С тех пор Капа вроде бы все так же быстро думал за доской и двигал фигуры стремительнее, чем Алехин, вот только отныне эта кажущаяся уверенность в себе не подкреплялась привычным шахматным доминированием. Хосе Рауль часто заносил руку над фигурой, но не решался ее тронуть, сомневаясь в себе, в своей божественной интуиции. Иногда его ладонь в последний момент двигалась к другой фигуре, что раздражало Алехина – трещинки между ними стали накапливаться, пока фундамент их прежде уважительных отношений не обрушился.
Однако в третьей партии Капабланка, хранивший в кармане свой талисман – пешку, – взял реванш. Алехин к тому времени сбавил обороты, и на то нашлась причина: воспалилась надкостница, из-за чего претендент испытывал сильнейшую боль в верхней челюсти. Ему пришлось взять больничный перерыв и посетить аргентинского доктора Хосе Дуэнаса, который удалил пациенту шесть зубов! У Алехина и раньше случались проблемы с зубами, которые мешали играть, но в этот раз жуткая инфекция едва не привела к срыву поединка. Суеверный Алехин наверняка обратил внимание на количество вырванных дантистом зубов – именно шесть партий ему надо было выиграть, чтобы стать четвертым чемпионом мира. Значит, он уже авансом положил на жертвенный алтарь по одному зубу за каждую победу.
На остатке плохого самочувствия Алехина чемпион выиграл седьмую партию – и вышел вперед в счете, 2:1. Теперь матч складывался по тому сценарию, который ждали аналитики. Все те «пророки» – Ефим Боголюбов, Арон Нимцович, Зигберт Тарраш – могли тешить свое самолюбие, обращаясь к почтенной шахматной публике со словами: «Ну я же говорил!». Если бы они только знали, что в следующих 27 партиях кубинец победит лишь раз…
11-я партия стала чередой ошибок, и больше в созидательной части преуспел Алехин, который своими нестандартными действиями вынудил белые фигуры кубинца капитулировать. И не просто сдаться – чемпион доиграл почти до мата, явление редчайшее в шахматах. Капабланка нашел в себе силы похвалить конкурента, отметив, что он входит в число трех лучших шахматистов мира. И тут же проиграл снова – хотя мог даже победить (вновь оба на волнении допускали полудетские промашки), – после чего выглядел совершенно растерянным. Вперед по победам опять вырвался Алехин – 3:2.
Два поражения подряд – это оказалось слишком серьезным ударом, такого с кубинцем почти никогда не случалось. Оказавшись в состоянии грогги[15], Капабланка постепенно приходил в себя, как ящерица, потерявшая хвост. Он начал сводить партии к ничьей, даже когда у него появлялось преимущество. Если раньше ему было достаточно слегка сковырнуть ранку соперника, чтобы тут же впрыснуть в нее яд, который доводил до смерти, то теперь этот четкий, совершенный механизм убийцы больше не работал. Даже решение чаще играть в теннис, чем ходить по увеселительным заведениям, не помогло Капабланке. Требовались база, тщательная мозговая подготовка к матчу, к конкретному сопернику – без этого чудо никак не происходило. Если на турнирах Капабланка встречал слабых или неуверенных в себе визави, которых удавалось проходить на классе, то Алехин оказался слишком крепким соперником, чтобы на дистанции бить его одной лишь голой интуицией.
В матче все чаще возникали неприятные инциденты, которые нервировали обоих. Несколько партий, согласно договоренности, прошли в зале Jockey Club, и участники матча неизменно жаловались на шум, который отвлекал их от борьбы. «Некоторые поклонники заведения в пылу своей любви к благородной игре забыли о тишине, которую следует соблюдать в матче такого рода, – писала Critica, популярная аргентинская газета. – Они не обращали внимания на сигналы, шипение, с помощью которых их призывали к молчанию. И добрый доктор Алехин <…> стал грудой нервов, находясь в постоянном напряжении. Он мог ударить током добрую половину человечества. Поэтому мы не должны удивляться, что спортивные эмоции в Jockey Club привели его в неописуемое нервное состояние. Нам даже показалось, что мы увидели, как из него сыпятся искры. Затем судья матча приостановил борьбу на четверть часа, пока не стихло это выразительное бормотание».
