уки «и», «а», «т», стремясь составить целое слово. Чего же еще мне ожидать от Алекса дальше?
В июне 2004 года, в тот месяц, когда мы завершили серию тестов и работу над формированием понимания чисел, мы сразу же начали следующее дополнительное исследование. Я не планировала ничего подобного. Идея родилась из поведения
Алекса, постоянно встревавшего в мои занятия с Гриффином.
Чтобы обучить Гриффина числу два, мы давали ему прослушать два «клика», которые издает компьютерная мышка. Далее мы задавали ему вопрос «How many?». Гриффин не отвечал. Он замирал и выглядел смущенно. Я еще раз производила тот же звук и задавала Гриффину тот же вопрос. Ответа не было.
И тут «включился» Алекс. «Четыре», – произнес он, сидя наверху своей клетки. «Замолчи, Алекс, – сказала я резко. – Я спрашиваю Гриффина». Я думала, что ответ Алекса был необдуманным. Я еще раз произвела звук в два клика. Встревоженный Гриффин по-прежнему не мог ответить на мой вопрос. Алекс же сказал «шесть». «Шесть! Неужели он сложил все звуки и получил это число», – подумала я.
Психолог Салли Бойзен (Sally Boysen) исследовала ранее способности к устному счету и сложению чисел у шимпанзе. При проведении своих исследований она использовала физические объекты, а не звуки. Я решила провести подобные тесты с Алексом. По стечению обстоятельств я только что получила стипендию от Института Рэдклиффа в Гарварде. Исследования я могла начать в конце года. Стипендия предполагала сотрудничество с коллегами Гарвардского университета, которые изучали способности к устному счету у детей.
Математические способности Алекса были протестированы следующим образом. Мы показали ему поднос, на котором находилось две перевернутых пластиковых кружки. Под одной лежали два ореха, а под другой – три. Мы подняли первую кружку и сказали: «Алекс, посмотри», а потом кружку снова опустили на то же место. То же самое мы проделали и со второй кружкой. Когда мы, наконец, начали тестирование и задавали вопрос «Сколько всего орехов?», ответы Алекса были правильны в 85 % случаев. Он действительно умел складывать числа. Подобные способности поставили Алекса в один ряд с детьми и шимпанзе.
А что, если под кружкой не будет орехов и мы спросим «How many total?» (‘Сколько всего?’), ответит ли Алекс «попе» (‘ничего’)? Мы провели подобный эксперимент восемь раз. Первые четыре раза Алекс ничего не ответил. Дальше он смотрел на меня с видом, который говорил «эй, не забыли ли вы чего-то?». Он не ответил на наш вопрос «два», как мог бы это сделать, если бы он перепутал количество кружек с тем ответом, который мы от него ожидали. Следующие три раза он ответил «один». На последнем тестовом вопросе он снова ничего не ответил. Интересно, что в подобных случаях шимпанзе ошибались подобным же образом и отвечали «один».
Поведение Алекса продемонстрировало мне, что его понимание понятия «zero» (‘ноль’) не столь разностороннее, как у человека. Для него оно не было началом числового ряда, доходящего до шести. Когда он давал ответ «опе» (‘один’) на мой вопрос, он поступал сходным с приматами образом, стремясь назвать самое маленькое число, какое он знал. (Позднее мы начали учить его, что «круг» – это название деревянного предмета без углов («попе corner wood»), и после цикла тренировок убедились, что Алекс всё понимает.) Но, несмотря на то что он хорошо себя проявлял, он не давал отличных результатов, его ответы находились, так сказать, между пониманием этого понятия, сформировавшимся в эпоху Евклида, и представлениями людей XVII века.
И всё же Алекс себя очень хорошо проявил, когда мы в наших совместных с ним тестах приступили к работе над пониманием свойства «эквивалентности», равноценности между словами, которые он заучивал, и обозначаемыми ими предметами и понятиями. Мой питомец снова сам дошел до понимания этого свойства. И проделал это без какой-либо специальной тренировки.
Алекс был знаком со звуковыми названиями арабских цифр вплоть до числа шесть. (Мы начали с ним работать над этим еще в Тусоне, в 1990-х годах, и вернулись к подобным тренировкам в ноябре 2004 года.) Алекс также умел называть определенное количество объектов (опять-таки до шести) независимо от того, игрушки ли это, машинки, ключи, деревянные кубики и так далее. Но мы никогда во время наших тренировок не соотносили арабские цифры с неким набором предметов. Мы задались вопросом, понимает ли он, что графическое обозначение числа шесть (для попугая это просто некая закорючка – squiggle) в системе арабских цифр значит количество шесть? Именно это понимается под термином «эквивалентность». Мы также не были уверены в том, что Алекс понимает, что число шесть больше, чем пять, пять больше, чем четыре, и так далее. Алекс не заучивал числа в таком порядке, как обычно это делают дети. Если числа заучиваются по порядку, то это автоматически включает усвоение принципа возрастания их величины. Сможет ли Алекс преодолеть это препятствие?
