Главный редактор журнала Europe Echecs Жорж Бертола приводит иную версию драмсобытий. В одной из своих статей5 он рассказал о партии Алехина против шахматиста из Вены Артура Кауфмана (по свидетельству Леонарда Скиннера и Роберта Верхувена, которое приводит Бертола, партия была сыграна в июне 1919 года, что несколько дискредитирует предыдущую версию). Итак, по данным Бертолы, в 1921 году в Revue Suisse d’Echecs появилась расшифровка той самой партии якобы с комментариями самого Алехина для журнала. 30-й ход: «В этот момент объявился матрос, который захотел поговорить со мной. Я все же играл». 33-й ход: «Матроса сопровождал комиссар, который арестовал меня. И после полуторачасового бесплодного обыска конфисковал все ценные вещи, после чего меня бросили в тюрьму. Я слышал стрельбу, многие сокамерники умерли. Меня внезапно отпустили без каких-либо объяснений – как и тогда, когда арестовывали». После освобождения Алехина, пока Кауфман еще находился под арестом в Одессе, их партия якобы была окончена.
24 октября 1919 года сам Кауфман так описывал свое пребывание в Одессе: «Я вернулся в Вену примерно два месяца назад. В России пережил много приключений, но ничего особенно приятного. Я был в опасности, точнее, мы были в опасности – я и моя сестра. Нам чудом удалось спастись. Мы смогли вернуться домой по пути Одесса – Константинополь – Триест. <…> Я знаю о большевизме гораздо больше, чем многие из тех, кто легкомысленно играет с огнем в нашей стране»6.
Но вернемся к хронологии, согласно которой Алехин все-таки был арестован в апреле. Его наскоро вписали в один из расстрельных списков, не сильно вникая в ответы на вопросы. Массовыми расстрелами в Одессе занимался Комендантский взвод ЧК, по-народному – «отряд палачей». Схему быстро обкатали. Ночью во дворе исполнители заводили мотор машины, чтобы не сеять панику среди населения и глушить звуки выстрелов. Затем арестантов заставляли снимать всю одежду и убивали. Подобное могло случиться с Алехиным и едва не произошло, но судьба имела на него свои виды.
Коллега Алехина Федор Богатырчук рассказал в мемуарах «Мой жизненный путь к Власову и Пражскому манифесту»7, как именно был спасен будущий чемпион мира: «Вильнер (одесский мастер Яков Вильнер. – С. К.) сказал мне, что, будучи на работе в Одесском военном трибунале, он узнал о приговоре буквально за несколько часов до того, как он должен был быть приведен в исполнение, и немедленно послал телеграмму тогдашнему председателю украинского Совнаркома Раковскому с просьбой спасти Алехина. К счастью, Раковский слышал о шахматном гении Алехина: он немедленно связался по прямому проводу с одесской ЧК. Из дальнейшего достоверно известно только одно: Алехин в ту же ночь был освобожден и направлен в распоряжение товарища Раковского. Возможно, что Алехин ни о приговоре, ни о последующих перипетиях даже и не знал, ибо пролетарская Немезида просто стреляла в затылки осужденных, не заботясь о предварительном оглашении приговора».
Расстрельные списки действительно проходили в Одессе через делопроизводителя юридического отдела Революционного трибунала Якова Вильнера. Высоколобый брюнет, которому на тот момент было всего 19 лет, уже выигрывал чемпионат Одессы по шахматам. Он каким-то чудом заметил в злополучном перечне всемирно известную шахматную фамилию. Вильнер был лично знаком с Алехиным, а брат арестанта Алексей писал в «Шахматном вестнике» о многообещающем одессите. Пусть журнал и перестал издаваться, Вильнер добра не забывал. Он отлично понимал, что Алехин – выдающийся мастер, который в будущем может принести стране немало пользы – да что там стране, всему шахматному миру! И передал информацию Раковскому.
Нет сомнений, что у покровителя Алехина имелись все рычаги, чтобы освободить шахматиста. Все-таки Раковский был одним из первых, кто устанавливал в Одессе советскую власть – в качестве председателя местной Всесоюзной чрезвычайной комиссии (ВЧК), хотя и вынужден был покинуть город, когда его заняли австро-германские оккупанты. Кроме того, Раковский неоднократно сотрудничал с самыми видными большевиками того времени, включая Иосифа Сталина.
По иронии судьбы, самого Раковского спустя годы уже никто не спас: его казнили в 1941 году в лесу Орловской области – он попал в сталинские расстрельные списки…
Богатырчук также утверждал, что встречался с Алехиным вскоре после его возвращения из Одессы в Москву, и тот якобы показал ему билет члена Российской коммунистической партии большевиков (РКП(б)). Однако украинский шахматный историк Сергей Ткаченко в книге «Спаситель Алехина» опроверг утверждение Богатырчука о партбилете. Ткаченко изучил в Государственном архиве Одесской области списки членов партии и кандидатов на вступление за нужный период – и фамилии шахматиста не обнаружил (позже сам Алехин заявил, что стал кандидатом в РКП(б) в августе 1920 года).