Настроение Капабланки неуклонно менялось к худшему. Он часто шептал что-то про себя, как будто не верил в то, что происходило на доске, не верил, как же он мог так скверно играть. В не свойственной для себя манере кубинец надолго уходил в себя, задумывался над сложными позициями иногда даже глубже и дольше, чем Алехин. А бесконечные ничьи начинали предсказуемо раздражать болельщиков (и не только). Все чаще участников матча сравнивали с лесорубами (ничья в переводе с испанского означает также и «дерево» (tablas)). Не мудрено, что появилась насмешливая заметка журналиста Леона Мирласа в La Epoca: «Шахматная публика, несомненно, страдает от тех же недостатков рода человеческого. Внутри шахматиста, как бы он ни любил благородный вид спорта, всегда сидит индивид, чувствительный к скуке. <…> Когда случается одна ничья, потом другая – и сериал продолжается… невозмутимого любителя сменяет нетерпеливый зритель. И начинаются волнения. Буэнос-Айрес – город, жадный до шоу, до нерва. <…> В Аргентинский клуб уже почти не ходят, журналисты тоже не подают заявки на участие»6. Даже помощник Алехина аргентинец Роберто Грау не удержался от едких замечаний в интервью La Nacion: «В основном ничьи не имеют приятного вкуса, который обычно придают игре агрессивные действия, сложная стратегия. <…>. Когда два игрока просто пытаются не проиграть, ничья является логичным следствием того недостатка энергии, который у них есть». Капабланка, который сам предвещал ничейную смерть шахмат, предлагая срочно менять формат игры, охотно расписывал в Буэнос-Айресе паритеты, надеясь, что в какой-то момент наступит перелом, и он начнет делать фарш из игровых замыслов своего оппонента. Даже в лояльной кубинской печати появились карикатуры, на которых Хосе Рауль нес на голове и руках громоздкие доски. СССР тоже не обошел вниманием ничейный аспект противостояния. Вот что говорил Николай Крыленко на V Всесоюзном шахматно-шашечном съезде 10–12 октября 1927 года: «Типичный пример – матч Алехина и Капабланки, протекающий сейчас, с его бесконечными “вничью”, с осторожностью с обеих сторон, с постоянной мыслью, как бы не проиграть, как бы не потерять тех денег, из-за которых они играют. И все же, кто ждал от этого матча больших достижений, должны были разочароваться. Я думаю, это целиком объясняется именно конструкцией индивидуальных состязаний, где главную роль играет спортивный азарт, деньги, а не искусство, когда “игроки” превращаются в обыкновенных циркачей, выжидающих момент, когда можно ловким, удачным ударом положить противника»7.
Матч за шахматную корону между Александром Алехиным и Хосе Раулем Капабланкой, 1927 год
Лишь в 21-й партии произошла долгожданная смерть одного из королей – Алехин совершил сокрушительный удар по чемпиону в конце нервной игры, сделав счет 4:2. «Снова сказалось превосходство Алехина в оценке сложных, динамичных положений, в соединении позиционных и тактических идей, точнее – тех самых трех факторов (материал, время и качество позиции). <…> В запутанных, неопределившихся ситуациях с обоюдными слабостями гениальная интуиция Капабланки давала сбой, и он начинал терять нить игры. Алехин мыслил более нестандартно, тонко следил за соотношением слабостей и за тем, какие фигуры надо разменять, а какие – сохранить. Это был серьезный шаг вперед в развитии шахматной мысли, и Капа оказался к нему не готов», – писал 13-й чемпион мира Гарри Каспаров в книге «Мои великие предшественники»8.
Кубинец, который вроде потихоньку набирал силу после серии ничьих, снова начал западать в штопор. Мигель Санчес в биографии Хосе Рауля писал: «Капабланка уронил руки на колени и прошептал: “Я не знаю, что со мной происходит”. Это был не первый раз, когда он делал подобные заявления. После этого некоторые утверждали, что он был болен, но никто не приводил конкретных доказательств. Вполне вероятно, что примерно в это время кубинец страдал от высокого кровяного давления, – отсюда и его неоднократные упоминания о том, что он упускал правильный порядок ходов. Менее чем через два года, во время турнира в Карловых Варах, врач Любомир Май назначил ему лечение. Но в последующих заявлениях Капабланка подразумевал, что врач не поставил ему правильного диагноза»9.
В Critica писали, что Капабланка по ходу проигранной партии задумался над очередным ходом на 34 минуты. Постепенно его позиция ухудшалась, и после игры, в которой он впервые думал дольше соперника, кубинец отправился в туалет, где долго вытирал лоб влажными салфетками, – настолько партия его вымотала (заодно поправил прическу – а как же). Обсудив игру с друзьями, чемпион пришел в себя, после чего… отправился играть в домино – по внешнему виду складывалось ощущение, что он вовсе и не проиграл важнейшую партию – напротив, выглядел свежим, веселым, спокойным. Журналист Critica Амелькар Селайя, заставший его и на следующий день в хорошем расположении духа, писал в отчете: «Лишний раз убедились, что шахматы имеют малое значение в его жизни, хоть он и стал лучшим в мире в этой игре». Дописав заказную статью в присутствии Селайи, Капа откланялся, поскольку его вызвали на прогулку. «Пойду куда угодно», – отрапортовал он по телефону голосом матерого кутежника. Алехин тоже поговорил с журналистами: «Мне нечего сказать. Игра говорит сама за себя. Я думаю, это лучшая моя партия здесь». Не зря Капа после очередного поражения наконец признал, что, вероятно, не было в мире соперника сильнее Алехина.
27 октября аргентинский шахматист Хулио Линч, восхищенный успехами Алехина, написал заметку, сравнив соперников по матчу с американскими боксерами. Он напомнил о легендарном бое между чемпионом мира Джеком Демпси и скромным претендентом Джином Танни. Все считали, что легкую победу одержит великий Демпси, и когда он драматично проиграл, отказывались принимать поражение – проще было думать, что экс-чемпиона травили, подмешивая ему что-то в воду прямо по ходу поединка. Подобные скандалы на столь высоком уровне происходили и после смерти участников шахматного матча в Буэнос-Айресе – например, во время первого поединка Сонни Листона с Мохаммедом Али (тогда еще Кассиусом Клеем), когда последний на время потерял зрение (позже команду Листона обвиняли в грязной игре – якобы они нанесли боксеру на лицо субстанцию, которая, попав на глаза Али, начала разъедать его слизистую), но даже это не уберегло хитреца Листона от трепки и потери титула.