ого уровня, поскольку многих топов в стране просто-напросто не было. Годных шахматистов искали буквально по всей стране, отправляя в Москву из разных регионов. Начальники территориальных округов, получив необычный приказ, исполняли его как могли. В итоге для основного турнира набрали 16 участников, среди которых оказалось только пять мастеров. В побочном турнире участвовал брат Алехина Алексей, но в призеры не попал.
Когда 4 октября чемпионат стартовал, остро встал уже не кадровый, а «продуктовый» вопрос – кормить участников, проживавших в казармах, оказалось буквально нечем. Ильин-Женевский жаловался, что Николай Греков не пылал желанием решить проблему с харчами, а Алехин банально не хотел погрязать в организационных вопросах. Только Григорьев и помогал, хотя сам участвовал в турнире.
Всевобуч был военной организацией, поэтому шахматистов кормили армейскими пайками. Найти что-нибудь вкусненькое было сродни ратному подвигу. «Помню, нам удалось раздобыть несколько кругов сыру, который являлся в то время большим лакомством», – вспоминал Ильин-Женевский. Но даже сыр не выручил – участники соревнований устроили забастовку, не в силах противостоять позывам желудков, и без того ослабленных всеобщим голодом. Они выдвинули требования, не забыв упомянуть пресловутое лакомство: «Немедленная выдача оставшегося сыра на руки участникам». Попросили также хлеба и папирос. Ну и денег, разумеется, – 15 000 девальвированных рублей авансом. В итоге проднорму «расширили»: в нее вошли овощной суп, хлеб и селедка; а чтобы мозг не выключался во время партий, игрокам раздавали подслащенный чай и сыр.
Алехин концентрировался на шахматах, а потому одержал победу, по очкам – вполне себе уверенную. Однако участники вспоминали, что игра первого советского чемпиона не была так уж идеальна. Во всяком случае, в ней отсутствовал фундаментальный план: она больше строилась на вычислении слабых мест противника, и если таковые имелись, гроссмейстер наваливался на «рану» всеми армадами «болезнетворных бактерий» до тех пор, пока не провоцировал «сепсис» и «смерть» вражеского короля. Но иной раз балансировал на краю пропасти, как в партии с Бенджамином Блюменфельдом, восьмым шахматистом по итогам первенства. Петр Романовский позже вспоминал, как Алехин в антракте партии против Блюменфельда рекомендовал поставить на него, поскольку, анализируя расстановку всю ночь, «не увидел контригры»4. Но доигрывание сразу пошло нервяком: Алехин в цейтноте предложил ничью, соперник ее принял, а когда дым войны рассеялся, Александр Александрович невозмутимо сообщил, что Блюменфельд упустил скорый мат – в три хода. Так что у Алехина еще были резервы для роста: его игра отличалась лабильностью, могла давать шансы соперникам… Другое дело, что этим на чемпионате РСФСР мало кто воспользовался – возможно, пытливый взгляд серых глаз и громкий титул гроссмейстера подрывали уверенность соперников Алехина.
Сам Романовский сыграл с триумфатором вничью. И наверняка вспомнил партию 1909 года на Всероссийском турнире любителей, где одержал победу над восходившей звездой шахмат. В этот раз виктория принесла бы Романовскому первое место, но не сложилось. Петр лишь на очко отстал от чемпиона, который не проиграл ни одной партии. Но вряд ли второй призер сильно расстроился, помня, как Алехин пожертвовал гонорарные рубли студенту политехнического института, который находился в немецком плену… К тому же он получил титул маэстро, а в будущем дважды выиграл чемпионат СССР. Вот только Алехина в стране уже не было, а значит, побеждать сам Бог велел.
«Процедура награждения победителей состояла как бы из двух частей, – писал о тех событиях Юрий Шабуров. – Вначале в присутствии всех участников соревнования Александру Алехину был вручен почетный приз от устроителей олимпиады – китайские шахматы из слоновой кости на шарах. А затем все призеры в порядке занятых мест приглашались в отдельную комнату, где находились художественные серебряные предметы. Они были получены организаторами турнира в ломбарде из конфискованных ценностей, принадлежавших уехавшим за границу эмигрантам. Каждый призер сам выбирал понравившийся ему предмет»5.
Внешне у Алехина все складывалось благополучно: он трудился в Центррозыске и Коминтерне, был кандидатом в члены Российской коммунистической партии большевиков, занимался популяризацией шахмат. Однако демоны прошлого начали влиять на его положение: карательные органы все зорче присматривались к противоречивому гражданину РСФСР. В воздухе витало грозное и пугающее слово «контра». Даже человек, имевший безупречное «пролетарское» прошлое, рисковал потерей всех привилегий – а то и жизнью – за один ложный доноc.
В ноябре Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией завела на Алехина дело.