Кроме того, Богатырчук сообщил о месте работы шахматиста в Одессе – комиссия по изъятию ценностей у буржуазии. Сам Алехин утверждал, что работал в Инотделе Одесского Губисполкома. «Не веря во внезапное перевоплощение Алехина, каюсь, я и тогда и позже осуждал Алехина за его переход на сторону своих злейших врагов», – писал Богатырчук.
Есть и другие версии удивительного спасения Алехина «в последний момент», причем некоторые из них весьма фантасмагоричны и больше похожи на сюжет какого-нибудь легкомысленного романа. Например, будто бы в камеру к арестованному шахматисту, ожидавшему своей расстрельной участи, внезапно заглянул хрестоматийный «красный вождь» в кепке со вшитой в нее красной звездой, с пробивавшейся из-под головного убора могучей черной шевелюрой, близко посаженными, внимательными глазами, припрятанными за толстыми стеклами очков, крупным носом по центру густых широких усов и с жиденькой бороденкой. Они сели друг против друга, расставили фигуры на доске, сыграли партию, а потом человек вышел из камеры, оставив Алехина в тяжких раздумьях, почему это один из самых главных большевиков и архитекторов революции почтил его своим присутствием. Лев Троцкий, соавтор красного террора, в тот визит обнаружил в себе человеческое. Он оказался очарован шахматами Алехина в достаточной степени, чтобы тотчас после личного знакомства отдать приказ об освобождении, даровав шахматисту жизнь.
Эта сказка имела бы право на существование, если бы не одно «но»: Лев Давыдович в то время в Одессе не появлялся, поэтому спасительная встреча никак не могла состояться. Еще удивительнее, что Алехин эту версию не особо опровергал, возможно, считая ее слишком красивой и легендарной, чтобы противоречить ей – или же она виделась ему настолько нелепой, что в опровержении попросту не было нужды.
Другие «теории» выглядят не столь кинематографично, но и доверия им немного. Например, трудно себе представить, будто бы вопрос жизни и смерти любого арестанта в Одессе решали несколько человек, которые должны были единогласно голосовать за казнь. И вот якобы один из них вдруг воспротивился расстрелу Алехина, узнав его масштабную шахматную личность. Будучи молниеносным карательным органом, чрезвычайка навряд ли могла позволить себе столь сложную схему ликвидаций «советского врага» – внутренний разлад был ей совсем не на руку. Еще по одному альтернативному сценарию, Алехин прибыл в Одессу по высокому разрешению члена Всеукраинского ревкома Дмитрия Мануильского, и шахматист будто бы использовал его ликвидную фамилию в качестве защиты во время допроса. Чекисты проверили слова Алехина и с радостью распахнули дверь его тюремной камеры.
Но можно (и нужно) обратиться к первоисточнику. Вот как в интервью «Новой заре» Алехин лично живописал события тех судьбоносных для себя дней: «В бытность мою в Одессе я был арестован большевиками и заключен в подвалы чеки. Большевики нашли у меня какую-то иностранную переписку, и это было достаточным поводом для предъявления мне обвинения в шпионаже в пользу Антанты. В отношении меня пришло предписание из Москвы расстрелять только в том случае, если будут обнаружены серьезные и действительные улики. Таковых в конце концов не оказалось, и я был выпущен на свободу»8. Еще он упомянул, что вместе с ним в подвале сидел военный министр Украинской державы при гетмане Скоропадском. Его, в отличие от Алехина, расстреляли – в гараже здания ЧК на Екатерининской площади[8].
Самое страшное, что может произойти с человеком, – потеря надежды. Алехин начал куда больше терять, чем приобретать, в 1914 году в Мангейме. Лишения с тех пор преследовали его, а с ними таяла и надежда. Шахматы отошли на вторые роли, встал вопрос выживания, и кульминацией нежеланной борьбы стала камера, где Алехин наверняка думал о смерти, о ее неотвратимости. Возможно, момент, когда за ним пришли, чтобы освободить, а не отвести в «расстрельный подвал», стал точкой нового взлета, проблеском надежды, осознанием, что еще не все потеряно и нужно чуть-чуть подождать, перетерпеть, приложить усилия, прежде чем все как-нибудь само наладится.
Но если жизнь все время чинит препятствия, не дает развиваться так, как хочется, то внутри вполне могут возникнуть протестные движения, когда приходится мимикрировать, притворяться тем, кем ты на самом деле не являешься, лишь бы вырваться из плена обстоятельств, превратиться в простую, прямую и понятную стрелу, которая летит в цель, в самое «яблочко», и ничто не может прервать этот полет. А цель Алехин поставил перед собой четкую – стать чемпионом мира по шахматам. Но для этого он нуждался в свободе, поиском которой и начал заниматься, когда вырвался из лап чекистов.
Выходя из камеры смертников, Алехин отлично понимал, что ему придется служить теперь новой власти. Шахматист знал, что отказ от работы на большевиков может стать самоубийством. Злые языки приписывали ему последующее участие в расправах – якобы это и послужило причиной его поспешной поездки в Москву, когда советская власть в Одессе вновь зашаталась ввиду подхода белой армии. Мол, узнав, что он успел натворить для красных после освобождения, его поставили бы к стенке уже белые.