Итак, в нашем пробном первом тесте мы сделали следующее. Положили пластиковую арабскую цифру пять зеленого цвета рядом с тремя деревянными блоками синего цвета и задали вопрос «What color bigger?» (‘Какой цвет больше (буквально), т. е. предмет какого цвета содержит большее число?’). Зрительно блоков из дерева было больше, чем лишь одна арабская цифра. Если бы Алекс руководствовался лишь этим аспектом, он бы ответил «синего». Но он так не поступил. Он ответил – предмет зеленого цвета. С высокой степенью точности он несколько раз отвечал на вопрос, руководствуясь значением цифры. В другой серии тестов мы показывали ему две арабские цифры разного значения и разного цвета. И снова спросили: «What color bigger?» И снова он понял правильно, хотя мы не обучали его пониманию подобных вещей. Он сам понял, что арабская цифра «шесть» означает шесть предметов, пять – пять предметов и так далее. И он знал, что число шесть по значению больше, нежели пять, и так далее в этом ряду. Шимпанзе не способны освоить подобное самостоятельно, без интенсивной тренировки.
Здесь действительно демонстрируется тонкое понимание понятия «число». Считалось, что подобными способностями к усвоению данного понятия обладает лишь человеческий мозг и выражается это знание посредством человеческого языка. Алекс в очередной раз продемонстрировал то, чего от него совсем не ожидали.
Майкл Томаселло (Mike Tomasello) – мой друг, выдающийся ученый-приматолог, который работает в Институте эволюционной антропологии общества Макса Планка в Лейпциге. Область исследований Майкла – эволюционное происхождение некоторых высших когнитивных функций человека, включая язык. Мы порой шутили над тем, как обычно Майкл заканчивает свои научные выступления. Как и большинство его коллег, он полагает, что все научные данные указывают на то, что эти «высшие» функции человека выросли из мозга приматов. Именно эта идея служит обычной концовкой научных выступлений Томаселло. Но, однако, теперь Майкл, шутя и чувствуя при этом разочарование, прибавляет к своей излюбленной концовке: «включая эту чертову птицу – Алекса!».
На телевидении наши тесты на понимание «ничего», «эквивалентности» и понятий «сходство/различие» пользовались популярностью. Особенное внимание привлекали наши исследования понятия «ноль» и близкого к нему. В наших исследованиях отсылка к позднему открытию европейцами понятия «ноль» облегчала научную задачу. Мое научное чутье подсказывало мне, что способность Алекса к пониманию свойства эквивалентности заслуживала особого внимания – она свидетельствовала о таком уровне абстрагирования и других когнитивных процессов, который даже я не ожидала у него увидеть. Для меня становилось всё более очевидным, что наша совместная с Алексом работа продемонстрирует потрясающие достижения, перед которыми предыдущие десятилетия его «научной карьеры» покажутся менее значительными.
Мой восхитительный год, полный интеллектуальной свободы и финансового спокойствия благодаря стипендии Института Рэдклиффа, подошел к концу. Случилось это летом 2005 года. Я открывала в Алексе когнитивные способности, которые превосходили всеобщие ожидания, я расширяла границы самых смелых научных гипотез об истоках когнитивных способностей человека. И я вновь оказалась без работы. Также у меня не было и гранта. Мне пришлось подать документы, чтобы получать пособие по безработице. Два раза в день я ела тофу, а температуру в доме зимой пришлось понизить до 15 градусов, чтобы урезать расходы на коммунальные услуги. Только благодаря щедрой спонсорской помощи Фонда Алекса я могла продолжать работать с моим питомцем.
Телевидение представляло Алекса как большого умника, «башковитого малого». Именно таким он и был. Однако у мистера А. были и другие стороны. Он любил играть, но не только с игрушками, в своей клетке. Он любил интеллектуальные игры: доказывал это, когда давал заведомо неправильные ответы на задаваемые нами вопросы. Он бывал вредным, но порой и нежным. И он давал нам понять, что хотя он учитывает, что его материальные потребности и нужды зависят от нас, но он при этом прекрасно осознает ценность своей личности. Мы так же принадлежали ему, как и он нам. В целом характер у него был вздорный.
Алекс очень любил совершать экскурсии в небольшой холл рядом с лабораторией. Когда ему хотелось туда, он говорил «go see tree» (‘идти смотреть дерево’). Эту фразу он повторял по крайней мере два или три раза в неделю. Студенты выполняли его просьбы и брали Алекса в холл. Они брали его жердочку с собой, но Алекс предпочитал сидеть на спинке маленького дивана, который там стоял. Он садился поближе к окну и смотрел на птиц на дереве и на проезжающие внизу грузовики. Студенты, которые проходили под лестницей, находящейся под окном, не обращали особенного внимания на восторженный приветственный свист Алекса. Алексу нравилось свистеть, подражая вою волков, так он обращался к студентам, проходившим через холл, чем наводил ужас на студенток, которым он очень нравился.
Когда Алекс находился в холле, ему больше всего нравилось танцевать под песню «California Dreamin’», которую студенты с удовольствием ему ставили. Эта традиция сформировалась несколько лет назад, когда кто-то включил в лаборатории версию этой песни в исполнении «The Mamas and the Papas», Алекс начал пританцовывать с большим энтузиазмом. Традиция укрепилась после того, как благодаря Арлин все выучили слова этой песни.