Пожав хорошо сложенными плечами, Маршалл выдвигает слона. Алехин закуривает еще одну сигарету и спокойно усаживается, чтобы изучить возможную защиту против этого “церковного” вторжения (англ. bishop – не только «слон», но и «епископ». – С. К.). Его ноги отплясывают еще более активную джигу под столом. Он похож на довольно симпатичную марионетку, которая танцует на конце веревки.
Проводит рукой по лицу, закрывает глаза. У него строгие глаза, которые холодно смотрят сквозь стекла очков в золотой оправе. Теребит воротник, поправляет галстучный узел. Оглядывает всю комнату целиком, кроме шахматной доски. Затем решает разменяться слонами. Бой начинается сызнова.
Зачем все это вообще нужно? Денежные призы, слава и контракты! Ибо, похоже, существуют так называемые выставочные шахматы, которые посещает приличное число зрителей.
Откуда берутся призовые? От энтузиастов вроде Джорджа Рузвельта, Феликса Кана, Лессинга Розенвальда – и многих других, включая Эдварда Ласкера и Альберта Халлгартена[13].
Губернатор Смит вручит призы на банкете, где шахматисты соберутся за “столом мира”. Шахматы – это война в миниатюре, и на поле чести никто не молит о пощаде и не дарует ее. Но в конце турнира игрок, который тренируется на кофе и пирожных, обратит внимание, что на подносе осталось также место и для ратного подвига. Похоже, для шахматных турниров действительно есть какая-то причина».
Хосе Рауль Капабланка набрал в Нью-Йорке 14 очков и заработал как победитель 2000 долларов. Вторым стал Алехин, но с отставанием в 2,5 балла! Микроматч с кубинцем русский эмигрант проиграл (поражение и три ничьи). Еще Капабланка получил приз за самую красивую игру против Рудольфа Шпильмана. В некоторых ничейных партиях Капа мог рассчитывать на победу – настолько велико оказалось его преимущество над остальными. Он словно приехал не на турнир, где ему противостояли сильнейшие соперники, а на курорт, где к маэстро за столик подсаживались любители с пляжа, а потом возвращались на свои шезлонги, понимая, что лучше им загорать, чем играть в шахматы.
Капа подошел к защите титула с невероятным послужным списком: с 1914 года кубинец сыграл 158 партий, матчевых и турнирных, из которых уступил всего в четырех случаях!7 А чтобы отдать титул Алехину, кубинцу надо было проиграть сразу шесть раз… Вернувшись из Нью-Йорка в Гавану как герой (его встречали фейерверками), Капабланка на радостях снялся в рекламе пива (в те времена шахматисты редко участвовали в подобных коммерческих проектах, но для безупречного чемпиона мира сделали исключение, предложив хороший заработок, от которого шахматист не смог отказаться, хоть и был ярым трезвенником). Его также восстановили на дипломатической службе, назначив полномочным министром и чрезвычайным послом по особым поручениям Республики Куба. Он стал главой отдела информации и пропаганды правительства Кубы за рубежом с приличной зарплатой.
Все как будто складывалось в пользу Хосе Рауля. В его интервью проскальзывала уверенность, что грядущий матч с Алехиным станет проходным. «Автор считает, что у него неподходящий для матча темперамент, – писал он в статье для New York Times. – Мы полагаем, что у него нет должного бойцовского духа. Кроме того, он чрезвычайно нервный. Оба эти качества должны сработать против него в долгой и затяжной борьбе с хладнокровным и находчивым соперником»8.
Выходило так, что Александр Александрович вообще ни разу не обыгрывал Капабланку до встречи в Буэнос-Айресе (при пяти поражениях, из них два – в показательных партиях). Вот почему эксперты стали весьма скептически оценивать шансы Алехина, тот же Рудольф Шпильман даже предположил, что претендент уедет из Аргентины с «баранкой» в графе побед… После Нью-Йорка, да еще и в свете неудачной тренировки с «любителем» Максом Эйве звучало вполне резонно.
Глава 20. CHAMPION DU MONDE
Аргентина готовилась встречать чемпиона мира Хосе Рауля Капабланку и претендента на его величие Александра Алехина. Страна пребывала в самом своем расцвете. Она приняла большой поток беженцев в период, когда Европу активно обезлюживала Первая мировая война. В результате очередного «великого переселения народов», вызванного желанием некоторых политиков удовлетворить непомерные территориальные амбиции, города этой крупной латиноамериканской страны переполнились гражданами разных стран, которые научились жить в энергичном ритме танго и еще более стремительной его разновидности – милонги. Грандиозные карнавалы, устраиваемые на широких проспектах, превращали столицу Аргентины, Буэнос-Айрес, в живой организм, полный красок, танцев и музыки.
Кварталы города отстроили в шахматном порядке, на основе гипподамовой системы, когда улицы пересекаются под прямым углом. Архитектурное разностилье (академизм, ар-деко, модерн, неоготика) делало Буэнос-Айрес очаровательным и неповторимым. Туристы с интересом изучали город и увлеченно прогуливались по симпатичным, уютным райончикам, где всегда можно было рассчитывать на приключение. Улицы с невысокими, но нарядными, обладавшими какой-то своей, уникальной харизмой зданиями освежали посадки в виде небольших, ухоженных деревьев, высаженных рядами. В парковых зонах столицы люди попивали в жару лимонад со льдом, желая как следует отдохнуть от работы в приятной, камерной атмосфере вместе с шумными, темпераментными латиноамериканцами – с ними не соскучишься. Особой популярностью у местных жителей и туристов пользовался Ботанический сад, спроектированный французским архитектором и ландшафтным дизайнером Карлосом Тайсом: он облагораживал аргентинскую флору, высаживая редкие растения, которые стали доступны для простых, не искушенных экзотикой посетителей (розовое дерево типуана типу, жакаранда, покрытая сверху донизу удивительными фиолетовыми цветками, не менее красиво цветущая табебуйя).