Глава 11. Ход женой
Документы Центрального архива КГБ помогли Юрию Шабурову выяснить, почему чемпион РСФСР вновь оказался под прицелом карательной системы. Оказалось, что обеленное имя шахматиста подпортила анонимная телеграмма. Не назвавший себя человек утверждал, что бывший председатель ГЧК Одессы сообщал о получении Алехиным от Деникинской контрразведки 100 000 рублей. С его слов, доказательством стала «подлинная расписка» шахматиста в получении этой суммы, о чем было известно «товарищу Лацису[9] и товарищу Тарасову».
По иронии судьбы, за следователем Центррозыска установили слежку, поскольку игнорировать телеграмму со столь серьезными обвинениями ВЧК, разумеется, не могла. Но и без должной подготовки бросать в черный воронок человека, который как-никак оказался полезен стране и заработал себе некоторую положительную репутацию, было неблагоразумно. Дело приняли в производство, текущему председателю ГЧК Одессы отправили запрос с требованием «срочно представить доказательства». Каких-либо вразумительных ответов получено не было.
Алехин, прекрасно зная о методах сыска, наверняка почувствовал, что за ним установлена «наружка», и всерьез задумался, что ему теперь делать. В итоге в один «прекрасный» день его вызвали на допрос, подтвердив то, о чем он и без того догадывался, – за него крепко взялись. В протоколе допроса он указал некоторые сведения о произошедших с ним событиях. В Одессе до прихода в портовый город советской власти он находился с ведома «товарища Мануильского», жил «на шахматные сеансы, шахматную игру в кафе Робина, закладывал кое-какие свои вещи и прочее, нигде не работал». Когда Одесса снова стала красной, с апреля по июль Алехин работал в Инотделе Одесского Губисполкома, а в августе уже вернулся в Москву. Естественно, ему задали вопрос, получал ли он в течение 1919 года «какие-либо суммы денег». Алехин ответил на него отрицательно. Не подтвердил он и знакомство с Лацисом и Тарасовым. У ВЧК не нашлось прямых доказательств виновности Алехина, поэтому дело законсервировали.
Однако в полной безопасности Алехин мог ощущать себя только за границей – как и многие другие. Оказалось, что покинуть страну вполне возможно. Как выдающийся шахматист, он спланировал и осуществил маневр, даровавший ему свободу. А помогла ему с осуществлением «плана побега» швейцарская журналистка, социалистка и суфражистка Анна-Лиза Рюэгг.
Будущая супруга Алехина родилась в 1879 году в провинциальном швейцарском городе Устер в семье рабочего и швеи. Когда ей было 14 лет, умер отец девочки Генрих Дрехер, после чего она вынуждена была устроиться на завод и искать подработку. Однако через два года ей захотелось перемен, и она стала работать то официанткой, то горничной, ездить по кантонам Швейцарии в поисках достойного рабочего места. Вскоре отправилась в Европу, где нахваталась разных передовых идей, которые постепенно сформировали ее мировоззрение. В 1910 году, работая в клубе Baur au Lac в Цюрихе, она зачитывалась газетой «Народное право», где пропагандировались идеи социал-демократии. Когда Рюэгг попыталась реализовать их в клубе – то есть фактически улучшить условия труда, – ее уволили. Тогда она систематизировала все свои знания, чтобы написать бестселлер. В 1913 году вышла самая известная книга ее авторства – «Переживания дочери-служанки». В Европе к тому времени стали популярными биографии простых рабочих, которые аккумулировали на печатных страницах свой негативный опыт.
В профсоюзном издании Берна Gewerkschaftliche Rundschau für die Schweiz (1913 год, декабрь) вышла рецензия на дебютную работу Рюэгг. В ней было сказано, что автор простым и доступным языком пролетария вскрыла проблемы работниц гостиничного и ресторанного бизнеса. В то время в Швейцарии представители буржуазии относились к таким работницам как к людям низшего сорта, создавая невыносимые условия труда, даже более удручающие, чем у заводских тружеников. Отмечалось, что заработок официанток и горничных состоял в основном из чаевых – то есть, благосостояние женщин-пролетариев зависело от доброй воли клиентов, тогда как фиксированную зарплату получали далеко не все. Одновременно от работниц требовали подобающего внешнего вида, о чем приходилось беспокоиться им самим: они регулярно стирали и гладили свою форму, которую тоже приобретали за свой счет. Иногда работодатель не обеспечивал сотрудниц самыми необходимыми вещами, и тогда они покупали их на свои деньги (например, матерчатые салфетки, которые затем стирали, чтобы использовать многократно). Еще они часто склеивали разбитую посуду или заменяли ее на новую, тоже тратя на это свои личные средства. Спать приходилось в погребках, зачастую в антисанитарных условиях. В качестве питания нередко им предлагались объедки, оставленные гостями. Рабочий день не нормировали: приходилось трудиться иногда и по 18 часов, выполнять дополнительные поручения – убираться в хозяйственных помещениях и так далее. В отпуск отправляли крайне неохотно, с выходными тоже возникали проблемы. Увольняли работниц очень просто: достаточно было получить одну жалобу от клиента, причем время на поиск новой работы давали минимальное – день-два. Возникали и вопросы морали.