Некоторые лекарства ветеринары давали Алексу, поместив его в резервуар, в котором Алекс их вдыхал. Бедная птица ненавидела этот процесс и первое время повторяла: «Хочу назад… хочу назад», – каждый раз, когда он ждал выключения таймера, чтобы выйти из резервуара для ингаляции. Алекс знал этот рутинный процесс, ждал, когда выключится сигнал таймера, и произносил: «Иди сюда. Хочу назад!»
Один раз у ветеринаров было срочное дело, и они не смогли вынуть Алекса из комнаты сразу же после того, как выключился таймер. «Подожди, мы заняты», – говорили ему ветеринары. Алекс не мог ждать. После безрезультатных криков «Хочу назад», он стал стучать клювом по стеклу. «Рау attention! (‘Внимание!’) – сказал он. – Внимание! Идите сюда. Хочу назад!» Этой фразе – Внимание! – он научился от студентов, которые в ходе тренировки обращались к нему со словами «Давай, Алекс, обрати внимание!».
К середине ноября стало очевидно, что лекарства не помогают. Сьюзан и ее коллеги, Ричард Най (Richard Nye) и Скотт МакДональд (Scott McDonald), вызвали меня на консилиум, чтобы определиться с дальнейшими действиями. Один вариант – продолжить давать Алексу лекарства и надеяться на то, что они помогут. Другим вариантом было хирургическое вмешательство. Однако второй вариант был опасным, это был эксперимент. В конце концов я сказала, что я за второй вариант.
На тот момент во всей стране было только два специалиста по микрохирургии, которая была нам нужна. Операция состояла в соскабливании спор грибка с грудной полости Алекса.
Одним из хирургов, который мог выполнить подобную операцию, был Грег Харрисон (Dr. Greg Harrison) из Лэйк-Уорт, Флорида, с которым я познакомилась на конференции. К счастью, я уже прошла все необходимые формальности, чтобы взять птицу в полет, и мне оставалось только лишь купить билеты. Я отменила телефонную конференцию с Northern Illinois Parrot Society – не предупредив меня, они начали сбор средств, чтобы помочь покрыть расходы на лечение Алекса. Свой билет я оплатила пластиковой карточкой. Я позвонила Эрни Колацци (Ernie Colazzi), моему другу, который заверил меня, что я могу звонить ему, если мне что-то потребуется. Я попросила шестьсот долларов на билет для Алекса. Я не могла поставить клетку с ним под сиденье. Мне нужно было постоянно наблюдать за ним, давать ему еду и пищу.
Мой отец, который в то время жил во Флориде, встретил нас в аэропорту и привез в офис Грега. Нам пришлось ждать, мы не могли кормить Алекса из-за предстоящей операции. Алекс же начинал хотеть есть. Мы сидели в приемной, и Алекс всё более настойчиво повторял: «Want banana» (‘Хочу банан’), «Want corn» (‘Хочу кукурузу’), «Want water» (‘Хочу воды’). Я сказала, что не могу ему дать этого, что мы должны подождать. Алекс посмотрел на моего отца и сказал: «Хочу на плечо». И вот Алекс переместился на плечо к моему отцу и забормотал ласковым голосом, что он хочет тот или иной фрукт. Отец же был глуховат и не слышал мягкие требования Алекса. Наконец, тот закричал в ухо отцу: «Want kiwi!» (‘Хочу киви!’). Алексу никогда не нравилось киви, но было очевидно, что он впал в отчаяние. Несмотря на то что я была очень уставшей и расстроенной, я рассмеялась.
Я попросила остаться с Алексом, когда Грэг делал ему анестезию, чтобы Алексу было спокойнее и не потребовалось больше медикаментов. Выйдя в приемную, я заснула, впервые так легко за последнее время. Через час Грэг разбудил меня и дал мне сверток, завернутый в полотенце. «С ним всё будет в порядке», – уверил меня Грэг. Через какое-то время Алекс начал слегка шевелиться, потом сильнее. Он открыл один глаз, моргнул и сказал дрожащим голосом: «Хочу назад». Я ответила: «Всё будет хорошо. Я вернусь завтра».
Следующим утром я вернулась уже к более бодрому попугаю, и мы вместе полетели в Чикаго. Алекс оставался в ветеринарной клинике еще несколько недель, чтобы быть под наблюдением и набраться сил. Мы также боялись, что могли недостаточно хорошо продезинфицировать лабораторию от аспергиллеза перед моим отъездом в Тусон. Мы не хотели подвергать Алекса повторному риску.
Алекс стал настоящим центром внимания у ветеринаров. Он разговаривал с каждым, кто готов был его слушать. Его клетка была рядом с кабинетом бухгалтера. Бухгалтеру приходилось задерживаться, работая с бухгалтерскими книгами. Алекс спрашивал: «Хочешь орех?» – «Нет, Алекс», – отвечал бухгалтер. Алекс настаивал: «Хочешь кукурузу?» – «Нет, спасибо, Алекс, я не хочу кукурузу». Это продолжалось какое-то время, и бухгалтер пыталась не обращать на Алекса внимания.
Алекс явно дошел до белого каления и спросил раздраженным голосом: «Well, what do you want?» (‘Так что же ты хочешь?’). Бухгалтер рассмеялась и уделила Алексу внимание, которого он требовал.
Таким был мой Алекс.
Глава 6Друзья Алекса
Сложись ситуация иначе, я с удовольствием осталась бы в Северо-Западном университете. Мне нравился потрясающий студенческий кампус на озере Мичиган. В университете у меня были прекрасные коллеги, близкие друзья и замечательные студенты. Алекс стремительно развивался: он расширял наши представления о границах когнитивных возможностей птиц в той степени, в которой от него этого совершенно не ожидали.
