— Ясно, — бормочет отец, будто в этот момент окончательно потерял надежду.
— Привет, папочка, — повышаю я голос, чтобы до него докричаться.
Если и существуют способы напомнить мне о моем отличии от “нормальных” девушек, то это один из них. Пару недель назад он намекнул на то, что у меня мало друзей, а когда я сказала, что предпочитаю его компанию любой другой, он опечалился. Но я считаю его почти самым умным человеком на Земле, так что было бы глупо менять его компанию на какую-то другую. Тем более, если единственная достойная его альтернатива живет... на другом конце земного шара.
Это не меняет того, что я зануда.
Тоня, моя старшая сестра, занялась бы в Нью Йорке чем нибудь более экстравагантным. Например, потащилась бы на выставку картин в стиле волосатой руки, торчащей из бамбукового стебля. Или отправилась на концерт какой-нибудь навороченной артхаусной группы.
— Как ты, Морковка? — интересуется папа все еще не появляясь в кадре.
— Я э-м-м-м… круто! — отвечаю с утроенным энтузиазмом. Все просто отлично, если не считать того, что вчера я кажется… чуть не изнасиловала сына его партнера по бизнесу! — Отлично… а как вы? Тоня дома?
— Задержка рейса. Ждём.
Моя сестра часто летает в Китай вместе с мужем. Он пытается развернуть там новый бизнес, а она не может без него прожить и пары дней. Думаю, скоро они переберутся туда основательно. Тоня и китайский, слабо представляю.
— Ба! — слышу капризный голос племянника. — Ну сделай бутерброд…
Роберту семь, и насколько я знаю, в доме своих родителей он даже яичницу жарит самостоятельно, потому что его воспитывают по какой-то специальной методике, будто готовят в президенты.
— И мне… — узнаю голос Майи, моей пятилетней племянницы.
— Слав, — злится мама. — Ну сделай ты им эти бутерброды, я же разговариваю!
— Никита, накорми детей, — издав свист, велит он.
— Эта услуга оплачивается? — интересуется мой одиннадцатилетний брат.
— Да, — усмехается отец. — Подзатыльниками.
— Как это знакомо, — бормочет у меня над ухом Алекс.
Его губы каким-то образом оказались прямо у моего виска, а сама я почти лежу у него на груди и чувствую теплое успокаивающее дыхание у себя на коже.
Почему с ним всегда так хорошо? Тепло и надежно…
На секунду мои веки опускаются, а когда понимаю, что творю, дергаюсь и выпутываюсь из его рук.
— Ладно… э-м-м... я пошла смотреть рептилий… — тараторю, поправляя волосы.
— Отдыхайте, — целует камеру мама.
— Алекс, гляди за ней в оба, — папа появляется в кадре на секунду и исчезает так быстро, что я разочарованно вздыхаю.
Мама закатывает глаза и отключается первая.
— Скучаешь по ним, зануда?
— А ты не знаешь? — пожимаю я плечом. — Я же домашнее растение.
— Ты сама ещё не знаешь, какая ты, — бросает, кладя в карманы руки.
Закусив губу, прячу от него глаза.
Иногда я думаю, что эта затея с учебой не стоит того, а потом Алекс берет меня за руку и расталкивает плечом толпу туристов, таща меня к крокодилам. Тогда все мои сомнения исчезают до худших времен, но пока я будто на своем месте.
Спустя три часа и десятиминутную очередь в туалет, мы выходим на улицу в поисках места, где можно перекусить.
Игнорируя мелкий снег, бредем по улице и я кручу головой.
Алекс предлагает купить хот-доги у торговца уличной едой, заверяя, что ничего вкуснее я в жизни не ела. Честно говоря, сама бы я вряд ли на такое осмелилась. Он это знает, поэтому поглощает свою сосиску демонстративно. Глотает не жуя, будто год не ел, и слизывает с пальцев горчицу.
— Бедный! — смеюсь, давясь своей сосиски. — Совсем одичал здесь один…
— Р-р-р… — вгрызается он в булку, и я хохочу на весь Центральный парк, когда у него во рту становится совсем тесно и точеные щеки начинают трещать.
— М-м-м… — закатываю глаза, языком собирая со своих пальцев убегающую горчицу. — Ты до переезда вообще ел сосиски?
— Не припомню…
Его голос звучит хрипло, поэтому перевожу на него глаза..
Сглатываю, облизывая губы, потому что он на них смотрит, облизывая собственные губы, а потом смотрит мне в глаза с таким напором, что я роняю свой хот-дог на землю…
Все это совершенно не сексуально. Мы с набитыми ртами и в горчице, но у меня в животе кто-то взорвал петарду.
— Ой… — бормочу, отвернувшись и посмотрев на свой потерянный хот-дог.
Алекс молча протягивает мне салфетку, а потом берет бумажный пакет с сувенирами и кладёт его себе на колени.
— Там мой сок… — тянусь за ним, лепеча. — Давай я сюда поставлю…
— Не трогай… — отрезает от немного грубо.
— Чего ты злишься? Музей не понравился? В следующий раз можешь сам выбрать куда пойдём… — пытаюсь я сгладить ситуацию.
Зажав в зубах стакан кофе, он чертыхается и лезет в карман куртки за своим звонящим телефоном.
— Джон, я немного занят… нет не на работе. Вот черт! А вы где?
С любопытством смотрю на Алекса. Он проводит пятерней по всклокоченным волосам и сбросив вызов, поворачивается ко мне.
