Часть II. Падение в небеса
Глава 15. Русский эмигрант
Выполнив свой долг по «спасению Александра Алехина», Анна-Лиза Рюэгг оказалась шахматисту больше не нужна – как и он ей. Дороги супругов в Европе разошлись, мезальянс стал слишком велик. Эмансипированная швейцарка, которая стремилась находиться у всех на виду и при этом говорить яркими лозунгами, не приспособилась к кочевому образу жизни политически инертного (в сравнении с ней) Алехина. Он много путешествовал по Европе с турнира на турнир, где к нему примагничивалось внимание общественности как к игроку исключительного таланта. Рюэгг всего этого шахматного ажиотажа понять не могла; куда больше ее волновало угнетение непривилегированных слоев общества, а вовсе не судьбы бездушных фигур на доске. Ее партнер жил шахматами сутки напролет, но они интересовали Рюэгг ровно столько же, сколько самого Алехина – проблемы прачек в швейцарских гостиницах, о которых так пеклась его сердобольная супруга. Роль примерной домохозяйки, выполнявшей все капризы шахматного гения, Рюэгг тоже оказалась не по плечу. В итоге вместе с ребенком она сепарировалась от Алехина в родной Швейцарии, в городе Винтетур, а в 1926 году супруги оформили развод.
Само собой, престарелая по тем временам Рюэгг не могла быть довольна исходом отношений с Алехиным, пусть он и помогал бывшей супруге и сыну после расставания. В РСФСР, где социал-демократку вроде так тепло приняли, она тоже порядком разочаровалась. Еще в 1918 году Анна-Лиза писала у себя в книге «Путешествия во время мировой войны», что будущее – за мировым пролетариатом, который обязательно должен пробудиться. Однако поездка в государство, где пролетариат признали господствующим классом (по крайней мере формально), заставила ее снять розовые очки и произвести переоценку ценностей.
Почти сразу после возвращения домой Рюэгг выступила перед жителями Швейцарии с трибуны, рассказав им о своих впечатлениях от поездки – всем было интересно узнать из первых рук, чем жила страна, где всего за несколько лет произошло столько драматических событий. По сообщению New York Times, Рюэгг поведала на той встрече, будто граждане РСФСР в ответ на вопрос, считают ли они себя коммунистами, отвечали неожиданно: «Нет, ведь мы – уважаемые люди»1. А разве могло у нее сохраниться доверие к «стране победившего социализма», если сами ее жители так пренебрежительно отзывались о новом строе и его перспективах? Кроме того, Рюэгг заявила, что не встретила за время поездки ни одного здорового ребенка. При этом воровство, по словам швейцарки, стало в РСФСР «жизненной необходимостью». «Воруют даже продукты питания в детских домах, – возмущалась она. – Все благотворительные организации, которые занимаются спасением детей или облегчением их страданий, должны быть осторожны: нельзя позволять коммунистам раздавать еду. Люди, имеющие достаточно денег, живут там в отелях и позволяют себе есть масло и другую питательную пищу, тогда как фабричные рабочие получают полфунта неудобоваримого хлеба и строго нормированные порции питья ежедневно».
В этих словах можно уловить намек на комфортное проживание самой Рюэгг вместе с Алехиным в дорогом московском отеле и достаточно неплохие «продуктовые условия», которые им обеспечивали. При этом швейцарке достаточно было выглянуть в окно, чтобы увидеть несчастных оборванцев, которые толпами слонялись по столице нового государства в поисках дров и еды.
Неизвестно, насколько точно переданы слова Рюэгг журналистом американской газеты. Статья кажется несколько ангажированной: слишком карикатурно высказывалась швейцарка о том, что увидела в РСФСР, – тем более что наверняка каждый ее визит в советские учреждения был строго регламентирован. Вряд ли ей специально показывали, насколько все плохо. Наоборот, ей должны были демонстрировать, как быстро поднимается с колен страна, вдохновленная социалистическими преобразованиями. Истину же она понимала, лишь когда самолично убеждалась, насколько на самом деле пал уровень жизни в обновленном государстве.
Разлад с Алехиным не привел к тому, что ее собственный ребенок тоже начал голодать, пускай швейцарка и не уделяла должного времени воспитанию мальчика, предпочитая заниматься общественными делами. Алехин иногда виделся с сыном. Сохранилась фотография, на которой шахматист в светлом пиджаке и полосатом галстуке держит на руках жизнерадостного мальчонку в рубахе. Будущий чемпион мира на снимке горд и счастлив – во всяком случае, кажется, что на его лице проступили теплые отцовские чувства. На фотографии они с сыном очень похожи, хотя у ребенка уже отросла густая шевелюра, при этом волосы Алехина-старшего слегка поредели.
