– Как писать? Какой вы национальности? – спросил Ласкера встретивший его в порту репортер из «Вашингтон стар».
– Я немец по международным законам – родился в одной из областей Германии, – ответил экс-чемпион мира. – Сейчас – космополит, еврейский изгнанник. Принят Советским правительством, давшим мне известное положение в области математики при Московском университете.
Поезд замедлил ход и остановился. Марта посмотрела на часы. Оставалось пятнадцать минут и две остановки. Должна успеть. Только бы Эммануил не выкинул новый трюк, не вернулся бы домой. Вот двери вагона автоматически защелкнулись, и сотни людей вновь понеслись по гигантской кротовой дыре, прорытой под громадами небоскребов.
Ту-ту, ту-ту, – набирал скорость поезд. В Чикаго торжественно отметили семидесятилетие Марты. Вскоре после празднества Эммануил должен был поехать в Нью-Йорк давать сеанс одновременной игры. Марта отправилась с ним – ведь он так любит, когда они путешествуют вместе! В Нью-Йорке, она заболела гриппом, потом началось осложнение на сердце. Пришлось лечь в больницу. Отъезд в Москву сперва отложили, а при выписке из госпиталя врачи совсем запретили ей длительные путешествия. Ласкер был вынужден остаться в Нью-Йорке. После материального благополучия и спокойной работы в Москве ему пришлось вновь бороться за жизнь. У него, правда, было много друзей в Америке, но что они могли сделать. Не нужны были здесь его философские работы, не находили применения математические книжки. В Америку лучше приезжать с книжками… чековыми!
Поезд опять остановился. «Успею, целых одиннадцать минут осталось», – прикинула Марта. И вот вновь она мчится вперед. «Так и жизнь наша с Эммануилом в последние годы, – подумала Марта. – Летим куда-то, никак не можем остановиться. Эммануил богат планами, идеями, но… у него нет денег. И носится он по жаре, чтобы заработать десяток-другой долларов. При его ли способностях, положении, известности вести битву за повседневное пропитание?! В семьдесят два года!»
Слава богу, последняя остановка. Марта вышла из вагона и нашла по указателям дорогу к железнодорожной платформе. Поезд на Бостон стоял готовый к отправлению. Пройдя от окна к окну почти все вагоны, Марта в одном из купе нашла мужа. Эммануил спокойно сидел на мягком сиденье и курил сигару. Увидев жену, он сделал удивленное лицо и вышел на платформу.
– Ты чего?! – спросил Ласкер жену.
– Господи, ну долго ты будешь так поступать?! – воскликнула уставшая, близкая к слезам Марта.
– Что я сделал? – не понимал Эммануил.
– И ты еще опрашиваешь! Уехал без пиджака, забыл деньги.
– Они мне не нужны. Я имел достаточно денег в карманах брюк, чтобы купить билет до Бостона.
– А потом?
– Потом я получу гонорар, и опять буду иметь деньги.
– Но как ты мог появиться на публичном представлении в одной рубашке с короткими рукавами? – Возмущалась Марта.
– А почему нет? – развел руками Ласкер. – Жаркий день. Потом я смог бы одолжить у кого-нибудь пиджак. Это же не отразится на качестве партий, сыгранных в сеансе.
Что поделаешь?! Он всегда умеет найти логичное объяснение и оправдает свой самый нелепый поступок…
Ласкер медленно шагал от доски к доске внутри огромного прямоугольника столов. Одна доска, вторая, белые и черные квадраты, ладьи, слоны, пешки… Вот он пожертвовал ферзя – противник отпрянул назад в изумлении. «Еще одна партия кончена, – отметил про себя Ласкер. – Жертва неизбежно ведет к мату». Он шагнул к следующей партия, здесь его король был в опасном положении. «Нужно разменять ферзей», – решил сеансер и стал искать способа это сделать. Но не нашел и сделал безразличный ход ладьей. «Противник сам найдет возможность ошибиться», – решил Ласкер и отошел в сторону. Вот он уже склонился над третьей доской. Секундное размышление, взмах руки – и ход сделан. Теперь следующая партия. Шах, размен ладей, еще один шах. Дальше, дальше. Шахматные доски, бело-черные квадраты. Сорок досок! Бесконечное множество ладей, слонов, пешек…
Эммануил Ласкер. Сеанс одновременной игры.
«Где еще увидишь такое зрелище, как сеанс одновременной игры в шахматы?» – рассуждал на ходу Ласкер. Он давно уже привык, автоматически делая ходы на досках, размышлять в то же время совсем о ином. Разве в других областях человеческой деятельности виртуозам не случается поступать так же? Бывает, что и пианист думает о своих житейских заботах, исполняя труднейшие сонаты. – Сеанс – это цирковой номер: один сражается против сорока человек. Смешно представить себе, например, борца или боксера – пусть гиганта, – отражающего нападение сразу сорока противников. Игра гроссмейстера в сеансе ошеломляет человека неискушенного. Он останавливается изумленный, не понимая, как может человек делать подобное».
«К сожалению, – продолжал рассуждать сеансер, только что забрав черного слона, неосторожно подставленного под бой одним из противников, – люди забыли, какого труда это выступление требует от гроссмейстера. Сколько нервной нагрузки, чисто физических сил. Сорок досок, расстояние между ними – метр, партия длится примерно пятьдесят ходов. Значит, получается, – быстро подсчитал Ласкер, – два километра медленной ходьбы. Пятьдесят кругов, не говоря уже о нагрузке на мозг, две тысячи раз нужно нагнуться к доскам, столько же сделать взмахов рукой и передвинуть фигуры».