Встречались в Буэнос-Айресе удивительные постройки, погружавшие в старину, – в основном, белокаменные церквушки, сооруженные еще в прошлых веках. Величественные монументы на главных улицах города также завораживали туристов – например, окруженная газовыми фонарями Майская пирамида на центральной площади или собранный в дружественной Аргентине Италии памятник Христофору Колумбу из легендарного каррарского мрамора.
Словом, к приезду в Буэноc-Айрес Капабланки и Алехина город буквально преобразился, превратившись в по-настоящему крупный, современный и удобный мегаполис: там ходили трамваи, работал метрополитен, а местный автопром щедро выпускал автомобили для такси.
Культурная жизнь здесь приобрела броуновское движение: музеи, театры, синематограф пользовались непреходящей популярностью. Люди бесконечными потоками тянулись на выставки, спектакли, киносеансы, обогащаясь интеллектуально и духовно.
Иногда страну лихорадило: в начале века в Буэнос-Айресе случилось несколько крупных забастовок рабочих, которые привели к массовой гибели людей. Однако шахматистов пригласили в столицу в период относительного благополучия.
Здесь уже царила спортивная эйфория. Англичане завезли в страну футбол. Противостояние «Боки Хуниорс» и «Ривер Плейта» начинало напоминать остросюжетный боевик, популярности которого могли позавидовать и Капабланка с Алехиным. К 1927 году сборная Аргентины по футболу трижды взяла Кубок Америки, а в 1930-м даже вышла в финал первого чемпионата мира (капитан команды Мануэль Феррейра по ходу турнира вернулся домой, чтобы сдать экзамены по праву). На финале в Уругвае десятки тысяч аргентинских фанатов кричали: «Победа или смерть» (увы, это не уберегло «Альбиселесте»[14] от поражения Уругваю – 2:4). Они пронесли с собой на стадион в Монтевидео револьверы и реагировали на перипетии матча выстрелами в воздух – вот такие эмоции вызывал у аргентинцев спорт. Поэтому приезд лучших шахматистов мира был в целом любопытен местным жителям, которые интуитивно поддерживали Капабланку, очень близкого им по темпераменту человека.
В августе 1927 года Александр Александрович вместе с супругой Надин сели в Бордо на пароход Massilia, где претендент на корону мог в спокойной обстановке, рядом с женщиной, выполнявшей любую его прихоть, подумать о краеугольном событии своей жизни. Он только что выиграл турнир в венгерском Кечкемете, опередив Арона Нимцовича на пол-очка, и немного восстановил свое реноме после краха в Нью-Йорке. Слушая умиротворяющий плеск волн о борт корабля, Алехин наверняка подолгу размышлял о предстоящем испытании в Буэнос-Айресе. У каждого человека однажды возникает такая ситуация, когда он находится на пороге значительного достижения и мобилизует все внутренние ресурсы, чтобы подойти к нему в своем наилучшем состоянии. Позже Алехин написал, что во время трансатлантического вояжа мысленно возвращался к игре Капабланки в Нью-Йорке, разбирал его партии на атомы. Он убеждал себя, что кубинца никак нельзя назвать сверхигроком, безгрешным богом, который если и допускает ошибки, то лишь для того, чтобы дать сопернику хотя бы микроскопический шанс – так, потехи ради. С точки зрения Алехина, практически в каждой своей нью-йоркской партии Капабланка проявлял небрежность. Кроме того, претендент на корону счел, что у кубинца отсутствовало критическое мышление. В Нью-Йорке соперники благоговели перед исключительным талантом кубинца, его непогрешимой репутацией и даже в выигрышных позициях скатывались в перестраховку, которая перечеркивала все усилия. Это подобострастие работало против Капабланки, который только подпитывал свое эго, убеждаясь, что он якобы не способен ошибаться за доской (и вообще).
Стоя на палубе гигантского корабля, который, покачиваясь на взбалмошных океанических волнах, приближался к берегам солнечной Аргентины, Алехин мог теперь подумать и о себе, о своем месте в шахматной иерархии, которое вот-вот могло измениться раз и навсегда. Впрочем, не только об этом. По сути, вся его репутация стояла на кону – все то, к чему он стремился долгие годы, ради чего рисковал, от чего отказался, могло исчезнуть в одночасье, если только Капабланка одержал бы матчевую победу. Несмотря на несомненные успехи, которые сопутствовали Алехину на большинстве турниров, его не рассматривали всерьез как шахматиста, способного сорвать с кубинской головы корону, ведь она сидела на ней как влитая. Капабланка и сам не очень верил, что в принципе где-то существует человек, способный опрокинуть его с трона. Но спорт уже тогда знал красивые истории, когда все отдавали победу одному, а праздновал ее андердог – аутсайдер, которого в таковые записывали аналитики, букмекеры и болельщики.