Александр Александрович поддерживал семью, из которой ушел. По совету шахматиста Рюэгг поехала в Нью-Йорк, где могла дать ребенку хорошее образование, но не справилась с этой задачей. Там швейцарку арестовали за слишком рьяную защиту своих политических убеждений и зимой 1926 года выслали обратно в Европу. Когда сыну Алехина Александру исполнилось 13 лет, Анна-Лиза умерла… Да, будущий чемпион мира тогда не принял подростка в свой дом, но и не бросил на произвол судьбы – помог сыну устроиться в школу-интернат2. По наводке Алехина мальчика уже опекал видный швейцарский математик и шахматист Эрвин Фёльми, при этом биологический отец отправлял сыну денежные переводы. В будущем отпрыск Алехина стал известным в Швейцарии гандбольным рефери, а также освоил профессию инженера.
«Меня многие спрашивают, играю ли я в шахматы? Да, конечно, но только на домашнем уровне. Отец мой, безусловно, великий человек, но дети выдающихся людей никогда не достигают таких же высот. Шахматы отняли у меня отца, но я горд тем, что мой отец гений», – рассказывал Алехин-младший в разговоре с Юрием Шабуровым.
Хотя шахматист расстался с Рюэгг из-за диаметрально разнившихся взглядов на жизнь, его отношение к происходившему в России тоже оставляло желать лучшего. Если негативное мнение Рюэгг о стране Советов несколько удивляло, то Алехин уж точно не должен был питать светлых чувств к советскому режиму. К тому же бывший французский консул в Киеве Даниил Балаховский, эвакуированный в 1918 году в Париж, помог Алехину с визой, но при этом поставил перед шахматистом условие – не заниматься в столице Франции коммунистической пропагандой3. Опасения Балаховского имели под собой почву: все-таки Алехин становился кандидатом в члены РКП(б), работал в Коминтерне, был сотрудником Центррозыска. Формально – трудился во благо РСФСР. В то же время Алехин прекрасно помнил, что у чекистов имелась на него «зацепка», которая рушила все достижения человека, «верного идеям социализма». Вот почему шахматист оказался в двойственном положении. Рассчитывать на возвращение домой можно было только в том случае, если бы появились серьезные гарантии безопасности – или смена режима, или пожар в архивах ВЧК. Конъюнктурщиком Алехин стал в силу обстоятельств: ему приходилось соблюдать правила игры, как и многим другим в лихолетье.
В той патовой ситуации для Александра Александровича главным оставалось одно: спокойно играть в шахматы – так, чтобы никто не мешал. Поэтому Алехин не стал бы заниматься в Париже «коммунистической пропагандой» и без строгих предписаний Балаховского. К тому же он оказался в стране, где с «красными» взглядами на жизнь рисковал остаться в тотальной изоляции: Франция еще во время его одесских мытарств противостояла большевикам. Премьер-министр республики Жорж Клемансо осенью 1918 года в рамках интервенции приказал высадить войска на Украине, чтобы «изолировать и затем уничтожить русский большевизм», даже несмотря на скептицизм армейских чинов (Ленин предал Антанту, и Францию в частности, заключив Брестский мир, и республика не могла ему этого простить). Французы сопротивлялись большевикам несколько месяцев, затем постепенно сдали украинские позиции, поскольку солдаты не совсем понимали, за что проливают кровь. Но политическую борьбу Франция не прекратила. Она денежно, вооружением и специалистами помогала Польше Юзефа Пилсудского и барону Петру Врангелю – те покусывали Красную Армию, но раны оказались для большевиков не смертельными. Министр иностранных дел Врангеля Петр Струве, приговоренный в РСФСР к смертной казни, ездил в Париж на переговоры, стараясь продлить жизнь остаткам белых сил, которые уже находились на грани фиаско. Он смог уговорить Францию официально признать правительство Врангеля. Это поспособствовало жизнеспособности белой эмиграции: французы помогли остаткам армии Врангеля и мирному населению, не желавшему подчиняться большевикам, эвакуироваться из России (например, отплывавшие из Крыма корабли прикрывал французский крейсер «Вальдек-Руссо»). Позже Струве познакомился с Александром Алехиным в Париже и начал восхищаться его шахматными победами, наверняка в личных беседах укрепляя «контрреволюционные настроения» шахматиста. Струве имел политический вес во Франции, где оказывал большое влияние на примкнувшего к правым бывшего социалиста Александра Мильерана, который стал сначала премьер-министром республики, а когда президент Поль Дешанель заставил усомниться в своей вменяемости, выпав в пижаме из поезда, занял его президентское кресло. Мильеран делал все, чтобы расправиться с большевиками, и подговаривал к этому британцев, но попытки осуществить возмездие чужими руками потерпели крах.
При Мильеране Франция переполнилась эмигрантами из павшей Российской империи, которые вносили свой вклад в рост антибольшевистских настроений внутри республики. Страну периодами потряхивало из-за антивоенных движений, многие рабочие бастовали, отчего заводы не справлялись с нагрузками на промышленность. Правительство принимало меры, направленные против профсоюзного и рабочего движения. Да, в республике появилась Французская коммунистическая партия, однако местные социалисты в конце концов раскололись (некоторые из них не видели необходимости вступления в Коминтерн).