Однако мои желания не имели значения. Руководство университета не знало, как со мной поступить. Мой научный подход находился вне общего господствующего направления в науке. Я была слишком смелой в вопросах, которые ставила. Мои исследования невозможно было классифицировать с научной точки зрения: они не попадали ни в категорию психологии, ни в рамки лингвистики, не являлись они и исследованиями в области антропологии или поведения животных. Мои исследования частично затрагивали каждую из этих научных областей, но не могли быть вписаны полностью ни в одну из них. Я жила в студенческом кампусе уже на протяжении более чем шести лет, не было даже и близко перспективы продления контракта со мной, и мне пришлось уехать. Таковы были правила, и руководство умело им следовать.
Мой брак к этому моменту зашел в тупик. Мои отношения с мужем были долгими, поначалу полными любви, как, в общем-то, и все браки. Но Дэвид не мог понять важности того, чем я занималась. Он не понимал, почему моя работа, которую часто не поддерживали и которая часто оказывалась вызовом, занимает столько же моего времени, сколько и его карьера, столь значимая для него. Я же просто не могла играть второстепенную роль. Было очевидно, что нам лучше расстаться.
Итак, в воскресенье 1990 года, после Дня благодарения, мы с Алексом прибыли в аэропорт Чикаго О’Хара и были готовы зарегистрироваться на рейс компании «Юнайтед Эйрлайнз», чтобы лететь в Тусон, штат Аризона. Я передала агенту на стойке два билета. Светясь улыбкой, она посмотрела на билеты, огляделась вокруг и спросила: «Где же Алекс Пепперберг?» Именно на это имя был приобретен билет для Алекса. Я приподняла переноску, чтобы агент могла увидеть Алекса. Он приветственно засвистел. Агент мгновенно перестала улыбаться. «Попугай! – выпалила она. – Алекс Пепперберг – попугай?» – продолжила она, пренебрежительно акцентируя слово «попугай». «Простите, мы не продаем билеты домашним питомцам», – сказала она с крайним негодованием. «Вообще-то продаете, – ответила я. – Вот документы». Я показала ей кипу документов, большое количество страниц – результат моей долгой работы с бюрократами из «Юнайтед Эйрлайнз». Документы подтверждали, что Алекс был ценным научным кадром (в некотором смысле телезвездой) и поэтому ему нужно было отдельное место. Также у меня были сертификаты об отсутствии у него болезней и разрешение путешествовать в салоне для пассажиров.
Агент не стала смотреть ни один из документов. Она отказывалась слушать какие-либо мои аргументы. Я попросила ее начальника вмешаться, потому что наша с ней дискуссия постепенно начала напоминать фарс. Начальник увидел, что Алекс действительно имеет право на отдельный билет и свое отдельное место в салоне. Регистрируя нас с Алексом на рейс, агент теперь излучала такой холод, как озеро Мичиган зимой. «Что это?» – набросилась она, с подозрением глядя на три ящика, которые стояли внизу. «Это багаж Алекса», – ответила я, ситуация меня крайне веселила. В ящиках было оборудование Алекса, которое я тщательно дезинфицировала, чтобы быть уверенной, что мы не перевезем с собой возбудители аспергиллеза. «Я полагаю, он имеет право на три единицы багажа, один в ручную кладь, два сдаются в багаж, – сказала я. – Верно?» Агент едва сдерживала свой гнев. Она постаралась уколоть меня в последний раз. «Я полагаю, Вы заказали ему еду?» – ответила она саркастически. «Да, заказала, – ответила я. – Ему заказана тарелка фруктов», – ответила я с приятной улыбкой. Когда принесли тарелку с фруктами, Алекс отвернулся от нее. Ему хотелось моего салата с креветками. Алекс умел путешествовать!
Приехав в Тусон, мы с Алексом открыли новую главу нашей жизни со смешанными чувствами. Да, я наконец-то получила ставку младшего научного сотрудника на факультете экологии и эволюционной биологии. Это была моя первая «настоящая» работа, первый шаг к стабильности, которую дает постоянная ставка сотрудника. Для женщины, которая обеспечивает себя сама, это было важно. Однако половина факультета воспротивилась моему назначению и подала жалобу, обратившись к декану факультета с просьбой не допустить моего назначения. Глава факультета в Университете Аризоны имел полную власть, чтобы обеспечить это. Глава факультета экологии и эволюционной биологии Конрад Исток (Conrad Istock) ценил мою работу. Он полагал, что мое присутствие в штате усилит позиции факультета. Заявление, содержащее просьбу не брать меня в штат, провалилось, и меня назначили на эту должность. Были и еще прекрасные люди, помимо Конрада, которые поддерживали меня. Однако столь неприкрытая неприязнь ко мне выбила меня из колеи.
Мне потребовалось время, чтобы вытеснить эту негативную оценку из сознания, и постепенно я начала ощущать магию Аризоны. Я уже писала, что от Тусона у меня в буквальном смысле наворачивались на глаза слезы – там всё цвело, и у меня очень быстро развилась аллергия практически на всё цветущее. Образно выражаясь, я испытала те же ощущения от его красоты, величественных гор пустыни, огромных кактусов, от различных видов животных, небольших растений и птиц. Что за птицы там были! Я полюбила птиц с того момента, как отец повесил кормушку в нашем дворе в Квинсе. Со временем я стала лучше в них разбираться, была не просто любителем. А сейчас у меня в буквальном смысле царил птичий рай за окном.