Маленькое происшествие задержало начало тура. Директор музея подошел к столику, за которым сидела Менчик, и, обращаясь к ней, произнес:
– Дорогая миссис Менчик! Наш шахматный турнир играется в залах, где все напоминает о храбрости древних рыцарей. Это смельчаки мужчины. Мы рады приветствовать в стенах музея вас, отважную женщину, ведущую борьбу с лучшими шахматистами земного шара. Мы желаем вам самого большого, успеха в вашем смелом, ратном подвиге. Разрешите просить вас, дорогая миссис Менчик, принять на память об этих днях маленький подарок от работников музея.
Директор снял покрывало с небольшой статуэтки, и зрители увидели миниатюрную копию одной из лучших скульптур музея – «Борющихся ангелов» Пигалля. На глазах растроганной Менчик, принявшей подарок, блеснули слезы.
Ласкеру неприятно было выигрывать у милой противницы, да еще после пережитых ею приятных минут. Но что поделаешь! Турнирные законы жестоки. После девяти туров он отставал от Ботвинника на два очка, нужно было наверстывать упущенное. Тут не до жалости или рыцарской галантности. Все же экс-чемпион старался делать все возможное для того, чтобы облегчить задачу противницы. Каждый раз, когда Менчик думала над ходом, он поднимался со стула и уходил от столика. Так ей лучше: не будет смущать вид сидящего напротив противника, да и дым от сигары не потревожит.
Дела Менчик поначалу партии с Ласкером складывались неплохо. Она захватила инициативу, укрепилась пешками в центре и сохранила значительный пространственный перевес. Сильнейшая шахматистка мира делала все, что требовали шахматные законы. Не ее вина, что против Ласкера этого не всегда бывало достаточно. Прозорливый взгляд мудрейшего шахматного бойца сумел отыскать в простой на вид позиции возможность неожиданной контратаки. Нападение черных фигур застало Меячик врасплох: она растерялась, допустила серьезную ошибку и потеряла пешку. Хотя партия длилась до тридцать первого хода, Менчик все же пришлось сдаться.
Когда противники уже кончали разбирать возможные варианты, к столику подошел судья Николай Зубарев и сказал, что Капабланка сдал Ласкеру партию из предыдущего тура. Собравшиеся вокруг участники поздравили ветерана с такой замечательной победой.
– Вы умудряетесь в один вечер выигрывать по две партии, – раздался вдруг знакомый Ласкеру голос. Это был Крыленко. Руководитель советских шахматистов, улыбаясь, поздравил Ласкера с двумя завоеванными единицами.
Ласкер подумал, что это самый удобный момент для переговоров с Крыленко.
– Я хотел бы поговорить с вами, – обратился он к председателю исполбюро шахматной секции.
– Пожалуйста, в любую минуту, – охотно согласился Крыленко. – Может быть, пройдем в кабинет директора?
Выразительно взглянув на Марту, Ласкер последовал за Крыленко. Это была интересная пара. Оба маленькие, коренастые, но какие различные по виду! Величественный, осанистый экс-чемпион мира и подвижный темпераментный большевик. Густая седая шевелюра Ласкера как-то еще заметнее выделялась рядом с бритой головой народного комиссара. Костюм не шел Крыленко, ему явно был лучше военный френч.
– Я вас слушаю, доктор, – повернулся Крыленко к экс-чемпиону мира, когда они уселись в удобных креслах в кабинете директора музея.
Ласкер некоторое время выжидал, слегка смущаясь, затем: начал разговор вопросом:
– Вы ведь знаете, что происходит на моей родине?
По его серьезному тону, по тому, как нервничал этот обычно выдержанный и спокойный человек, Крыленко понял, что разговор пойдет о чем-то серьезном.
– Я был вынужден уехать из Берлина, – тихо продолжал Ласкер. – Мои друзья тоже покидают Германию. Уехали Эйнштейн, Стефан Цвейг. Евреям становится все тяжелее уживаться с новым режимом Гитлера.
– Да, – многозначительно произнес Крыленко, внимательно глядя на собеседника умными зелеными глазами. – И что же вы решили?
– Я хотел бы просить разрешения поселиться в вашей стране, – твердо произнес Ласкер.
– Надолго?
– Навсегда, – ответил Ласкер. – Или, по крайней мере, до тех пор, пока не кончится этот ужас.
Некоторое время Крыленко молчал. Затем сказал:
– Я должен доложить правительству. Вы понимаете, что один я этот вопрос не могу решить. Но думаю, что он будет решен положительно. Ваша жена тоже, полагаю, останется в СССР?
– Конечно.
– Шахматная организация Советского Союза будет рада иметь своим гостем такого выдающегося шахматиста, – промолвил Крыленко.
Ласкер замахал рукой – к чему комплименты! Затем он продолжал:
– Спасибо. Вы должны извинить меня, но у меня есть еще одна просьба к вам. Видите ли, я не хотел бы ограничить свою деятельность одними шахматами. Нет, – поспешил поправиться Ласкер, боясь, что Крыленко не так его поймет, – я буду делать для шахмат все, что в моих силах, но мне хотелось бы вместе с тем продолжать мои работы в области математики и, может быть, философии. Хотя, – улыбнулся Ласкер, – наша философия отлична от вашей.
– И что я должен для этого сделать? – с готовностью отозвался Крыленко.
– Если можно, переговорить с Академией наук. Я уже беседовал там с математиками.
– Хорошо, – согласился Крыленко. – Завтра же позвоню Карпинскому. И как вы намереваетесь действовать дальше? Останетесь сразу в Москве?
