всех без исключения народов пернатые – посланцы богов. Они помогают шаману призывать духов.
Вслед за мной открывает глаза и Яо; один шаман продолжает погружаться в транс, ничего не замечая вокруг. Ветер завывает все громче. Я стучу зубами, а старый колдун будто вовсе не ощущает холода. Ритуал продолжается. Шаман отпивает зеленоватой жидкости из бутылки и протягивает ее Яо, китаец тоже делает глоток, прежде чем передать питье мне. Из уважения я следую его примеру и, пригубив сладковатое хмельное зелье, возвращаю бутылку хозяину.
Шаман неистово бьет в бубен, прерываясь лишь для того, чтобы чертить на земле загадочные символы, похожие на письмена давно исчезнувших племен. С его губ срываются странные возгласы, похожие на гортанные птичьи крики. Он бьет в бубен все быстрее и громче; ветер вдруг стихает, а с ним отступает и холод.
Свершилось. В мир вошло то, что Яо называет ци. На нас нисходит умиротворение. Теперь шаман совсем не похож на человека, который правил нашей лодкой. Он выглядит моложе, черты его стали более тонкими, почти женственными.
Шаман и Яо беседуют по-русски, не обращая на меня внимания. Горизонт светлеет, и восходит луна. Я провожаю светило в новое путешествие по небу и смотрю, как серебряные лучи играют на неподвижной озерной глади. Слева светятся огни нашего поселка. Меня охватывает безбрежный, всеобъемлющий покой. Еще совсем недавно я и представить не мог, что мне может быть так хорошо. На этом пути меня поджидает немало неожиданностей; вот бы все они были такими приятными.
Наконец шаман через переводчика спрашивает, зачем я здесь.
– Я сопровождаю друга, который обещал сюда вернуться. Еще я пришел для того, чтобы отдать должное вашему искусству. И вместе с вами прикоснуться к тайне.
– Ваш друг ни во что не верит, – заявляет шаман через Яо. – Он уже несколько раз говорил со своей женой и до сих пор сомневается. Бедняжка! Вместо того чтобы идти с Богом и спокойно ждать нового возвращения на землю, ей приходится торчать здесь и утешать своего маловерного мужа. Она готова променять горнее тепло на сибирский холод во имя любимого, который не хочет ее опускать.
Пока Яо переводит, шаман смеется.
– Почему бы вам не объяснить ему, что происходит?
– Я пытался, но он, как большинство людей, которых я знаю, отказывается принять то, что привык считать утратой.
– Эгоизм чистой воды.
– Вот именно, эгоизм. Люди вроде него готовы остановить время или даже пустить его вспять, лишь бы души возлюбленных всегда оставались подле них.
Шаман снова разражается хохотом.
– Когда его жена ушла в другую вселенную, он убил Бога. Он будет возвращаться сюда снова и снова, чтобы поговорить с ней. Он не просит, чтобы я помог ему лучше понимать мир. Он хочет, чтобы все соответствовало его представлениям о жизни и смерти.
Шаман замолкает и оглядывается. Стало совсем темно, свет исходит лишь от пламени костра.
– Нельзя исцелить от отчаяния того, кто находит в нем сладость.
– Кто ты?
– Ты веруешь.
Я повторяю вопрос.
– Валентина.
Женщина.
– Тот, кто сидит рядом со мной, ничего не смыслит в духовном мире, но он прекрасный человек и у него хватит мужества, чтобы принять что угодно, кроме так называемой смерти своей жены. Он замечательный человек.
Шаман кивает.
– Ты тоже. Ты пришел сюда с другом, которого встретил задолго до своей теперешней жизни. Так же, как и я.
Он снова смеется.
– Мы с твоим другом встретили судьбу, которую он называет смертью, на поле битвы. Я не знаю, в какой это было стране, но убили нас пули. Воины встречаются снова. Таков непреложный закон бытия.
Шаман бросает в огонь пучок травы и добавляет, что в другой жизни мы так же сидели у костра и рассказывали о своих приключениях.
– С твоей душой говорит байкальский орел, который охраняет эту землю с высоты, сокрушает врагов и защищает друзей.
Словно в подтверждение этих слов вдалеке раздается птичий клекот. Я больше не чувствую холода, мне хорошо. Шаман снова протягивает нам бутыль.
– Это питье живое; оно стареет. Достигнув зрелости, оно становится незаменимым средством против Равнодушия, Одиночества, Страха и Тревоги. Но если выпить слишком много, оно взбунтуется и призовет Отчаяние и Злобу. Главное знать, когда остановиться.
Мы пьем за здоровье друг друга.
– Тело твое на земле, а душа высоко, парит со мной над Байкалом. Ты ни о чем меня не просил, так прими же в дар хотя бы это. Пусть мой подарок вдохновит тебя завершить начатое.
Будь благословен. Помни: изменив свою жизнь, ты изменишь и жизнь тех, кто рядом. Не скупись давать то, о чем тебя просят. Если в твою дверь постучали – открой. Если к тебе обращаются с просьбой отыскать потерянное, сделай все, что в твоих силах. Но сначала сам постучи в свою дверь и спроси себя, чего не хватает тебе самому. Охотник всегда знает, что с ним будет: съест он добычу или сам будет съеден.
Я киваю.
– С тобой это уже было и будет еще не раз, – продолжает шаман. – Среди твоих друзей есть друг байкальского орла. Этой ночью ничего особенного не случится; ни видений, ни чудес, ни трансов или встреч с душами умерших и живых. Ты не обретешь магической силы. Байкальский орел всего лишь покажет твоей душе озеро с высоты птичьего полета, и душа твоя возрадуется. Ты ничего не увидишь, но дух твой будет преисполнен восторга.
Я в самом деле испытываю восторг, хоть ничего и не вижу, да и не должен видеть. Я знаю, шаман не лжет. Когда дух вернется в тело, он станет мудрее и покойнее.
Я перестаю ощущать бег времени. Костер отбрасывает на лицо шамана причудливые тени, но я их почти не замечаю. Я отпускаю свой дух на волю; он нуждается в отдыхе. Холода я совсем не чувствую. Я вообще ничего не чувствую. Я свободен и останусь свободным, пока байкальский орел парит над заснеженными горами. Жаль, что дух не сможет поведать мне о том, что видел в полете, но мне и не следует знать всего, что случается.
Снова налетает ветер. Шаман низко кланяется земле и небу. Костер в земляной чаше внезапно ярко вспыхивает. Луна поднялась высоко, и на ее фоне я вижу силуэты птиц. Шаман на глазах превращается в усталого старика и прячет бубен в большую вышитую торбу.
Яо достает из кармана пригоршню монет и протягивает шаману. Я следую его примеру. Китаец говорит:
– Мы просили милостыню для байкальского орла. Это все, что нам удалось собрать.
Шаман кланяется, с благодарностью принимает подношение, и мы не спеша направляемся к лодке. Стало совсем темно, и нам помогает дух священного острова; остается лишь надеяться, что он выведет нас, куда следует.
Хиляль на берегу нет; старухи говорят, что она вернулась в гостиницу. Внезапно я понимаю, что шаман ни разу о ней не упомянул.