Ласкер тут же вспомнил: москвич Николай Рюмин, больной туберкулезом, жаловался ему, что труднее всего для него делать именно эти две тысячи движений руки!
Сделав еще два круга, Ласкер в середине третьего вдруг в изнеможении остановился около одной из досок. Опять! Слишком часты стали в последнее время эти приступы. Язык немел, терял чувствительность и будто разбухал до невероятных размеров, заполняя весь рот. Перед глазами все кружилось с каждой минутой сильнее и сильнее. В бесконечных комбинациях повторялись белые и черные квадраты, белые и черные фигурки, белые и черные лица. «Откуда могут быть черные лица?» – на миг подумал Ласкер, но тут же сообразил: он же в Америке, в сеансе играют два негра.
«Только не подавай вида! – сам себе приказал Ласкер. – Стой над доской, будто ищешь лучший ход. Ты ведь имеешь право думать, сколько хочешь. А то дойдет до Марты, переполошится, поведет к доктору. А главное, запретит давать сеансы. Чем тогда будем жить?» Через минуту ему стало немного легче. Сделав ход на доске, он пошел к столику в центре зала, сел на стул. После двухчасового хождения от доски к доске было приятно посидеть, в ногах разлилась истома от долгожданного отдыха. Ласкер выпил стакан холодного лимонада, предупредительно поставленного на столик организаторами сеанса. Из кармана пиджака, висевшего на спинке стула, вынул носовой платок и вытер потное лицо. «Зря расстраивалась Марта, – мелькнула мысль. – Говорил, пиджак не нужен. Еще бы: в такую жару – и в пиджаке!»
Головокружение вскоре уменьшилось, и Ласкер смог рассмотреть ряды своих противников. Сорок бостонцев склонились, над досками, некоторые из них записывали ходы на специальных бланках. На столиках стояло много бутылок, стаканов, бумажных сосудиков с мороженым. Продавцы прохладительных напитков вели сегодня успешную торговлю! За спинами играющих разместились зрители, они же добровольные консультанты. Лениво обсуждали бостонцы достоинства или пороки того или иного хода. Жарко, не до шахмат. Нужно быть поистине энтузиастом, чтобы играть в такую погоду! А с другой стороны, когда еще представится случай сыграть с самим Эммануилом Ласкером?
Ласкер поднялся со стула и пошел к доскам. После отдыха ноги передвигались с трудом. «Стар стал, – сокрушенно покачал головой шахматный ветеран, – трудно теперь давать сеансы. Эта работа вообще каторжная, сам всегда предупреждал коллег: не увлекайтесь сеансами! Они резко отражаются на здоровье, снижают силу игры мастера. И вот в конце жизни нарушаешь собственные заветы. Но что делать, иначе умрешь с голода! Как нелепо получилось с этим отъездом из Москвы, как хорошо там устроились! Интересная была жизнь, работа. И не только в области шахмат, уже успел тогда завоевать авторитет среди математиков. Какую книжку выпустил, высоко оценили ее московские профессора. В Москве не пришлось бы теперь бегать по сеансам!..
А Марта зря переживает, думает, что сама разрушила собственное счастье, – подумал Ласкер, вновь автоматически делая ходы на досках. – Считает, что ее болезнь задержала наш возврат в Москву». Нет, если быть справедливым, не только одно это. Вскоре после их приезда в Нью-Йорк, из Москвы стали поступать ошеломляющие сообщения. «Нарком Крыленко снят с работы, – гласили телеграммы агентств. – Он слишком много играл в шахматы и занимался альпинизмом». Через несколько дней еще одна новость: Крыленко арестован, он – враг народа. Ничего не понять! Сподвижник Ленина в революции – и враг. Мало что объяснила и речь прокурора Вышинского: «Николай Крыленко искажал высказывания В. И. Ленина о советском суде». Что же, за это арестовывать?!
Как было возвращаться? Именно Крыленко связал Ласкера с математиками, это он руководил шахматной жизнью страны, помогал мастерам. Что говорить: многое из того, что было сделано для Ласкера в России, сделал Крыленко. Как же было ехать? Арестованы и другие шахматные руководители – Гольц, Сулковский. А сколько еще?
Ласкер сделал еще один круг сеанса, еще один. Он устал, ноги слабели, голова становилась тяжелой, соображала плохо. Утомленный, он начал допускать грубые ошибки: одному даже проиграл целую фигуру. «Держись! – подбадривал сам себя Ласкер. – Такое уже сейчас время настало, всем теперь плохо». Пала Франция, Гитлер захватил почти всю Европу. Шахматисты разбросаны по всему свету, многие погибли. Но шахматы живут! Где-то он читал: даже на фронте в перерыве между боями играют фигурками, слепленными из хлеба.
Разбросала война и гроссмейстеров. Капабланка здесь, в Нью-Йорке, коммерческий советник кубинского атташе, вспоминал на ходу Ласкер. Тартаковер в Англии, в войсках Сопротивления. Англичанам трудно произносить его имя, и его стали именовать: лейтенант Картьер. Мечется по свету Алехин, то он служил во французской армии, теперь играет в шахматы у немцев. Какую странную статью показывали недавно друзья. Подписано «А. Алехин». Ругает Стейница, Ласкера, Файна. «Нет, не верю, что-то здесь не то! Это не алехинский стиль письма, слишком смешно и глупо! Наверное, проделки фашистов, мне-то лучше всех известно, как они поступают. Недавно выпустили календарь «Раннефорт» – в списке известных шахматистов нет Эммануила Ласкера!