– Нет, я должен на некоторое время съездить в Амстердам, – ответил Ласкер. – Нужно устроить кое-какие свои дела. Вы понимаете, я должен быть осторожен.
– Это ваше дело, – не стал ни о чем расспрашивать Крыленко. – Мы постараемся сделать все возможнее, чтобы вам помочь.
Некоторое время длилось молчание. Затем Крыленко сказал:
– Вот что я хотел бы вам предложить. Оставайтесь после турнира на месяц у нас. Поедете с женой на Кавказ, отдохнете. Все расходы мы берем на себя. А потом отправитесь в Амстердам.
– Большое спасибо, – поблагодарил Ласкер. – Я давно мечтал побывать на Кавказе. Марта будет счастлива.
– Решено, – по-военному коротко заключил Крыленко. – Что касается дальнейшего, я могу предложить вам такой вариант. В будущем году в Москве состоится еще один международный турнир. На десять человек в два круга. Мы сегодня как раз решили это на исполбюро. Приглашаем вас, Капабланку, Флора, Эйве. Вы можете приехать на турнир и совсем остаться в Москве. За это время успеете сделать ваши дела, да и мы будем иметь время подготовиться и принять вас как следует. К тому же договориться с Академией наук.
– Отлично. В каком месяце вы предполагаете проводить турнир?
– В апреле – мае.
– А Алехина вы думаете пригласить?
– А как вы считаете? – ответил вопросом на вопрос Крыленко.
– Мне кажется, давно пора! Ему сейчас очень трудно.
– Я знаю, – задумчиво произнес Крыленко. – Как-то странно он играет в последнее время: заумные идеи, необоснованный риск.
– Я вижу, вы смотрите его партии, – удивился Ласкер.
– Я ведь тоже шахматист, – повел плечами Крыленко. – Слабый, конечно, но все же шахматист. И мне не нравится, как в последние годы играет чемпион мира.
– Алехин очень устает, растрачивает свой талант на бесконечные, ненужные турниры, сеансы. Жизнь шахматиста-профессионала на Западе очень трудна.
– И он, говорят, много пьет сейчас, – не то сказал, не то спросил Крыленко.
– Да, и это очень вредно для него.
– У него плохая наследственность, – добавил Крыленко. – Мне рассказывал об этом его брат Алексей. Так вы считаете, что Алехина нужно пригласить на турнир?
– Он мечтает приехать в Москву, – ответил Ласкер. – Если бы вы видели его лицо, когда кто-нибудь начинает говорить о вашей стране!
– Флор передавал мне его просьбу разрешить приехать в Москву, – сказал Крыленко.
– И что вы ответили?
– Сказал: пусть напишет в какой-либо газете письмо с признанием своих ошибок. Может быть, я пересолил немного, – поспешил добавить Крыленко, увидев, что Ласкер удивленно повел плечами, – но очень уж он нас обидел. Не меня, конечно, а миллионы людей, которые верили ему и любили. Его так ждали после матча с Капабланкой, а он все испортил своей дурацкой речью!
– Я знаю эту историю, – покачал головой Ласкер. – Алехин не так уж виноват в случившемся. Вы понимаете, – добавил Ласкер, – очень не просто написать такое письмо. Ну… в общем, вам не нужно объяснять, это понятно! Судьба его и так жестоко наказала. Мы должны ценить его шахматный гений, а приезд в Москву окажет на него благотворное действие.
– Уж очень какой-то он… непонятный! – воскликнул запальчиво Крыленко. – В шахматах смелый, решительный, не боится никакого риска. А в жизни… – Крыленко покрутил пальцами. – Так мы с вами договорились, – вдруг переменил он тему разговора. – Если вам что понадобится, обращайтесь прямо ко мне. А за границей – к Ильину-Женевскому, в наше посольство в Праге.
Они поднялись с кресел. Ласкер с интересом смотрел на собеседника. Перед ним стоял один из тех людей, которые удивляли западный мир. На вид ничего особенного. Низкорослый, с простым лицом рядового человека. Кто мог узнать в этом невзрачном на вид человеке одного из помощников великого Ленина в дни революции, главковерха армии Советской России?
Ласкер знал, что Крыленко разносторонне образован; нарком юстиции, он наряду с огромной государственной работой удивлял обилием других интересов. Он мог часами просиживать за шахматной доской, потом вдруг внезапно уехать на Кавказ и штурмовать там самую неприступную вершину, и занимался он всем этим самозабвенно, с азартом и большим знанием дела.
Марта была счастлива, узнав про обещание Крыленко. Она уже успела убедиться, что обещание советского наркома все равно, что уже сделанное дело. Это путешествие по Кавказу, о котором она столько мечтала! Радостная спускалась она вместе с Эммануилом по лестнице. Медленно шагал со ступеяьки на ступеньку маленький большеголовый старик с резким профилем. Степенно раскланивался он по сторонам, на его белых серебристых усах застыла улыбка счастья.
Все было, как раньше: те же любители, тот же садик, те же тридцать шагов до выходной калитки, где стоял «Линкольн», присланный организаторами. Все было то же, и все-таки многое изменилось! Ласкера на этот раз провожали не просто любители шахмат. Ему аплодировали его будущие соотечественники, среди которых ему, кто знает, как долго, придется жить. Марта с интересом всматривалась в их возбужденные лица, прислушивалась к возгласам восторга. Одно можно было заключить из их темпераментных криков: они очень любят Эммануила Ласкера, и это обнадеживало Марту в преддверии тревожного и непонятного будущего. «Что ж, на