— У знакомого днюха, празднуют здесь недалеко. Завалимся?
— А это удобно? Я там никого не знаю, это все-таки твои друзья.
— Ты знаешь меня, Морковка. Это главное.
Алекс уворачивается от моего удара и громко смеется, запрокинув голову вверх.
Морковкой называть меня может только папа!
Глава 4
— Тебе нравится джаз? — нервно кричу через приоткрытую дверь ванной. — Я видела тут недалеко играют, может сходим?
— В качестве разнообразия, может быть, — долетает до меня расслабленный голос Алекса.
Наклонив голову, закатываю к потолку глаза, пытаясь не видеть покрывающих мою грудь засосов. Зажмурившись, изо всех сил пытаюсь вспомнить, как они появились, но все будто накрыто железным колпаком. Хотя теперь я отлично помню, как мой язык изучал голый торс Алекса... а вот того, как он пытался меня сожрать в памяти не воспроизводится. Может кто-то сверху жалеет мою нестабильную психику?
Я хочу помнить… каждую секунду, проведенную с ним.
— Вспоминай! — приказываю своему отражениями в зеркале, ткнув в него пальцем, и снова кричу. — Или Бродвей. Может сходим на Бродвей?
— Завтра развлечение выбираю я, — делает он акцент на этом “я”. — Мы идем на “Никсов”. Билеты уже выкупил.
Отлично. Баскетбол.
— Ты что, за них кому-то душу продал? — выкрикиваю, глядя в свои глаза.
В самом деле, где он достал эти билеты?
— Нет, — кричит Алекс в ответ. — Только гостайну.
Очень смешно.
За такое в Штатах положена смертная казнь. На секунду страх за него сковывает сердце. Ну и работенку он себе выбрал!
Упираюсь руками в умывальник и выдыхаю, кусая губы.
Он сидит там, за дверью, прекрасно зная, откуда у меня это. Как и то, что я делала, когда… добралась до резинки его трусов. Это не честно, что он все помнит…
Рассеянно перебираю свою одежду, разложенную на умывальнике, не зная, что надеть.
— Куда мы идем, напомни? — разрываюсь между платьем, юбкой и своими мыслями.
— Одно местечко в Гринвиче. Ничего особенного. Там будет пара ребят из лаборатории и их френдгерл.
Ничего особенного… и что же мне надеть?
— А твоя подружка… — выхватываю из стопки красный пушистый свитер. — Джесс, кажется? Или Британи? Будет там?
Очень красивая мулатка с большими карими глазами. Экзотичная, как розовый лимон. С очень уверенной задницей и грудью. Она мне сразу не понравилась, как только я увидела ее у него на шее. Он постил совместные фотки в своем инстаграме всю осень, а потом она куда-то делась, но фото остались.
— Камила, — раздается прямо за моей спиной.
Резко развернувшись, прикрываю телесный пуш-ап свитером и вскрикиваю:
— Я голая!
— Ты в белье, — хмурится он, глядя на мои плечи. — Это не тоже самое.
На мне трусы и лифчик.
Какого черта он так делает?
— Выйди! — с отчаянием требую я.
— Чего я там не видел? — продолжает Немцев рассматривать ту часть меня, где нет лица!
Его слова ударяют по моим нервам своей двусмысленностью.
Мы никогда не водили двусмысленных разговоров раньше. Он сказал так специально, чтобы меня смутить. И зачем? Ведь мы же договорились, что ничего не было.
— Алекс! — рычу, указывая пальцем на дверь. — Проваливай!
— Черт… — бормочет, протягивая руку и бесцеремонно выхватывая у меня свитер.
— Отдай!
Но мой протест ничего в сравнении с тем, на что становится похоже его лицо — он улыбается, как безнадежный олигофрен в третьем поколении. Тупо пялясь на отпечатки своего рта, разбросанные повсюду на моей груди.
Медленно подняв глаза к моему лицу, почесывает затылок.
Резко отвернувшись, хватаю с умывальника другой свитер и натягиваю его на себя, но это меняет ситуацию ровно на ноль целых и одну сотую, потому что он еле прикрывает пупок, и я все еще в трусах, а Алекс вдруг оказывается за моей спиной. Поймав мой настороженный взгляд в зеркале, наклоняется и берет меня в кольцо из своих рук. Открыв кран, подставляет ладони под струю горячей воды.
Я сглатываю и не могу пошевелится. Колени вдруг становятся чертовски мягкими, потому что горячее дыхание Немцева щекочет мою шею. Он касается своей одеждой моей спины и бедер. Я чувствую тепло его тела и мне хочется закрыть глаза, и в этот миг мозг услужливо подкидывает воспоминания…
Нет!
“Я верхом на нем. Сдираю с него футболку. Он поднимает руки, помогая, и набрасывается на мою грудь. Втягивает в рот сосок прямо через ткань кружевного лифчика, в котором я была вчера! Дергает чашку вниз и набрасывается опять! Сначала на один сосок, потом на другой, пока я… как ненормальная прижимаю к себе его голову…”
Это кошмарное воспоминание теплом просачивается под кожу и собирается между ног тягучей болью…
Замерев, как истукан, жду пока он вымоет свои и без того чистые ладони и испарится к чертям, чтобы я… могла подумать о том, чем он, черт его дери, думал, когда позволил мне на себя забраться! Он не выглядел жертвой… совсем не выглядел…